Повести - Сергеев Юрий Васильевич - Страница 31

• Предыдущая
• 31/118
• Следующая

Прошло уже три недели, а вертолёт не появлялся. Вадим лежал в спальнике, капризничал, ругался, плевался при виде жареной и вареной дичи. Жирное лицо его спало, обросло редкой, слипшейся бородкой, глаза заледенели тоской и злобой.

Выпал первый снег, озеро затянуло льдом, посвистывала метелью ранняя зима в голых деревьях и кустах. На середине озера чернели с десяток вмерзших и припорошенных снежком подранков.

Они долго ныряли в сужающейся полынье, кучкой грелись на кромке льда, пока, не изболев весь душой, Фёдор не смел их в воду из Вадькиного дробомета.

Зимой, в тяжкое время бескормицы, сбегутся к ним лисы и соболя, выгрызая встывшие перо и мясо, а весной чёрными язвами протает по перу грязная льдина.

В один из припадков злой меланхолии, застрелил козырный Король заглянувшего в палатку Туза серой пасти.

Пес долго хватал зубами развороченный бок, умирал тяжело и молча. Фёдор вырвал ружье у Вадима и забросил его на ещё тонкий лёд озера. Вращаясь, оно откатилось далеко от берега к вмёрзшим уткам. Свое спрятал в лесу.

— Застрелишься еще, дура! А мне за тебя накрутят потом.

Вадим взвился:

— Достань ружьё немедленно, слышишь! А не то!..

— Приспичило доставай! Хоть промнись. Сопреешь скоро в спальнике. Смотрю я, парень, не били ещё тебя с детства. И я вот, дерьма не трогаю, чтоб не воняло…

— А вы, Фёдор, наглеете!

— Дык! Куда уж мне! Ума не хватит… Ага! Я родился в деревне, где даже трамваи не ходют, — дурачился он, с усмешкой глядя на расквасившегося Вадима.

— Угораздило же меня взять тебя на охоту!

— А меня чёрт попутал согласиться… Видать, Король из меня хреновый, — весело оскалился он. — Печурку-то, с сегодняшнего дня, ночью в очередь топить будем. Я не нанимался истопником, ваше величество. Ясно? А ещё дёрнешься, морду набью, у меня не заржавеет…

К исходу четвёртой недели, после полудня, наконец, забухал, садясь вертолёт. Валет стремительно, упреждая посадку, ринулся к нему, прыгая от радости свечой под зависшими колёсами.

— Прилетел! Прилетел! — заорал ликующе Вадим, выпрастываясь из спальника. Выскочил на воздух. К палатке шли двое, тащили увесистую сумку.

— Ну, как вы здесь, не умерли?

— Что за шуточки, Александр Васильевич?! Почему так долго не прилетал? Ты мне весь отпуск испортил… Пилот виновато развёл руками:

Во-первых, сломался. Ждал в партии, когда запчасти привезут. Прилетела бригада технарей, вот только ремонт закончили, но надо ещё доделывать в порту. Просил друга вас забрать, он побоялся, отказался.

Во-вторых, чтоб вы похудели маленько, южные красотки стройных любят, по себе знаю. В-третьих, у вас на резерв были собаки, говорят, очень питательное мясо… Берите вот, подкрепитесь мирской пищей…

— Ты и в гробу, наверное будешь циником, Сашка, — вяло ответил Вадим, забирая сумку у пилота.

Залезли в палатку, вывалили из сумки кучу провизии. Охотники жадно набросились на еду, особенно приналегая на свежий хлеб. Хлебнув полкружки спирта, Вадим Григорьевич на глазах ожил, стал пошучивать, но на Фёдора смотрел холодно, с недоброй усмешкой.

Перетаскали в машину пожитки: три куля мёрзлых уток, пяток бочонков рыбы. Напоследок, Фёдор окинул взглядом неуютную, забитую снежными застругами марь. На месте стоянки поднимался пар и дым от вываленных на снег из печки головешек.

Почему-то расхотелось улетать от обжитого становища. И пожалел, что так и не успел вырубить вмерзшие в лёд капроновые сети. Сколько они теперь уже загубили и ещё погубят зимующей в озёрах рыбы! И подумалось вдруг, что неплохо бы сладить на месте палатки егерский кордон да отвадить отсюда гостей непрошеных…

Пилот, с лязгом, захлопнул двери и залез к себе. Пристегнувшись в уголке, Фёдор уснул ещё на взлёте облегченно и устало.

Очнулся от звонкого грохота над ухом. На колени упала выброшенная затвором дымящаяся гильза. Попытался встать, но помешали ремни. В открытых боковых дверях, пристегнувшись к противоположной стенке цепью монтажного пояса, стоял Вадим.

