Фантастика 1975-1976 - Панков Вадим - Страница 12

Полина так и не поняла, что это за женщина.

А назавтра совсем сорвалась. Безучастная, равнодушная ко всему, сидела за обеденным столом, механически жевала и глотала что-то. Маленькая Марта, испуганная поведением матери, должно быть, вовсе потеряла аппетит.

— Марта, не кроши хлеб на пол, — строго заметила Люсьен, ставшая хозяйкой за столом. Но Марта не послушалась. — Я кому сказала! — прикрикнула Люсьен.

И тут Марта заплакала. Она рыдала, все ее крошечное тельце сотрясалось от рыданий, вздрагивающие кулачки размазывали слезы по лицу. Жалость к дочери неожиданно резанула Полину.

— Как ты разговариваешь с ребенком, дрянная девчонка! Что ты из себя возомнила!

Она подняла руку — перед нею была не Люсьен, перед нею была Марго, смазливая самовлюбленная Марго, отобравшая у нее Свена. Разом вскипела в Полине былая ревность, вспомнились забытая любовь и слезы, пролитые на зеленой скамейке. Сейчас она отплатит ей за все, за все, за все…

И она изо всей силы ударила Люсьен по щеке.

Пять пар недвижных глаз остановились на Полине.

Полина ушла к себе, заперлась на ключ. Только мгновение мучил ее стыд, потом она подумала, впадая не то в сон, не то в беспамятство: «А ведь я могла бы и убить ее. Бедная, бедная доченька! Марта моя, крошка! Сирота…»

Ночью Полина встала и на цыпочках прокралась мимо сада, мимо кухни, мимо фермы, прошла склады и машинное отделение. Вот и заветная дверь. Полина глянула за стекло. Адский пламень бушевал по-прежнему, но теперь он не пугал ее. Там ждал покой. Покой для себя и для других.

Ее палец уже стоял в гнезде диска, когда она вспомнила, что даже не оставила записки. Совсем как Свен. Ну да они поймут. С Корабля можно уйти только в эту дверь. Другого выхода нет.

И еще она успела подумать, когда дверь в реактор уже приоткрылась, что поступила правильно. Все мы живем здесь не ради себя. Уйдя, она поможет другим достичь звезд. Иного смысла не было в ее жизни, такой длинной…

И такой короткой.

Толстая стальная дверь навсегда захлопнулась за нею.

На секунду она застыла у двери, недоумевая: где же адское пламя/ пугавшее ее через стекло? Помещение, в которое она попала, даже отдаленно не напоминало реактор. Это был коридор, обыкновенный коридор, когда-то давно выбеленный известкой, и штукатурка на стенах кое-где потрескалась. Но только коридор не наклонный, а прямой. И вел он… в сторону от Корабля.

Она приготовилась к мгновенной смерти, а вместо этого перед нею тянулся коридор — бесконечная цепочка редких матовых ламп, конец которой терялся в полумраке. И она пошла этим коридором, еще ничего не сознавая: почему, откуда он здесь взялся?

Всюду трезвонили звонки, наверное, с десяток разноголосых звонков. Похоже, они вызванивали тревогу.

И вдруг из бокового прохода выскочил человек в белом халате и бросился к ней. Тревожный взгляд. Белая шапочка. Доктор.

— Пожалуйста, не пугайтесь, Полина, — проговорил он взволнованно. — Пойдемте сюда, сейчас вы все поймете. — И он бережно, как тяжело больную, готовую упасть, поддержал ее под руку.

Навстречу спешили другие люди, мужчины и женщины в белых халатах.

«Невероятно, — подумала Полина. — Невероятно. Но где же реактор? Реактор…»

Прошло сколько-то времени — она отчетливо представляла себе это, — прежде чем сознание вновь вернулось к ней.

В соседней комнате чей-то резкий голос обличал кого-то:

— Жестоко? Вы говорите: жестоко было оставить их на произвол судьбы? Вы говорите: они не виноваты в. просчете с цирконием? А нарушить чистоту многолетнего и дорого стоящего медико-биологического эксперимента из жалости, из сопливого сострадания — это, по-вашему, гуманно? Вот к чему привела ваша «гуманность»!

