Издержки богемной жизни - Данилова Анна - Страница 24
- Предыдущая
- 24/47
- Следующая
Она пьет кофе по утрам перед приходом гримерши. Выпила кофе – и умерла. Тихо так ушла, и о ней уже через неделю забудут. И Ратманов тоже забудет.
Или же несчастный случай на съемке.
Но лучше всего, скандальнее – это несчастный случай, связанный с ее пьянкой. Выпила, оступилась, ударилась головой – и все!
Господи, прости…»
Зимин два раза перечитал это послание. Письмо было доставлено рано утром на его имя. Имелась и сопроводительная записка к этим, явно подлинным, вырванным из тетради дневниковым записям Арнаутовой. Арнаутовой ли? Надо срочно провести почерковедческую экспертизу. Сопроводительное письмо было написано с ошибками, короткое и лаконичное: Извольскую убила Арнаутова, всем об этом известно, кроме прокуратуры; а вот дневниковые записи – подлинные, копии отправлены ее адвокату, пусть поймет, что лучше отказаться от ее защиты, потому что дело все равно будет проиграно.
А что? Может, все так и было? Вышли вчетвером из ресторана. Пусть даже на них кто-то там и напал, ограбил, но потом, когда бандит скрылся, а приятели сбежали, Арнаутова могла легко воспользоваться ситуацией, схватить пьяную Извольскую (у обеих в крови было довольно высокое процентное содержание алкоголя) и шарахнуть ее головой о стену.
Арнаутова утверждает следующее: она видела, как Извольская, живая и относительно здоровая, вернулась в ресторан за косметичкой. Вернулась? Но косметичку-то нашла официантка – об этом подробно рассказала ему Рита! Значит, можно допустить версию, что Арнаутова не лжет, Извольская действительно вернулась, но по каким-то причинам косметичку не нашла, или же, что тоже вполне возможно, она зашла в ресторан, только забыла, зачем она туда вернулась. Пьяная же была! Может, ее кто отвлек, вызвал на улицу и там убил?
Но дневник… Надо бы еще раз встретиться с ней, а заодно и попросить ее принести свою записную книжку или какие-нибудь записи. Экспертиза – это еще несколько дней.
Он позвонил Арнаутовой и попросил ее приехать. По тону ее голоса Зимин понял, что потревожил ее, сонную, успевшую отвыкнуть от камеры и того унизительного положения, в котором она недавно пребывала. Она сказала убитым голосом, что приедет часа через два.
Зимин набрал номер Смирнова.
– Паша, это я. Ты письмо получил?
– Не хотел тебе говорить, но – получил. Знаю, что и тебе такое же пришло. Какая-то мерзавка хочет повесить это убийство на мою подзащитную!
– Но записи-то компрометирующие, согласись?
– Соглашусь, но только в рамках личной беседы, – сказал Павел.
– Понимаю.
– Ты вызвал ее к себе? Будешь проводить почерковедческую экспертизу?
– Придется, – ответил Зимин.
– Я бы хотел присутствовать при допросе.
– Приезжай. Она будет здесь примерно через пару часов.
Варвара Арнаутова курила одну сигарету за другой. Она выглядела как больной человек, которого подняли с кровати и заставили совершить утомительную поездку. Одета она была по-спортивному, на полу возле стола стояла пухлая, набитая чем-то мягким сумка. И Зимин вдруг понял, что она приехала сюда с вещами, допуская вероятность своего возвращения в камеру.
– Варвара, это ваши записи?
Арнаутова, увидев стопку слегка смятых, с неровными рваными краями, исписанных листков, широко раскрыла глаза.
– Узнаете? Это ваш дневник?
Она бросила на него смятенный взгляд, словно прося о помощи, и закрыла лицо руками.
– Откуда это у вас? – тихо спросила она.
Он удивился, что она даже не попыталась сделать вид, что ей не знакомы эти записи. Значит, ее интересовало другое – кто же ее предал, кто посмел прислать в прокуратуру страницы из ее дневника? Кто ударил ножом в спину?
– Доставили сюда. Причем этот «доброжелатель», как вы, наверное, уже догадались, уверен, что Извольскую убили вы.
– Это мужчина? – нахмурившись, предположила Варвара.
– Тоже не знаю. Сопроводительное письмо, если так можно, конечно, назвать маленькую записку, написано печатными буквами. Но если хорошо постараться, мы сможем это выяснить. Скажите, где вы прятали свой дневник?
