Светорада Янтарная - Вилар Симона - Страница 8

• Предыдущая
• 8/112
• Следующая

Светорада вздохнула и приняла из рук одной из служанок позолоченную диадему, богато украшенную крупными светло– золотистыми каплями янтаря – как раз под цвет ее глаз. Служанки стали шумно восхищаться, называя хозяйку янтарной красавицей. Она сама невольно улыбнулась. Да, пусть, как утверждает Ипатий, янтарь – древняя смола, но в далекой от северных морей Византии он стоил неимоверно дорого и был как никогда в моде. Этот янтарный гарнитур Ипатий приобрел для нее еще в Херсонесе, здесь же, в Византии, он считался удивительной роскошью.

Светорада оглядела себя в полированном металле большого овального зеркала. Для сегодняшнего пира она надела бледно– зеленую столу[25] из легкого шелка, струившегося прямыми складками от горла до самого пола. Этот дивный византийский шелк был тонко расшит замысловатыми золотистыми узорами, повторяющими рисунок пальмовых листьев. По подолу и на обшлагах рукавов рисунок становился более плотным, богато мерцал, утяжеляя почти невесомый шелк. Ее плечи по обычаю были укрыты украшенным янтарем оплечьем из более плотной зеленой ткани, а длинные янтарные серьги почти ложились на него. Ну и диадема, удерживающая прическу, которую Светорада по обычаю замужних женщин должна была скрывать, однако, зная, как ее красят солнечно– золотистые волнистые волосы, она сейчас просто прикрыла их легкой сеткой с более тяжелыми золотыми шариками по краю. Такая роскошь… У самой Светорады захватило дух, когда она вновь бросила взгляд в зеркало. И не поверишь, что некогда она прошла через скитания и горе, познала неволю и тяжкий труд. Двадцать пять лет! А поглядеть – так ее красота только расцвела за эти годы в Византии, проведенные в покое, богатстве и неге. Личико Светорады осталось гладким и нежным, губы почти по– детски пунцовыми, черты лица совершенны, глаза блестят, а тело все такое же стройное – с прямой спиной и высокой грудью, с легкими длинными ногами. Правда, она, следуя здешней моде, скрывает свою фигуру под богатыми одеждами византийского кроя. Но тут уж так принято: тело, человеческая плоть – греховны и не должны привлекать внимания. Все дело в лице, в глазах, которые отражают душу. Однако для византийских женщин принято даже глаза держать опущенными долу, тем самым демонстрируя скромность и смирение. Но вот к этому Светорада уж никак не могла привыкнуть, ее манера вести себя с княжеским достоинством и всякому смело смотреть в глаза вызывала у ромеев оторопь… и восхищение. Ибо Светорада умела понравиться как манерами, так и умением расположить к себе – то ли неожиданно игривым взглядом, то ли приветливым вниманием.

И когда в ее комнату вошел Ипатий, чтобы проверить, готова ли жена к выходу, она встретила его ясной улыбкой и теплом своих янтарных переливающихся глаз. Может, была даже подчеркнуто приветлива и мила с ним, ибо в глубине души чувствовала вину. Ведь изменила же ему, такому верному, заботливому, влюбленному… Почитай мужу, что бы там ни думали византийцы об их долгом сожительстве. На Руси за измену мужу женщину могли забить до смерти камнями – если, конечно, знали об этом наверняка. Ипатий не должен заподозрить ничего такого. Пусть Светорада и поддалась страстному порыву, бросившему ее в объятия красивого незнакомца, пусть нежность и страсть сделали ее сегодня раскованной и бесстыдной наядой, но это ее тайна, она не признается в ней. Ибо это причинит Ипатию боль.

В честь приема гостей в Оливии Ипатий тоже принарядился. На нем была далматика сочного лилового цвета, оплечье мерцало драгоценными украшениями, а на переброшенной через плечо хламиде[26] из нежно– голубой парчи переливались вытканные серебристыми нитями лики святых. На поднявшуюся ему навстречу княжну он посмотрел с веселым восхищением, взял ее руки в свои.

– Янтарная!