— Позвольте, позвольте, а телекамеры? Ведь это не наша, как вы изволили выразиться, «гуманность», это было задумано с самого начала…

«О чем они? — подумала Полина. — И надо же людям спорить из-за пустяков, когда такой покой вокруг, такое блаженство! И так хочется спать…»

Свен был совсем седой, постаревший на десять лет, но бодрый, добродушный, чуточку ироничный.

Они сидели в круглом зале возле пульта дежурного оператора. На шести маленьких экранчиках перед оператором проплывала далекая жизнь Корабля. Большой экран посреди зала дублировал любой из маленьких. Сейчас на нем трудно задумался о чем-то Александр.

Свен положил руку ей на плечо.

— И ты не поняла сразу, что значат эти объективы? Эх, Полина, Полина, наивный ты человек! Как только они ввели в машину дополнительную информацию о цирконии, я тут же сообразил, что за штучка наш Корабль. А если так — нерасчетливо было бы не наблюдать за экспериментом. И тогда я нашел передающие телекамеры. Притворяться дальше было бессмысленно, я находился «вне игры» — и я вышел из игры.

— Так значит, это была игра?… Вся жизнь — игра?! Телевизионное представление?!

Оператор переключился на другую камеру. В каюте Полины появилась маленькая Марта. Она остановилась у двери, недоуменно огляделась — и бросилась на койку Полины, обхватила подушку, плечи ее дрогнули и затряслись.

Полина вскочила.

— Я вернусь туда!

— Это невозможно, — устало напомнил Свен. — Эксперимент продолжается. И это действительно очень важный эксперимент. Без него немыслима звездная экспедиция. Настоящая…

— Нет, Свен, мы должны вернуться! Мы оставили их одних среди звезд, детей…

— О чем ты? Какие звезды? Они же здесь, на Земле, в трех шагах от нас!

— Нет, они летят среди звезд. Они верят в это, Свен!

— Да, пожалуй. Ты права, Полина. Они летят среди звезд. И они долетят. Но нам нет возвращения. Неужели ты хочешь отнять у них эту веру?

— Тогда… тогда мы выпустим их оттуда. Не держи меня, Свен. Не держите меня! Там же люди, люди: Вы не смеете! Я разнесу все ваши стальные двери… вот этими руками!

К ним подошел согбенный годами седой старик, похожий на кого-то очень, очень знакомого.

— Бедняжка, — сказал он Свену. — По себе знаю, теперь это надолго…

— А вот и дядя Рудольф. Познакомься, Полина.

Она глянула на него, как на выходца с того света.

— Ну, с возвращением? — грустно улыбнулся старик. — С возвращением со звезд, Полина!

Под куполом рубки, взявшись за руки и смело глядя вперед, на звезды, стояли Александр и Люсьен.

Шел дождь. Капли в слепящей голубизне прожекторов казались летящими вверх.

Будто густые рои варавусов.

А их-то на площадке и не было. Ослепительный свет отбросил ночную жизнь Люцифера в темноту, что так густо легла вокруг.

Дождь лил. Вода текла на бетон, был слышен ее громкий плеск. Я наблюдал, как грузят шлюпку.

Первым принесли Красный Ящик.

Я сказал формулу отречения, снял Знак и положил его в Ящик, тот мгновенно захлопнулся И тотчас же около него стали два человека. Подошел коммодор, приложил руку к шлему, а те, двое, нагнулись, взяли Ящик и понесли к трапу.

Вдоль их пути стал, вытянувшись, экипаж ракетной шлюпки.

Вода стекала с шлема коммодора, бежала по его лицу. Вода блестела на костюмах экипажа, на их руках, лицах.

Голубой блеск воды, сияние, брызги, искры…

Прожекторы лили свет, людей на площадке было много. Но никто не смотрел на меня, хотя всего несколько минут назад я был Звездным Аргусом, Судьей, и имел власть приказывать Тиму, этим людям, коммодору «Персея». Всем!

Еще несколько минут назад я был частью Закона Космоса, его руками, глазами, оружием. И вот пустота, ненужность. И показалось — был сон. Сейчас Тим хлопнет меня по плечу, я проснусь и увижу солнце в решетке жалюзи. Квик подойдет ко мне и станет лизаться.

Но это не был сон, люди еще не смели глядеть мне в глаза. Я был стоглазым, недремлющим Аргусом в их памяти.