Пал Иваныч из Пушечного - Соколовский Владимир Григорьевич - Страница 2

• Предыдущая
• 2/14
• Следующая

— Так ведь ты варнак! — гаркнул Корзинкин-старший. — Ну-ко марш из-за стола, и чтобы сегодня на глаза мне не попадался больше!

— …Я нечаянно, не хотел… — занюнил Пашка.

— Не за то тебя корю, что рубаху порвал! Вы эти свои дела сами как хотите, так и решайте. Но вот ведь знаешь ты, что углану из-за тебя худо, а сидишь тут героем, как будто так и надо!

— А что я делать-то должен?

— Сгинь, пропади с моих глаз, сатана! Еще я должен учить, что он делать должен!

И, еле дождавшись на другой день конца уроков, Пашка побежал в Рабочий поселок, искать Вальку. Спросил того, спросил другого, нашел нужный барак, а в нем и Валькину квартиру, вернее, комнату с входом из общего коридора. На стук открыл сам Валька — синяк под глазом, ссадина на щеке. Он неприятно, зло ощерился при виде своего обидчика, хотел захлопнуть дверь, но Пашка втиснул в щель плечо и голову, спросил:

— Хошь, сменяемся рубахами? Я тебе свою, а ты мне свою, порватую.

— Не надо мне твою рубаху. А что на улицу стыдно выйти, да сесть невозможно, и сплю-то на брюхе — вот это да!

— Учти, Валька, ты первым тогда дразниться стал. А рубаху тебе я совсем не хотел рвать. Ну ничего, заживет. Я тебе полный карман жареных семечек принес. На, держи.

Валька был дома один. Пашка осмотрелся и спросил:

— Хоть гармошка-то есть у тебя?

— Какая гармошка! Отец с мамкой у меня страсть скупые, у них на учебники-то перед школой не допросишься.

— Баян без гармошки одолеть трудно.

— Я же играю, чудной ты!

— Вот я и думаю: как уроки-то учишь?

— К соседу бегаю. У нас тут мужик в бараке живет — баянист первой руки! У него баян хороший, звонкий. Хочешь, сходим к нему?

— Он разве не на работе?

— Вроде не должен. Он в охране работает, инвалид. Пошли!

Спустились на первый этаж. Валька постучал в дверь угловой комнаты. Ее открыл низенький, Пашкиного роста, горбатый мужичок с треугольным продолговатым лицом, редкими волосиками на голове, синими большими глазами.

— Это Пашка, дядя Игнат, запрудский, — сказал Валька. — Тоже на баяне учится. Привел тебя послушать.

— Что меня слушать! — засмеялся Игнат. — Есть много в наших краях музыкантов и поизряднее меня. — Подал Пашке длинную сильную ладонь и отрекомендовался чинно: — Голдобин.

Было, было, было… Теперь Пашка частенько вспоминает, как гостился до войны у доброго баяниста Игната. Играет он как-то мелконько, затейливо, красиво, словно кружева вяжет. А то поставит баян на коленки, поигрывает да и покрикивает тоненько:

А дочь его, Зойка, ровесница Пашки с Валькой, подвяжется платком, подбоченится да и пойдет стучать каблуками ботинок:

Знай поигрывает отец ее, подначивает, подмигивает:

Беда как хорошее было время! Бывая на фабрике-кухне, Пашка нет-нет да и глянет в сторону бараков, где живут Валька Акулов, Игнат с Зойкой. Матери у Зойки нет, она их бросила еще давно, куда-то уехала. А они не унывают, всегда веселые, знай попевают песенки. Зайти бы, забежать хоть на минутку, да только где его взять, время-то? То на работу, то домой надо поспешать, там тоже дел немало, а то и ноги еле волочатся — так устанешь.

В столовой утрами рассиживаться некогда: быстрей, быстрей, надо на завод! Да и рассиживаться-то, если честно, не за чем особенно: два кусочка хлеба, тарелка каши да стакан чаю. И то ладно, ремесленников хоть три раза в день подкармливают горячим, другие ребята им завидуют. Вон дружок Валька Акулов пошел на завод мимо «ремеслухи», прямо учеником токаря в механический цех, так и каялся после: ну, карточка рабочая, положено по ней семьсот граммов хлеба на сутки; хлеб-то по рабочей норме всегда получишь, а насчет чего другого — еще неизвестно: то ли есть, то ли нет, да и очередь надо стоять. А ремесленник уж точно всегда знает, что его три раза положено накормить. Им и форму дают: шинель, шапку, фуражку, ботинки, гимнастерку с брюками.