Стрелял куда-то вниз. За ним, совсем близко, маячили вершины деревьев. Фёдор отстегнулся и выглянул из-за плеча стрелявшего. На берегу какой-то реки, под вертолётом, рвалась на крутой обрыв лосиха.

После каждого выстрела, летела с неё шерсть и брызги крови по снегу, в воде выгибал шею ещё живой, выросший за лето телёнок, а рядом замшелым валуном раскидал копыта сохатый с мощными лопатами рогов.

Вертолёт, с диким воем, коршуном падал вниз, соря патронами, стрелок набил магазин и снова прицелился.

— Ты что, сука, делаешь?! — Фёдор ударил его под локоть, и ружьё, выпалив куда-то в деревья, улетело вниз на камни.

Вадим разъярённо обернулся. Глаза, захмелевшие страшным красным огнём, ощеренный рот с жёлтыми от чая зубами, потёки грязи на лице и всклоченная слипшаяся бородка вмиг так стали противны и омерзительны Фёдору, что он размахнулся и вложил в удар по этой опостылевшей физиономии все свои обиды: за сожжённого зазря паучка, за вмёрзших подранков и сети, за расстрелянного безобидного Туза, за все ухмылочки и злые ужимки некоронованного Короля.

С удовлетворением услышал хруст зубов, грохот о стенку ударившегося Вадьку и его захлебывающийся хрип:

— Сашка! Сади на косу!

Сзади навалился техник, ловил руки. Изловчившись, Фёдор достал его в глаз кулаком и замер от испуга. Техник кулем пролетел к открытым дверям и чудом не вывалился, поймав за ноги Вадима. Вертолёт сел. Опомнившись, они, всё же, втроем связали Рябова и уложили на мешки. Тяжело дыша сели вокруг.

— Ну, голуби! Только прилетим, сразу иду в милицию, за такое дело вас не погладят по головкам. Фашисты…

— Замолчи-и! — Истерично зашепелявил Вадим, пьяно тряся головой, выплёвывая осколки зубов, зализывая языком десны. Техник скулил, трогал пальцами багровый закрывающийся глаз.

— Федька! Ведь тебя на этом свете никто не хватится! А? — Вадим изобразил подобие улыбки, сплюнул на чистый снег шмат крови. — Выкинем тебя сейчас из летящего вертолёта полк МВД не откопает!

— Хисту не хватит выкинуть! — Фёдор улыбнулся. — Надо бы пилоту ещё вломить, чтоб его списали, чтоб не лапал погаными руками небо. — А ты говорил на него ас… Нет, сволочи асами не бывают. Я об этом позабочусь…

— Вадим вскочил и с размаху ударил говорившего по лицу.

— Выкинем! Хватит хисту! — заверил он и ещё раз ударил, норовя попасть по зубам.

Фёдор улыбнулся разбитыми губами.

— Зря стараешься, у меня кость калёная, я ими ещё не одному подонку хрип перехвачу. Связанного бьёшь, с вертолёта собрался кинуть, тебе бы в концлагере служить, паскуда…

Вадим, еле сдерживая себя, выпрыгнул из дверей, хватанул ртом пригоршню снега.

— Пойдём, ребята, обдерём по-быстрому, хоть камуса с ног снимем, дело к вечеру, надо успеть.

Пилот и техник молча выпрыгнули следом за ним и втроем пошли вдоль берега к раненым животным. Послышались пистолетные выстрелы. „Добивают“, определил Фёдор. Напрягся, силясь выпутать руки из капронового фала.

Шевелил кистями, закусив от боли губу, дёргал, крутился и, наконец, расслабил, выдернул одну руку. Развязал себе ноги. Быстро вытряхнул из рюкзака всё лишнее, сунул в него подвернувшуюся теплую одежонку, остатки продуктов.

Взял ружьё, патронташ и сполз из двери под вертолёт. Прячась за ним, Фёдор встал на ноги и осторожно выглянул: за поворотом реки склонились над тушей трое. Он закинул рюкзак за плечи и метнулся в подступающий к берегу густой сосняк. Бежал долго, запалившись до хрипоты.

Вечерело… Где-то далеко послышались выстрелы и крики. Потом заурчало, и над тайгой долго, низко кружилась машина. Проследив куда она пойдёт с последнего круга, Фёдор двинулся следом.

Вышел опять к той же реке, и тут под ноги подкатился Валет. Вывалив язык на сторону, кобель радостно пялился на него, помахивая хвостом.

— И тебя выкинули? Ну, ничего, выберемся… думаешь я их испугался? Не-е… Пусть икру помечут… бросили человека в тайге, страх за свою шкуру, брат, лютая штука… А сейчас, давай на ночь устраиваться!

• Предыдущая
• 31/118
• Следующая