Цирк приехал! - Аронов Александр - Страница 4

• Предыдущая
• 4/49
• Следующая

Всю дорогу домой Борька думал о Малахите и шпицах. Вот бы грача научить говорить, как эти собачки. А то живет себе во дворе, в дровяном сарайчике. Только воровать и умеет. То ложку чайную украдет, то монетку. Раз у отца уволок моток дратвы. Так что не зевай — грач запрячет, что и не найдешь вовсе. Может на дерево утащить. Ведь он летает целый день по городу. А как вечер — домой, в сарайчик. Для него специально под крышей Борька вырубил широкую дырку.

Мачеха встретила Борьку неприветливо. За ужином, гремя посудой, сказала, поджав губы:

— Завтра же в церковь пойдешь! Грех замаливать!

— Ладно! — безропотно согласился Борька, пробуя обмакнуть нос в горячий чай, налитый в блюдце.

— Нет, ты глянь только, что он вытворяет! — возмутилась мачеха. — Чего в цирке бесовском нагляделся!

— Не балуйся, Борька! — улыбнулся отец. — У тебя нос куда короче, чем у клоуна. Можешь не проверять.

Улучив удобный момент, Борька опорожнил полсахарницы в карман и снова закрыл её крышкой. Отец и мачеха ничего не заметили.

— А знаешь, как в цирке куклы и собаки интересно разговаривали! — сказал мачехе отец.

Она сплюнула через плечо:

— И слушать на ночь не желаю про чертей!

— Тут черти ни при чем. Это артист животом говорил.

— Ещё того не легче! — возмутилась мачеха.

— Не может быть, чтобы животом, — поперхнулся чаем Борька. — Сами они! Сами! Я следил!

— Брюхом, сынок, брюхом! Мне объяснили… Борька немедленно втянул в себя живот, потом надул его, снова втянул…

«Нет, неверно отцу сказали. Не может человек разговаривать животом», — решил Борька, громко поставил граненый стакан вверх дном на блюдце, положил сверху огрызок сахара, потянулся и, изобразив на лице сладкую зевоту, заявил:

— Спать охота. Устал… Я нынче, пожалуй, в сарайчике лягу. Здесь жарко что-то.

— Все выдумывает! Все выдумывает! — громко отхлебнув чай, вздохнула мачеха.

Отец постелил постель в сарайчике, ласково провел снизу вверх шершавой ладонью по мягким рыжеватым Борькиным волосам, вышел во двор и запер сарайчик на большой висячий замок.

— Зачем, батя?

— Чтобы не украли тебя. Утром разбужу рано. Часов в пять. С мачехой в церковь пойдешь. А то злится она. Спи!

Как только удалились отцовские шаги и дверь в дом со скрипом закрылась, Борька схватил с жерди грача, который тут же проснулся и пронзительно закаркал. Борька погладил его и подошел к двери. Нагнувшись, он что есть силы нажал на дверь. Внизу образовалась узкая щель. Высунув наружу руку с грачом, он протиснулся сквозь щель сам и очутился во дворе.

Было тихо. На небе уже выступили звезды. По дороге в цирк Борька пересчитал сахар. Тринадцать кусков.

— Три куска дам Шарику Подшипникову, — сказал Борька грачу, — три — другим собакам (каким Шарик подскажет), шесть — Малахиту. Как, думаешь, правильно?

Грач спокойно дремал за пазухой.

— Ну, раз правильно, один кусок придется съесть, — сказал Борька и хрустнул сахаром.

Борька подошел к темному зданию цирка, прошелся вдоль высокого забора и заглянул в дырку. Двор был пуст. Ярко светила луна. От забора падала длинная тень. Одно оконце в конюшне было тускло освещено.

Отыскав калитку, Борька толкнул её. Она оказалась не запертой. Борька, озираясь, вошел во двор, прячась в тени от забора, подошел к окну и встал на цыпочки. Сердце его сильно билось.

Он увидел большую комнату. На столе стояла свеча. Её пламя тихо колебалось, освещая неровным светом стены с костюмами, обручами, лентами, пестрыми флагами, бумажными цветами и упряжью. В углу стояли длинные хлысты. На стенах дрожали тени от сидевших за столом дрессировщика лошадей и двух мальчиков. В одном мальчике Борька тут же узнал акробата, выступавшего с девочкой. Второй, поменьше, сидел спиной к окну, и его лица не было видно.

— Ты не прав, Андрон, — говорил дрессировщик мальчику-акробату, быстро и ловко заплетая длинную тонкую косичку из суровых ниток. — В цирке всегда принято все валить на верхнего. Никита хорошо стоит «голова в голову». Ты к нему придираешься.

