Гайдзин - Клавелл Джеймс - Страница 306

• Предыдущая
• 306/338
• Следующая

— Со ка? А Сумомо, та сиси, которая бежала вместе с вами через поземный ход, ход в Киото, помните? Вы помните Сумомо? Вы запугали Койко и, тайно от неё, приказали Сумомо убить меня, neh?

— Сум... момо, государь? Я не знаю... кто... кто она... я ни при чем... ни при... — Слова перешли в ещё один вопль, когда человек, стоявший на его руке, переступил с ноги на ногу.

Ёси вздохнул, его лицо ничего не выражало. Он сделал знак Мэйкин, которая стояла сбоку, так чтобы Кацумата не мог её видеть, рядом с Инэдзином.

— Вы слышали своего обвинителя, Мэйкин?

— Да, государь. — Она, пошатываясь, вышла вперед, голос её звучал тихо и дрожал. — Прошу прощения, он лжет. Мы никогда не участвовали в заговоре против вас, никогда, он лжет. Нас не в чем упрекнуть. — Она опустила глаза на Кацумату, ненавидя его, радуясь, что предала его и что её месть свершилась — его трусость и то, что он был пойман живым, вознаградили её больше, чем она смела надеяться.

— Лжец! — прошипела она и отшатнулась, когда он начал яростно рваться, тщетно пытаясь дотянуться до неё, пока ещё один самурай не ударил его снова и он, потеряв сознание, не откинулся на спину, бессвязно мыча. Никто из окружавших не сочувствовал ему.

В голове у неё стучало как никогда раньше, рот наполнился горечью.

— Но, государь, прошу прощения, правда также и то, что я знала его, как и мое сокровище, но только как старого клиента, только так. Когда-то давно он был нашим клиентом, и я не знала тогда, кем он был и чем эта... — она заколебалась, подбирая слово, которое вместило бы всю её ненависть, — ...эта мразь занималась в действительности.

— Я верю вам, Мэйкин. Хорошо, наконец-то я знаю правду. Хорошо. И поскольку лжет он, вы можете владеть им, как я обещал.

— Благодарю вас, господин.

— Выполняй все её приказания, — сказал он Абэ, — потом выведи её наружу.

Он удалился. Все самураи ушли с ним, окружая его, прикрывая, как щитом. Остались только Абэ и с ним те четверо, что удерживали на земле распятого, который со стоном приходил в себя. Она ждала, смакуя этот миг за себя, за Койко, за весь Плывущий Мир, где месть так редка, так безнадежно редка.

— Пожалуйста, разденьте его, — сказала она вполне спокойно. Они подчинились. Она опустилась на колени и показала Кацумате нож. Нож был маленьким, но достаточным для её целей. — Предатель, тебе не совокупляться в аду, если ад существует.

Когда по прошествии долгого времени пронзительные вопли перешли в бессознательный хрип, она обошлась с ним как со свиньей.

— Потому что свинья ты и есть, — пробормотала она, вытерла насухо нож и заткнула его за свой оби; руки и рукава её все ещё оставались в крови.

— Я заберу это, пожалуйста, — сказал Абэ, борясь с тошнотой, которую вызвала её месть. Она молча протянула ему нож и последовала за ним во двор в окружении воинов. Ёси ждал её. Она опустилась на колени прямо в грязь.

— Благодарю вас, господин. Полагаю, он пожалел, что предал вас, предал нас, прежде чем уйти. Благодарю вас.

— А вы, Мэйкин?

— Я никогда не предавала вас, я сказала правду, я сказала вам все, что знала, и отдала сегодня предателя в ваши руки.

— И что же?

Она без страха посмотрела ему в лицо. Не многие глаза были столь же неумолимы, как у него, но она отбросила это, предпочитая видеть в нем мужчину, одного из тысяч клиентов или чиновников, которых она за свою жизнь подчинила своей воле, добиваясь от них денег или услуг для себя или для своего дома.

— Пора отправляться в дальний путь, государь. — Она опустила руку в рукав и достала оттуда маленькую склянку. — Я могу сделать это здесь, если вы пожелаете, мое посмертное стихотворение написано, Гъёкояма владеют домом Глицинии. Но я из Плывущего Мира, — с гордостью произнесла она. — Мне не к лицу покидать этот мир оскверненной, когда мои руки и одежда запачканы нечистой кровью. Я бы хотела уйти чистой. Я бы хотела вернуться в свой дом. Последнее желание, государь: горячая баня и чистые одежды. Пожалуйста?