– Дома, в спальне, где же еще? Только не скажу, что я его прятала.
– В сейфе?
– Ну уж нет, под подушкой. Как все. Но я живу одна, кого мне бояться?
– А Ратманов?
– Вы же знаете, он опять в отъезде. Я не уверена даже, что он выкроит время, чтобы прийти на похороны Лиды. Да и зачем ему красть мой дневник?
– Да уж, ваш Ратманов действительно неуловим. Хотя, он отлично знает, что его ждут в прокуратуре. Он, пожалуй, единственный важный свидетель, еще не допрошенный по этому делу.
– У него – алиби, – с завистью в голосе вздохнула Варвара.
– Он действительно в момент убийства находился в Питере. Более того, мы знаем даже, в какой гостинице он остановился, к тому же имеются свидетели, которые видели его там и даже брали у него автограф. Так что к убийству непосредственного отношения он иметь не может. Разве что косвенное. Но я не думаю, что ему могла как-то помешать его бывшая любовница, – искренне предложил Зимин.
Он вспомнил свой последний разговор по телефону с Ритой – эта удивительная женщина была просто потрясена тем, что Ратманов еще не допрошен.
Если бы в его дела совала нос какая-нибудь другая особа, он бы быстро поставил ее на место. С Ритой же все было иначе – ему доставляло удовольствие абсолютно все, связанное с ней. Даже ее голос по телефону приятно ласкал слух. И вообще, ей было позволено все. Абсолютно! Он понимал Павла Смирнова, который ради нее обратился в свое время к нему, к Зимину, с просьбой позволить ей принять участие в расследовании этого довольно-таки громкого дела. Вероятно, когда она вернется в свой Саратов, Зимин придет в себя, проанализирует свои поступки и решит, что у него было помутнение рассудка и вместо того, чтобы самому заниматься всем вплотную или подключать к делу своих профессиональных помощников, он позволял собирать важную информацию обыкновенной женщине, пусть даже и художнице.
Он вдруг вспомнил ее голос при их последней беседе. Она была чем-то расстроена и говорила по телефону тихо, грустно. Может, она и сама уже пожалела, что ввязалась во все это, и не знает теперь, как выйти из него, как сказать, что у нее появились срочные дела и ей надо возвращаться домой?
– Поймите, Варвара, теперь, когда нам и экспертиза как бы не требуется, – ведь вы подтверждаете, что писали этот дневник, – ваше положение осложняется.
– Но почему? Вы же нашли настоящего убийцу Извольской. Тот парень в свитере…
– Возможно, он взял чужую вину на себя. Другой вопрос – зачем он это сделал? Но вернемся к вашему дневнику. Почему вы сразу согласились с тем, что это ваш дневник?
Он понял, что не должен был задавать подобный вопрос, но любопытство взяло верх – а вдруг она сейчас признается в чем-то таком, что наведет следствие на верный след? Может, именно Варвара все-таки виновна в смерти своей соперницы?
– Да потому, что я понимаю: когда врешь, становится еще хуже, и тебе не поверят, даже когда ты скажешь правду. К тому же, вы обязательно провели бы экспертизу моего почерка и все равно узнали, что этот дневник мой… Да, я писала весь этот бред… Но это же не преступление. Я ее не убивала! Хотя и хотела. Да и мало ли найдется людей, которые хоть раз в своей жизни не мечтали бы от кого-то избавиться? Уж лучше выплеснуть все это на бумаге, чем в действительности. Для меня лично это было своеобразной терапией – вылила все, что накопилось, и немного успокоилась.
– Похвально.
– Скажите, меня снова посадят в камеру? – спросила она, болезненно наморщив лоб.
– Нет, пока можете идти. Но вы должны являться сюда по первому моему вызову. Вы все поняли?
Она была уже в дверях.
– Постойте, я выпишу вам пропуск.
После ее ухода ему позвонила Рита и попросила о помощи – ей потребовались подслушивающие устройства.
– Я собираюсь к Ольге Барсовой, – сообщила она. – Уверена: она что-то знает. Григорий Иванович, приходите сегодня на ужин к Смирнову. Я пирог пеку с капустой. Заодно поделюсь своими планами. Только не забудьте прихватить «жучки»!
- Предыдущая
- 24/47
- Следующая