И все равно еды Пашке не хватает, все время хочется есть. Разве это еда при такой тяжелой работе!

За десять минут до начала смены Пашка в цехе. Его здесь зовут уважительно: Пал Иваныч.

— Пал Иванычу-у! С кисточкой!

— С пальцем семь, с огурцом пятнадцать!

— Как, Пал Иваныч, спалось-отдыхалось?

— Какой, к шуту, спалось! — задорно кричит Пашка сквозь цеховой шум. — Всю ночь в огороде сидел, комаров на суп ловил!

— Хо-о-х-хо!

— Тараканы-то, Паш, жирнее.

— Ну их! Надоели! У меня ребята уросливые, разносолов просят.

— Ху-ху-у-у! Вот так Пал Иваныч, за словом в карман не полезет…

Пашка бежит уже к своему рабочему месту.

— Ох вы мои пушечки, пушечки-полковушечки! Ждите, наведу я на вас марафет-туалет!

А работа у Пашки такая: после пробных стрельб пушки на тракторе по 8 — 10 штук подвозят в цех, на ствольный участок. Если раньше, на конвейере, пушку собирали, потом отстреливали на полигоне, то Пашке предстоит подготовить ее к окончательной сдаче. От него она пойдет уже только на фронт.

Первым делом разбирается затвор: открывается, отсоединяется от ствола, вывертывается поршень из затворной рамы, разбирается сама рама. Детали кернятся, метятся, чтобы не перепутать части от разных затворов, — их надо нести на участок воронения, в «воронилку», через весь второй механический цех. Сдал детали в «воронилку» — бегом обратно: пока они воронятся, надо почистить, «пробанить» стволы — в них после стрельб нагар, копоть; осмотреть, нет ли дефектов, — затем снова бежать в «воронилку», принести детали, собрать раму, затвор, — только после этого пушку с блестящим вороненым затвором, закаленным, готовым к долгой боевой работе, можно сдавать заказчику, военному человеку. Прощай, пушечка-полковушечка! Громи крепче фашиста!

Участок Пал Иваныча в цехе считается ответственным. Одному тут управиться трудно, как ни старайся. И у Пашки есть помощник, как бы напарник. Фамилия у него Фомин, но Пашка зовет его — Ваня Камбала. Потому что он плоский, а в тазу широкий. Сущее этот Камбала мученье! Лет ему под тридцать, он белесый, сутулый, медлительный, ходит, будто еле ноги таскает, запинается об землю, и штаны у него все время сползают. Так и приходится постоянно подгонять помощничка, покрикивать:

— Камбала, разворачивай пушечку-полковушечку! Да не туда, горе луковое!

— Камбала, в «воронилку» бегал? Ведь видишь, что мне некогда, со стволами маюсь!

— Камбала, детали накернил?

— Камбала, сюда! Помогай салазку ставить!

— Камбала, туда!

— Камбала!..

Однажды к Пашке подошел строгий Александр Ильич Спешилов, старший мастер пролета, поглядел на него сквозь спущенные на нос очки:

— Почему это у вас, товарищ Паша Корзинкин, такое отношение к взрослому человеку? «Камбала» да «Камбала» — кричишь на весь цех. Ведь ему, поди-ка, обидно.

— Верно, Александр Ильич! — возник с неожиданной прытью откуда-то Ваня… — Это… обзывает, честит угланишко, понимаешь!

— А ты шевелись маленько! — разозлился на него Пашка. — Ходишь целую смену, как сонная рыба, только штаны на фтоке поддергиваешь! Не надо мне его, забирайте куда-нибудь, один робить буду.

— Но-но! — начальственно сказал Спешилов. — Один он будет. Одному не положено. А другого — извини, друг! — взять негде. Уж обходись как-нибудь, воспитывай маленько.

• Предыдущая
• 2/14
• Следующая