Книга всеобщих заблуждений - Митчинсон Джон - Страница 11

 В международном плане принято считать, что  лягушачьи звуки более всего похожи на утиное кряканье. Но не везде. В Таиланде, к примеру, лягушки говорят «об-об», в Польше — «кам-кам», в Аргентине — «бёрп»; алжирские издают звук «гар-гар», похожий на китайское «гво-гво»; бенгальские говорят «гангор-гангор»; хинди — «ме:ко:ме:к-ме:ко:ме:к» (двоеточие здесь обозначает, что предыдущий гласный звук — долгий и произносится в нос); японские кричат «кероке-ро», а корейские — «гэ-гул-гэ-гул».

Уильям Шекспир первым использовал фразу «у-хи, у-ху» в стихотворении «Зима», завершающем пьесу «Бесплодные усилия любви» (1595):

(Перевод М. А. Кузмина.)

Ни одна сова на свете никогда не кричала «у-хи, у-ху».

 Сипухи пронзительно визжат. Болотные крайне молчаливы. А ушастые выдают протяжное и низкое «уу-уу-уу».

Звук, более всего напоминающий шекспировское «у-хи, у-ху», производят обыкновенные скауты. Причем двое.

 Самец — известный также как «коричневая  сова» — зовет ухающим «хууу-хууу-хууу», а самка откликается хрипловатым «ки-вик».

Ел — правда, всего однажды.

Чарльзом Дарвином двигало не столько научное, сколько гастрономическое любопытство. Еще в Кембридже, где будущий ученый без особого энтузиазма штудировал богословие, Дарвин стал членом «Клуба обжор» (или, если хотите, «гурманов»), собиравшегося раз в неделю и активно стремящегося к поеданию животных, которых не включают в обычные ресторанные меню.

 Его сын Фрэнсис, комментируя письма отца, отмечал, что «гурманы», помимо всего прочего, особенно жаловали выпь и ястреба, однако весь их «пыл и усердие разбились о старую коричневую сову» (она же — неясыть обыкновенная), которую едоки охарактеризовали как «неописуемую».

С годами Дарвин существенно поднял свой вес на арене академической и растерял веру в Господа, но при этом ни в коем случае не утратил пристрастия к оригинальным меню.

К примеру, во время путешествия на «Бигле» он ел броненосцев, которые, по его же словам, «на вкус и на вид были почти как утка», и грызуна цвета шоколада — «лучшее из всех видов мяса, что я когда-либо пробовал». По всей видимости, речь шла о золотистом зайце агути, представителе семейства Dasyproctiade (в переводе с греческого — «волосатая задница»). В Патагонии Дарвин с аппетитом умял плошку с рагу из пумы (кугуара, Felis concolor) и решил, что на вкус блюдо сильно напоминает телятину. На самом деле поначалу он действительно думал, что ест телятину.

 Позднее, в 1833-м, обшарив всю Патагонию в  поисках редкого вида нанду, Дарвин вдруг сообразил, что уже ел одного такого на рождественский ужин, когда корабль стоял на причале неподалеку от бухты Порт-Дизайр[7]. Птицу подстрелил Конрад Мартене, корабельный художник.

Дарвин решил, что это был один из обыкновенных нанду — или «страусов», как он попросту их называл, — и понял свою ошибку лишь тогда, когда на тарелках почти ничего не осталось. «Все было приготовлено и съедено раньше, чем я успел опомниться. К счастью, голову, шею, ноги, крылья, большинство крупных перьев и большую часть кожи удалось сохранить». Дарвин срочно отправил остатки в Лондонское Зоологическое общество — и Rhea Darwini (дарвинов нанду) получил имя великого ученого.

 На Галапагосских островах Дарвин питался  игуанами (Conolophus subcristatus), а на острове Джеймса с восторгом закинул в себя несколько порций слоновой черепахи. Еще не осознавая важности черепах для своей будущей теории эволюции, ученый велел загрузить на «Бигль» сорок восемь особей. Всю дорогу домой Дарвин со товарищи с наслаждением уминали добычу, выбрасывая пустые панцири за борт.