В его голосе звучало гордое воодушевление, она же стала торопливо сообщать, что уже была в кухне, проверила, все ли было сделано, как она велела. Светорада умела прекрасно готовить, давала точные и подробные указания кухаркам, причем ее фантазия и умение сделать из обычного застолья некое представление создали ей славу непревзойденной хозяйки. А сегодня она велела приготовить не просто любимые в Византии яства, но и блюда иных народов, в среде которых ей пришлось побывать. Конечно, византийцы почитали мир вне Византии варварским, но если блюдо было умело приготовлено и подано, никто не откажется его попробовать. Однако главным украшением стола сегодня будет сваренный особым способом суп, который Светорада сама придумала, сама следила за его приготовлением, сама давала указания. Это было для нее своего рода творчеством, и она оживилась, подумав о том, какое впечатление на гостей произведет ее новая задумка.

Ипатий расцеловал ее в обе щеки:

– Я верю в твое мастерство изумительной хозяйки, моя княжна. Одно меня угнетает: из– за предписаний лекаря я мало что смогу попробовать из твоих яств. Но от твоего великолепного супа меня даже строгий патриарх не заставил бы отказаться.

Он почти по– отечески поцеловал ее в лоб под очельем янтарной диадемы. Прикрыл глаза, вдыхая ее запах, но когда она мягко отстранилась, едва смог сдержать вздох. Будь это богобоязненная ромейская женщина, он бы принял ее сдержанность за целомудрие. Однако Светорада была пылкой и смелой в любви, и он с горечью осознавал, что в последнее время она отдаляется от него. Или он от нее. Эх, годы, годы…

И тем не менее, когда Ипатий под руку со Светорадой вышел на крыльцо виллы Оливий, они смотрелись настоящей супружеской парой, богатой и уважаемой.

Ипатий стоял под мраморными колоннами портика, Светорада – чуть в стороне. За розовыми колоннами в атриуме[27] приятно звенели струи фонтана. Они высоко вырывались из пасти глазастого бронзового дельфина, позеленевшего от влаги, и радужно рассыпались мельчайшими брызгами в воздухе, перед тем как упасть в круглый бассейн. Свежесть, исходящая от фонтана, несколько умеряла жару. И все же прибывавшие на званый пир гости, по ромейской моде разодетые в тяжелые одежды, богато тканные золотом, спешили скорее оказаться в тени колоннады, дабы скрыться от палящих даже в эту закатную пору лучей солнца.

Когда к крыльцу подкатила запряженная сильными гнедыми лошадьми коляска проэдра Евстафия Агира, Ипатий лично помог ему сойти на землю, низко склонился.

– Слава Иисусу Христу!

– Во веки веков!

Они смотрели друг на друга с явной симпатией.

– Ну и жара, – вздохнул, поправляя складки парчовой хламиды, Агир.

Его серые прищуренные глаза лучились весельем, взгляд казался живым и молодым, хотя ему было уже за сорок. Свою черную бороду Агир коротко подстригал; его обветренное, но породистое, покрытое здоровым загаром лицо с орлиным носом, темными выразительными глазами и тонкогубым насмешливым ртом казалось весьма значительным. Взяв Ипатия под руку, он стал подниматься к колоннам портика виллы; следом за ним шла его маленькая неказистая жена Анимаиса в алом, жестко накрахмаленном головном покрывале. Светорада, раскланявшись с Агиром (он ей нравился, и она не смущалась под его откровенно восхищенными взглядами), подала руку его супруге. Признаться, эту Анимаису она едва переносила, так как от той веяло неискренностью и завистью. Когда– то хорошенькая, с возрастом она словно ссохлась от постоянных постов, а может, и от дурного нрава, отчего ее узкое лицо стало похоже на мордочку крысы – коричневато– смуглое, с остреньким носиком и постоянно бегающими темными глазками.

– О, как я погляжу, у вас новая роспись на стенах, – сказала супруга проэдра, окидывая взглядом стены триклиния,[28] куда Светорада провела ее, чтобы угостить фруктовым напитком со льдом. – И надо же, ни одной божественной темы, все мирское. – Анимаиса осуждающе поджала губы.

Светорада тоже посмотрела на стенную роспись, где были изображены сцены сельской жизни: крестьяне, подрезающие лозы или идущие за плугом, пляшущие в хороводе поселянки, рыбаки, тянущие невод, а на главной стене – охотники, преследующие оленя.

• Предыдущая
• 8/112
• Следующая