— Он всегда ко мне придирается! — с радостью отозвался Никита. — А виноват всегда сам. Плохо мной балансирует.

— Обрадовался! — недовольно буркнул старший. — А сам как корпус держишь? Как носки тянешь? Действительно, как девчонка! Попробуй побалансируй тобой! Дрыгаешься во все стороны.

— Сам ты дрыгаешься! На себя бы посмотрел! — обиженно засопел Никита и отвернулся в сторону.

— Не ссорьтесь, мальчики, не ссорьтесь! — миролюбиво сказал дрессировщик и поднялся из-за стола.

Взяв из угла длинный кнут, он приладил к нему плетеную косичку и громко щелкнул. Никита посторонился, и Борька узнал в нем… девочку-акробата. Сомнений не было. Этот мальчик во время представления переодевался в девочку. Конечно, это было именно так: на стене комнаты рядом с костюмом девочки висел русый парик с яркой лентой в косе.

Дрессировщик щелкнул кнутом ещё громче. Грач неожиданно каркнул.

— Кто там? — спросил дрессировщик, подойдя к окну.

Борька сжал клюв грача и плашмя лег на землю. Грач сильно дергался, пытаясь вырваться.

— Проверь, Андрон, закрыта ли калитка, — сказал дрессировщик.

Борька быстро отполз в сторону и притаился за пожарной бочкой. Во двор выскочил Андрон, быстро подбежал к калитке и щелкнул засовом.

Борька одной рукой крепко держал грача за клюв, а другой гладил птицу, приговаривая шепотом:

— Помолчи, помолчи…

Андрон скрылся в цирке. Стало совсем тихо. Только изредка раздавался стук копыт из конюшни и собачье повизгиванье. Время шло. Часы на далекой башне пробили одиннадцать ударов, потом полночь. Вот и погас свет в оконце. Борька выбрался из своего укрытия и осторожно направился в конюшню.

Переступив её порог, он почувствовал страх. В клетках тяжело дышали, громко храпели звери. Их не было видно: конюшня еле освещалась старым тусклым шахтерским фонарем, висящим напротив жерди с попугаем. В темном углу слышалось частое дыхание с присвистом и светились чьи-то зеленые злые глаза. Глаза раскачивались из стороны в сторону, пристально глядя на Борьку. Он почувствовал, как по его спине побежали холодные мурашки, а лоб стал совсем влажным. Однако, пересилив страх, Борька сделал шаг вперед…

Неожиданно во всю мочь закричал ишак. Грач испугался, завозился за пазухой и громко каркнул. И тут началось!

Проснулся и грозно зарыкал лев. Ему отозвались тигры и пантеры. Звери шипели, выли, ревели, царапали когтями полы клеток. На все голоса завизжали и залаяли собаки. Захохотал, совсем как человек, попугай. Это было страшнее всего.

— Господи, помилуй! Господи, помилуй! Царица небесная… — испуганно зашептал Борька, крестясь на зеленые глаза в углу.

— Алло! Алло! Москва! Шестнадцать сорок! Соедините, барышня! Цугц! Цугц! Коммутатор! Коммутатор! — истошно завопил попугай.

— Отче наш, иже еси на небеси… Да будет воля твоя… Да приидет царствие твое… — шептал трясущийся Борька.

Грач каркал до хрипоты вместе со всеми, пытался вырваться из-за пазухи и дрожал от страха. Лошади бились в стойлах, стучали копытами, звенели уздечками. Тряслись и громыхали об пол железные клетки.

— Прости меня, господи! Спаси меня, грешника! — заорал Борька.

Ему казалось, что звери вот-вот выскочат из клеток, схватят его, растерзают, затопчут. Застыв от ужаса, он боялся пошевельнуться.

Услышав за своей спиной какой-то шум, он обернулся и увидел приближающийся свет. Борька метнулся в пустое стойло с сеном и зарылся в него с головой.

Сквозь травинки он увидел, как на пороге конюшни с фонарем в руке появился сонный дрессировщик в расстегнутой ночной рубахе поверх кальсон с болтающимися у щиколоток завязками и в стоптанных шлепанцах на босу ногу.

— Тихо, вы! — закричал дрессировщик на зверей, зевая и протирая рукой заспанные глаза. — Что случилось?

Яркий луч света заскользил по конюшне. Борька сжался в комок. Во рту его стало сухо. В нос бил запах пахучей травы. Она больно колола лицо и руки. Грач давно умолк, распластав жесткие перья, и совсем не двигался, тесно прижавшись к Борькиному телу. Звери продолжали бесноваться.

• Предыдущая
• 4/49
• Следующая