В честь дня рождения Дарвина каждый год 12 февраля биологи устраивают так называемый «Филум-пир» — совместную трапезу, во время которой поедается как можно больше самых разнообразных видов представителей животного мира.

К семнадцатому веку, скажете вы? Ведь это о чуме: кольца роз — поражения на коже, первые следы инфекции; флакончик с бутоньерками — тщетные попытки отпугнуть болезнь; чихание — симптом надвигающегося заболевания; «все упали» — смерть.

Как и большинство попыток приписать точное историческое значение детским стишкам и считалкам, эта так же не выдерживает критики. Впервые данную теорию попытался продвинуть популярный романист Джеймс Лизор в своем довольно ярком отчете о жизни Лондона XVII века под названием «Чума и огонь» (1961). Надо сказать, до тех пор не прослеживалось никакой очевидной связи (и не было абсолютно никаких доказательств), что стишок поется именно в этом виде якобы уже 400 лет и якобы в качестве способа сохранить в людской памяти нанесенную чумой травму.

Да потому что это не так. Самая ранняя из записанных версий знаменитого детского стишка датируется 1790 годом и происходит из Массачусетса: Ring a ring a rosie A bottle full of posie, All the girls in our town Ring for little Josie (Розы, розы — алый цвет, Пышный мы нарвем букет. В целом свете алой розы Краше Джози нет (перевод Елены Полецкой).).

Существуют французский, немецкий и даже гэльский варианты. В одних есть второй куплет, где все снова встают; в других упоминаются свадебные колокола, ведра с водой, птички, колокольни, Джеки, Джиллы и прочие привычные образы детских стишков и считалочек.

Еще одна, несколько более правдоподобная теория связывает стишок с популярной игрой, в которой все участники встают в круг: главный элемент «праздничных игр», возникших в XVIII веке в протестантских общинах Англии и Америки, где танцы были строго-настрого запрещены.

«Ring-a-ring o'roses»  и поныне остается самой любимой «групповой игрой» в Великобритании.

 В своем сборнике «Детские стишки и сказки»  (1924) Генри Бетт придерживается мнения, что возраст данного стихотворения надлежит «мерить тысячелетиями, или, вернее, стишок настолько велик, что его попросту не измеришь ничем».

«Drink, drink. Fan, fan. Rub, rub» («Пить-пить. Маши-маши. Три-три» (англ.).).

Именно такими были самые последние слова, произнесенные умирающим адмиралом. Ему было жарко и очень хотелось пить. Стюард стоял рядом, обмахивал Нельсона веером и подносил к губам раненого разбавленное лимонадом вино, в то время как корабельный капеллан доктор Скотт массировал грудь адмирала, дабы облегчить боль.

 Большинство историков уверено, что умираю щий сказал «Kiss mе, Hardy» («Поцелуйте меня, Харди»), — в отличие от некоторых других, предлагающих более благородное «Kismet» (то есть «рок», «судьба»). Очевидцы свидетельствовали, что вице-адмирал Харди поцеловал Нельсона дважды — один раз в щеку и еще раз в лоб, — пока тот изо всех сил пытался оставаться в сознании.

 Нельсон попросил капитана своего флагмана не бросать его тело за борт и позаботиться о «бедной леди Гамильтон». После чего произнес  свои бессмертные слова. Когда Харди поцеловал командующего в первый раз, тот сказал: «Now I am satisfied» («Вот теперь я доволен»). Еще через секунду: «Who is that?» («Кто это?»). Когда же Нельсон увидел, что это Харди, то прохрипел: «God bless you, Hardy» («Благослови вас господь, Харди»). Вскоре после чего он пробормотал: «Thank God I have done my duty» («Слава Богу, я выполнил СВОЙ долг»), а затем: «Пить-пить. Маши-маши. Три-три». Адмирал потерял сознание, позвали врача, и в 16:30 лорд Нельсон был официально объявлен умершим.