Артас: Возвышение Короля-Лича (ЛП) - Голден Кристи - Страница 39

С заключительным звуком агонии, похожим на хрип, вырывающийся изо рта погибающего, дух ринулся прочь из того, что было похоже на руки, и растворился.

Артас встал, запыхавшийся, с широко раскрытыми глазами, воздух белыми облачками срывался с его окоченевших губ. Затем он повернулся к с таким трудом добытому призу. Все опасения исчезли, едва его взгляд вновь лёг на меч.

— Смотри, Мурадин, — выдохнул он, зная, что его голос дрожит, — вот оно, наше спасение — Ледяная Скорбь.

— Погоди, парень, — резкие слова Мурадина, почти приказ, были для Артаса как холодный душ. Он моргнул, выбитый из состояния поглотившего его восторга, и обернулся взглянуть на дворфа.

— Что? Почему? — спросил он.

Мурадин — глаза его были сужены — взирал на парящий меч и постамент под ним.

— Что-то здесь не так, — он ткнул в рунный клинок толстым пальцем. — Всё было чересчур просто. Ну взгляни на него, висит тут, озаряемый светом не пойми откуда, будто цветок, только и ждущий, чтоб его сорвали.

— Слишком просто? — Артас наградил его неверящим взглядом. — У тебя ушло довольно много времени на поиски. И нам пришлось сражаться с этими тварями, чтобы добраться до него.

— Ха, — фыркнул Мурадин. — Всё, что я знаю об артефактах, подсказывает мне, что здесь что– то нечисто, прям как на причалах Пиратской Бухты, — он вздохнул, брови его по-прежнему были испещрены морщинами. — Постой... здесь, на постаменте, надпись. Посмотрим, сумею ли я прочесть. Это может нам что-то сказать.

Оба приблизились, Мурадин — чтоб опуститься на колени и взглянуть на начертанное, Артас — чтоб подобраться ближе к манящему мечу. Надписи, которая так заинтересовала Мурадина, он уделил лишь поверхностный взгляд. Она не была написана ни на одном из известных ему языков, но дворф, похоже, мог её прочесть, судя по тому, как глаза его бегали по буквам.

Артас поднял руку и погладил разделявший их лёд — гладкий, лоснящийся, губительно холодный — да, то был лёд, но было в нём что-то необычное. Он не был просто замёрзшей водой. Он не знал, почему мог сказать это, но это было так. В нём было нечто очень могущественное, почти неземное.

Ледяная Скорбь...

— Ага, думаю, распознал это. Написано на Калимаге, языке элементалей, — продолжил Мурадин. Он хмурился, читая. — Это... предупреждение.

— Предупреждение? Предупреждене о чём?

Возможно, дробление льда каким-то образом повредит меч, размышлял Артас. Сам странный кусок льда, впрочем, похоже, был будто отсечён от другой, более крупной глыбы. Мурадин медленно переводил. Артас вполуха слушал, сосредоточив взор на мече.

— Тот, кто возьмёт этот клинок, обретёт власть безграничную. Как клинок терзает плоть, так и власть калечит душу, — дворф вскочил на ноги, взволнованный сильнее, чем Артас когда-либо видел. — Ох, я должен был знать. Меч проклят! Давай уносить отсюда ноги!

Сердце Артаса странно дёрнулось в ответ на восклицание Мурадина. Уносить ноги? Оставить этот меч здесь, парящий в своей замёрзшей тюрьме, нетронутый, неиспользованный, с такой большой властью, которую предлагал? “Власть безграничная,” — обещало начертанное вкупе с угрозой калечить душу.

— Моя душа уже искалечена, — произнёс Артас. Так оно и было. Она была искалечена бесполезной смертью любимого скакуна, ужасом наблюдения, как восстают мёртвые, предательством той, которую любил — да, он любил Джайну Праудмур, теперь, в этот момент, когда душа его, казалось, лежит нагая пред суждением меча, он мог сказать это прямо. Она была искалечена принуждением убивать сотни людей, необходимостью лгать своим спутникам и навеки заткнуть рты тем, кто оспаривал его решения и не подчинялся ему. Столь многое оставило на ней свои шрамы. И уж конечно, отметины, что оставит власть, способная победить ужасное зло, не могут этого превзойти.

— Артас, парень, — сказал Мурадин, его грубый голос умолял. — Тебе и так со многим надо разобраться безо всякого проклятия на твою голову.

— Проклятия? — Артас горько рассмеялся. — Я с радостью приму любое проклятие, чтобы спасти свою родину.