ИОКОГАМА

Вторник, 13 января

Ранним утром Анжелика вместе с другими всадниками выехала верхом, чтобы прогулять свою лошадь на ипподроме Иокогамы. Она в одиночестве скакала по кругу легким галопом, намеренно отделившись от остальных и едва их замечая. Народу на ипподроме было много, и все внимательно следили за ней. Большие деньги скакали вместе с ней в седле в это утро. У неё была задержка. По крайней мере, на один день.

— Доброе утро, Monsieur le docteur[46], как поживаете?

— О, здравствуйте, вы выглядите чудесно.

— Ничего подобного, — ответила она. — Я не в духе. Но все равно спасибо. — Секундное колебание, потом она добавила небрежным тоном: — Женщина никогда не чувствует себя хорошо в это время месяца.

Пораженный, он дернул поводья, и его кобыла вскинулась, заржала и затрясла головой, испугав лошадь Анжелики. Через несколько секунд обе снова были в полном подчинении всадников.

— Извините, — мрачно буркнул он, — я... я ожидал обратного. — Неожиданность известия и её невозмутимость так встревожили его, что он чуть было не спросил: «Вы уверены?» Должно быть, я старею, подумал он в раздражении на самого себя за то, что не заметил очевидного — очевидного теперь, когда он взглянул на неё во второй раз. — Ну что же, по крайней мере вы знаете.

— Я ужасно разочарована, из-за Малкольма, но, знаете, это как будто перестало... перестало мучить меня, я больше не чувствую себя нанизанной на вертел. Конечно, я выплакала все глаза, но теперь... — Её бесхитростная откровенность вызвала в нем желание протянуть руку и успокоить её.

— Принимая во внимание все остальное, это понятно, Анжелика. Так лучше. Я уже говорил вам, покуда вы способны плакать, никакие горести не причинят вам вреда. Могу я спросить, когда это началось?

На утесе опять заиграл горн.

— Да что же там такое? Я видела, как Сеттри и другие офицеры понеслись туда сломя голову.

— Горн просто вызывает офицеров назад, вещь вполне обычная, можете не беспокоиться. — Хоуг оглянулся, чтобы убедиться, что их никто не слышит. — Спасибо, что сказали мне, — он нервно засмеялся, — пусть и несколько неожиданно. Мы можем поговорить, пока длится ваша прогулка?

— Разумеется, — ответила Анжелика, очень хорошо представляя себе, почему она все ему рассказала. Эта встреча с Горнтом сегодня и удачное появление доктора. И ещё потому, что она хотела наконец-то начать сражение. — Это началось в воскресенье.

— Я не знаю, что сказать: повезло вам или нет.

— Ни то и ни другое, — ответила она. — Это была воля Божья, и я принимаю её. Мне очень жаль Малкольма, не себя. Для меня это воля Божья. Что вы теперь предпримите, сообщите ей?

— Да, но сначала я передам вам письмо.

Теперь настала её очередь изумленно посмотреть на него.

— Все это время вы хранили у себя письмо и не отдавали его мне?

— Она попросила меня вручить его вам, если окажется, что вы не ждете ребенка от Малкольма.

— О. — Она задумалась над этим, чувствуя легкую дурноту. — А если бы я ждала его ребенка, что тогда?

— Ну, это теперь вопрос гипотетический, не так ли? — мягко произнес он, встревоженный её внезапной бледностью. Эта юная леди ещё не выбралась из глухой чащи, ей ещё далеко до края леса.

— Я хочу знать.

— Меня попросили передать вам это письмо, если ваши месячные начнутся, Анжелика. Вы хотите вернуться прямо сейчас? Я принесу его вам в комнату.

— Благодарю вас, но я... я подожду, пока вы его заберете, подожду у фактории Струана. — Она пришпорила лошадь и закончила этот круг, не замечая остальных всадников — все они, не отрывая взгляда, смотрели на неё. Подчинившись внезапному капризу, она свернула на тропинку и пустила лошадь галопом, чтобы голова очистилась от страха. Она пустила в ход шпоры, колени, руки, и вскоре её лошадь уже стлалась над землей, несясь во весь опор.

• Предыдущая
• 306/338
• Следующая