Повести - Сергеев Юрий Васильевич - Страница 58

• Предыдущая
• 58/118
• Следующая

Над трубой пляшет воздух струйкой знойного марева. Рваными листьями бумаги набросаны под навесом свежие берёзовые щепки, темнеют мокрые лотки. Наполовину пустая пачка сахара лежит прямо на мху. Изредка кто-нибудь нагибается, берёт из неё кусочек и молча пьёт чай в приятной истоме после суетного дня.

— Чай — человек! — прервал молчание техрук и ушёл. Съёмщики сразу облегчённо зашевелились и загомонили. Коля, по привычке, хвастался женой:

— Зимой вырвешься — жена на три метра не отпускает от себя.

— И на семь метров не подпускает к кошельку, гы-гы, — добавил патлатый лесоруб. — Гы-гы, с твоим росточком, Коля, только заместо петуха на ферме служить, гы-гы…

— Кто знает, может, я весь в корень ушёл, — отстаивал мужскую честь съемщик. — А вот тебя-то даже собаки не признают в посёлке. Медведями провонял. Какой ты бабе нужен?

В Бульдозере прорезался талант искусного повара. Не привелось ему одолеть поварских курсов, а вот кашеварить наловчился лихо. Огромными ручищами месит тесто, стряпает румяные пирожки и булочки. Каждый день новое меню.

Тесный халатик расползся по швам на крутых плечах, на рыжей голове крахмальный колпак, медью отливает широкая и ухоженная борода. Всё, как положено. Фирменный повар, хоть картину пиши. Успевает и ягоды собрать на компот, и хлеб испечь такой, что началось паломничество вертолётчиков за пышными и белыми буханками.

Сапоги сорок седьмого размера были ещё где-то в дебрях снабжения, а Бульдозер, совестясь товарищей, боясь, что попрекнут за бабий труд, отдавал всю фантазию непривычному для себя делу. Поднимался затемно и кружился над плитой, пробуя из черпака варево, на бегу заглядывая в какие-то книжки и рецепты.

Пол кухни жалобно скрипел под ним. Не укладывалось в его простецкой голове, что старатель не сможет что-то сделать. Поросят кастрировать — Бульдозер наточил обломок ножовки по металлу, банку с йодом в руки — только попискивают клиенты. Два взмаха острым ножичком, чоп ваты под хвостик — и гуляй себе, наращивай сальцо.

Лечить кого-то от простуды — в подсобке столовой висят пучки неведомых трав. Только пожалуйся на болезнь, утащит в парилку да так отхлещет берёзовым веником, потом полумёртвого заставит выпить двойную дозу настоя, другой раз помалкивают, всё больше к медичке норовят попасть.

Если случаем кто подрался, бегут к нему посыльные. Бульдозер поднимает за шиворот обоих драчунов и умиротворяюще басит: "Не на-а-адо. В реке сейчас наокунаю!" Охота драться сразу пропадает.

Иной раз, затосковав по настоящей работе, он убегал на полигон, к своему трактору. Конопатый, с рыжей копной растрёпанных волос, бульдозерист творил чудеса. Отладит лебедку так, что, набрав отвал породы, вылезет на кабину и курит, а трактор ревет, сам толкает вскрышу до конца.

На такой скорости откатывается с крутого склона назад, что башмаки гусениц становятся невидимыми, сливаются в сверкающие ленты. Привык с детства работать шутя и надёжно. С заработками расставался так же легко, как и работал.

Остановит, бывало, на улице города девушку, сожмет ей лапищей ручку — и в ювелирный магазин! "Выбирай, чего уж там, не стесняйся. Чем ты хуже этих торговок, золотом обвешанных?"

Она, с испугу, слова не молвит, ищет глазами милиционера, принуждённо мерит кольца и перстни золотые, сердится, вырывается, а чудак уже толкает к двери, излучая купеческое благолепие:

"Иди с Богом! Красивая ты, не для меня. Кому рыжий нужен — го-го-го! Носи на здоровье, мне-то к чему они, деньги? Скорей бы кончились, да в тайгу податься, утомили они меня. Всё равно спущу понапрасну, а так хоть вспомнишь когда".

Шутил-бедовал и нарвался. Прилипла за такую щедрость к нему молодая девчушка, безродная и неприкаянная. Так и не оторвал. Женился. Пить бросил, куражиться, а старания оставить не смог.

Мыкается, горемычная, с двумя сыновьями — погодками в городе, ждёт в отпуск непутёвого мужика. То-то радость будет — варить научился!