Краем глаза он заметил, как Мурадина продрал озноб.

— Артас, ты знаешь, я серьёзный, бегать от всякой чуши не привык. Но я тебе, парень, говорю, это дело дурное. Оставь всё как есть. Пусть останется тут, потерянный и забытый. Мал'Ганис здесь, что ж, прекрасно. Пусть он свою демоническую задницу приморозит в этой пустоши. Забудь об этом и давай поведём твоих людей домой.

Внезапно разум Артаса наполнил образ людей. Он видел их, а за ними сотни тех, что уже пали жертвами этой ужасной чумы. Пали лишь затем, чтоб подняться лишёнными мыслей гниющими кусками мяса. Как же они? Как же их души, их страдания, их жертва? Возникло другое видение — огромная глыба льда, того же, что сейчас заключал в себе Ледяную Скорбь. Теперь он видел, откуда появился этот кусок. Это было частью чего-то большего, более сильного — и лёд этот, вместе руническим клинком внутри, был как-то послан ему, чтобы отмстить за павших. В его голове шептал голос: “Мёртвые требуют мести”.

Что такое горстка живых людей в сравнении с мучением тех, кто погиб столь ужасно?

— К чёрту людей! — слова, казалось, исторгаются откуда-то из его нутра. — У меня долг перед мёртвыми. Я буду мстить, и никто не встанет у меня на пути, старый друг, — теперь он оторвал взор от меча достаточно, чтобы встретить обеспокоенный взгляд Мурадина, и лицо его чуточку смягчилось. — Даже ты.

— Артас, я учил тебя драться. Я хотел помочь тебе быть хорошим воином и хорошим королём. Но часть бытия воина в том, чтобы выбирать, в какую драку лезть — и каким оружием сражаться, — он ткнул указательным пальцем в Ледяную Скорбь. — А это оружие тебе не стоит класть в свой арсенал.

Мурадин ошибался. Он попросту не понимал. Артас должен был это сделать. Если бы сейчас он ушёл, он бы проиграл, снова, а этого он допустить не мог. Каждый шаг его планов разрушался.

Но не в этот раз.

Он верил в Свет, потому что мог его видеть и использовать его, и он верил в призраков и живых мертвецов, потому что с ними сражался. Но до этого момента он смеялся над идеей незримых сил, духов мест или вещей. Но теперь, когда его сердце ускорило биение с предвкушением и тоской, с тягой, источавшей самую его душу, слова сорвались с его губ, будто по собственному желанию, наполненные его пугающим желанием.

— Я взываю к духам этого места, — произнёс он, дыхание его замерзало в холодном, недвижном воздухе. Пред ним, недоступная, но ждущая его, взвешенная, парила Ледяная Скорбь. — Каковы бы ни были вы, добрые ли, недобрые или те и другие вместе. Я чувствую, что вы здесь. Я знаю, вы внемлете. Я готов. Я понимаю. И ныне говорю вам — я отдам всё и заплачу любую цену, если вы поможете мне спасти мой народ.

Долгое, ужасное мгновение ничего не происходило. Выдох его замёрз, расплылся, замёрз вновь, и брови усеял холодный пот. Он предложил всё, что имел — неужели ему отказали? Неужели он снова проиграл?

Потом с низким стоном, от которого у него перехватило дыхание, по гладкой поверхности льда пробежала неожиданная трещина. Она ускорила свой бег вверх, виляя и расширяясь, пока Артас едва не потерял из виду меч, хранящийся в сердцевине. Снова его охватило смущение, в уши ударил внезапный громкий треск, заполнивший залу.

Ледяная могила, заключавшая меч, взорвалась. Осколки разлетелись по зале, сами по себе словно мечи, острые и зазубренные. Они долбились о твёрдый каменный пол и стены, но даже пав на колени и механически вскинув руки, чтоб прикрыть голову, Артас услышал внезапно оборвавшийся крик.

— Мурадин!

Удар ледяного осколка отбросил дворфа на несколько метров. Теперь он неуклюже развалился на холодном каменном полу, и ледяное копьё торчало из середины его тела, вокруг него медленно растекалась лужа крови. Глаза его были закрыты, тело безвольно. Артас вскочил и поспешил к старому другу и тренеру, сдёргивая рукавицу. Он скользнул рукой по слабому телу, поместил ладонь на рану, воззрился на неё, желая, чтобы пришедший Свет наполнил его руки живительной энергией. Его раздирало чувство вины.