А в свинарнике чистоту Бульдозер навел — любо дорого зайти, как в лаборатории. Пронумеровал поросят зелёнкой, изобрёл для них автопоилки и завёл журнал наблюдений. Получил посылку книг по свиноводству и повёл дело с научным размахом.

Клянчил у медички какие-то таблетки, понавыписывал стимуляторов роста, и дело дошло до того, что поросята начали обрастать шерстью и походить на молодых мамонтов.

Выводил прогулять супоросных маток, и такая любовь к живности была у него, что перестал народ отпускать шуточки. Потом Бульдозер взялся за теплицу, понасадил грядки зелени, огурцов, помидоров и оказался бесценным работником.

На собраниях участка Бульдозер помалкивал, но если они затягивались и нарушали график кормления, вежливо извинялся и вдруг пронзительно свистел в два пальца.

Из тайги вырывалось стадо с радостным визгом и хрюканьем, под улюлюканье и смех собравшихся неслось к свинарнику. Свиней вёл хряк Васька. У него — длинное, ехидное рыло с красными глазками, злобный норов дикого секача.

Кусался, как собака. Особенно не дружил с механиком Воронцовым, тот отвечал взаимностью, пнёт Ваську исподтишка под зад и спрячется в столовой. А хряк ещё долго ломится пятаком в двери с осоловевшими от ярости глазами.

Как-то, обиженный очередным пинком, Васька таранил головой двери "белого дома", осатанело взвизгивал и хрипел. Благодушный и улыбающийся Воронцов растолкал вернувшегося под утро с полигонов начальника и сообщил, что на участок летит инкассатор. Путь к отступлению механику был отрезан взбесившимся хряком, поэтому он тоже прилег на койку и достал из-под матраса книжку.

— Ох и подловит он тебя когда-нибудь, у него же клыки вылезли, как у секача, — предостерёг умывающийся Ковалёв. — Почему меня Дробнов на связь не разбудил?

— Власа не было, решили тебя не беспокоить. Вертолёт уже в дороге, я съёмщиков предупредил, чтобы не уходили. Отправка металла — это всегда радостное событие, итог общей работы.

Выпаренное от ртути и отдутое золото тщательно взвешивается на аптекарских весах в присутствии комиссии, пакуется в двойные холщовые мешочки и опечатывается двумя пломбами. Хранится продукция в ЗПК — золото-приёмной кассе. Безотлучно охраняется вооружёнными людьми.

Вертолёт сел. Ответственные за отгрузку металла, подготовив все документы, собрались в ожидании инкассатора. Первым к ЗПК подлетел невысокий и подвижный незнакомец:

— Кто здесь старший?

— Я, — отозвался Семён, поднимаясь и загораживая проход.

— Заместитель начальника райотдела милиции майор Фролов, — подал удостоверение вошедший и уставился на Ковалёва.

— Ясно, — ответил Семён, посмотрев документ, — а где ваш вкладыш допуска?

Фролов усмехнулся и достал из кармана допуск:

— А мне уже наговорили, что ты — разгильдяй. И где Петров отыскивает такие бдительные кадры!

— Больше слушайте Семерина, он вам наговорит.

— Ну, ладно, знакомство состоялось. Где у тебя документация? А потом уж покажешь, кого ты нашел под землёй.

Майор осмотрел труп, составили акт. Семён приказал рабочим углубить могилу, а Григорьев не забыл своего обещания. Сам прикрепил к деревянному столбику железную дощечку, на которой было размашисто выведено сварочным швом: "Неизвестному старателю. 1979 год".

Инкассатор улетел с металлом, а Фролов остался на пару дней. Обошёл промприборы, проверил на колодах замки, ограждения, пломбы, документацию оприходования металла и уверенно написал в книге учёта, что претензий к сохранности золота нет.

После ужина гость покуривал, лёжа на гостиничной койке, и неожиданно спросил у Ковалёва:

— Как думаешь, есть утечка у тебя на участке?

— Гарантировать не могу, но, в принципе, не должно быть. Допуск к металлу ограничен, лишних людей у колоды при съёмке не бывает. Всё делается комиссионно.

— Не будь доверчив. Человек сляпан из противоречий. Может брать именно тот, кто вне подозрений. Да-а-а… Именно тот, кто вне подозрений. Вездеход мне нужен на завтра, поеду на рыбалку.

• Предыдущая
• 58/118
• Следующая