Право быть - Иванова Вероника Евгеньевна - Страница 17

– Ни капельки.

Карие глаза вспыхивают гневом:

– Зачем ты это делаешь? Зачем прикидываешься, что даешь мне свободу уйти, остаться, говорить или молчать? Тебе доставляет удовольствие такая игра? Хочешь посмеяться надо мной, снова показать, насколько велики твои умения? Не трать сил напрасно, я уже давно это признал!

Я играю?! Нет, в моих поступках не было и намека на желание развлечься или потрепать нервы, свои и чужие. Я всего лишь не знаю, что делать. Зыбучий песок отчаяния засасывает меня, и чтобы выбраться, нужна опора, любая из возможных, даже плохонькая беседа подойдет. Но она должна возникнуть без моего усилия, а еще лучше вопреки нему. Она должна родиться свободной, но роды всегда так трудны… Придется помочь, чуточку подтолкнув, но не упустить момент, когда нужно убрать руку, чтобы природа все необходимое проделала сама.

– Мне не смешно, Борг. Совсем не смешно. Прости, но я всего лишь хотел…

Слова сами собой вскарабкиваются на язык, цепляются друг за друга корявыми ручонками, не с первого совместного шага, но мало-помалу приноравливаясь к общему ритму движения.

– Я хотел попросить.

– О чем?

Голос рыжего звучит и удивленно, и немного разочарованно, но, пожалуй, именно это странное сочетание предложения продолжать разговор и отказа без особой нужды оставаться искренним прорывают последнюю плотину, удерживающую от беспомощного признания:

– Научи меня, что делают со свободой.

Зачем я вообще это сказал? Зачем перебросил свой груз на другие плечи? Вот сейчас Борг окончательно обидится, швырнет в меня кружкой и уйдет, хлопнув дверью. И будет совершенно прав. Мне нужен советчик старше и мудрее, чем я сам, но не следовало вмешивать в мои нелепые беды того, кто и сам чем-то встревожен не на шутку, а теперь, моими стараниями, еще и разозлен.

– Издеваешься?

Ну да, я бы чувствовал точно то же и в той же степени, если бы меня попросили, к примеру, объяснить, что означает быть любимым.

– Забудь. Я ничего не говорил.

К фрэллу все это. Хватит. Слово за слово, и мы рассоримся окончательно. Жаль, ноги пока держат нетвердо… Ну ничего, харка очень скоро совсем прекратит свое действие, нужно только выйти на воздух, и сразу станет легче.

– Куда собрался? – Недовольный вопрос ударяется мне в спину.

– Не хочу мешать.

– Э, нет! – Крепкая ладонь цепляет мое плечо, тянет назад, и я шлепаюсь обратно на лавку. – Уйти просто так не позволю!

– И чего потребуешь взамен?

Все же немного легче разговаривать, не видя лица собеседника, а только догадываясь, какие тени могут проноситься по нему.

– Ответов.

– А есть вопросы?

– Есть. Один. И я очень давно хочу его задать. С самой середины зимы… Кто ты?

Помнится, Рогар уже спрашивал и не удовлетворился услышанным, потому что сам сплоховал. Но сейчас мне совсем не хочется отшучиваться. Во-первых, Борг этого не заслуживает, а во-вторых, я и сам хотел бы докопаться до правильного ответа.

– Сначала я думал, что ты входишь в верхи если не Опоры, то Гнезда: ты слишком много всего знаешь, водишь близкое знакомство с ректором Академии, ухитряешься оказывать влиятельным людям такие услуги, которые дают тебе власть. Правда, ты ей не пользуешься или тщательно это скрываешь, одно из двух.

Подозрения, подозрения, подозрения… Как с ними бороться? Можно пойти к кузену-ректору попросить дать Боргу по шапке за его пытливый ум, и рыжий больше никогда не будет докучать ни мне, ни кому-либо еще своими опасными речами. Но таким поступком я лишь подтвержу худшие опасения своего… Будем считать, несостоявшегося друга. И еще это будет совсем по-детски – броситься искать защиты у старшего родича, когда сам давно уже стал взрослым.

– Продолжай.

– Ты всегда словно стоял выше, на ступеньку или на две, точно не знаю, но я ясно чувствовал расстояние, то уменьшающееся до одного шага, то растягивающееся до горизонта. Да, именно так мне казалось зимой, еще в последнюю нашу встречу, но потом, подумав, а времени на раздумья было достаточно, я понял, что ошибался. Ты стоишь не выше или ниже. Ты стоишь в стороне.

Ай, молодца! Догадался. Похлопать в ладоши? Нет, слишком обидный жест. Лучше промолчу.

Да, я стою в стороне и ничего не могу с этим поделать, неважно, желаю ли всем сердцем изменить положение вещей или, напротив, упираюсь руками и ногами, только бы существующее оставалось прежним. Нити Гобелена проходят сквозь меня, а ты шагаешь по нитям, дружище Борг, что же получается? Именно то, о чем повествует твоя догадка. Если все время проходишь мимо какого-то объекта, это означает, что объект всегда остается в стороне от тебя. Все правильно.

– Если бы ты был выше, я бы не задавал вопросов, потому что начальство видит больше и дальше, чем подчиненные. Но ты где-то в стороне, то слева, то справа, то впереди, то позади. Иногда тебе вроде хочется развлечься, и тогда ты участвуешь в событиях, а потом… Тебе будто становится скучно, и ты уходишь, не желая ничего объяснять.

Ну вот, наконец-то мне растолковали, что отражается в глазах глядящих на меня людей! Эдакое перекати-поле, в сущности бесполезное, но способное изрядно напакостить в самый неожиданный момент, в том числе и тем, что исчезает тогда, когда на него хочется опереться.

– Закончил?

– Да.

– И тебе все еще нужен мой ответ?

Он промолчал, но даже спиной можно было почувствовать, что рыжий ждет и будет ждать столько, сколько потребуется, хоть до скончания времен.

Что же я могу ответить? Правду? Но вся моя жизнь состоит из лжи.

От меня скрывали то одно, то другое, выдавая сведения порциями, способными лишь травить разум, но ни на шаг не приближать к исцелению.

Дракон? Да, но я понял, что и в какой мере отличает меня от всех моих родственников, только теперь. Так можно ли мне называться драконом?

Разрушитель? И снова по капле, долго, муторно, невыносимо, каждый раз переворачивая привычный мир с ног на голову, мне доставались знания об этом страшном титуле, а когда я наконец собрался с силами принять свою судьбу, оказалось, что в моих услугах мир больше не нуждается. Потеряв смысл существования, я получил то, о чем не смел и мечтать, то, что иногда снилось мне перед самым рассветом…

Свобода. Она жжет кожу моих рук, и все-таки я не разожму пальцы, как бы больно мне ни было. Потому что больше у меня ничего не осталось.

– Вышло так, что я появился на свет вопреки желаниям моих родственников. Кроме матери, конечно, иначе она бы избавилась от плода. Ну а потом… Раз уж родился, а брать на душу грех убийства никто не захотел, так живи. Ешь, пей, учись, расти, играй. Меня многому научили, это правда, и мне даже внушили, что я приношу пользу… тем, что вообще живу. Но совсем недавно я узнал, что эта польза утратила свою значимость и ценность. В моих услугах больше никто не нуждается. Можно сказать, мне дали отставку, полную и бесповоротную. Я получил свободу, но не знаю, что с ней делать.

Конечно, рассказ неполон, но нужно ли раскрашивать его в разные цвета всевозможными деталями? Я сказал то, в чем уверен с сегодняшнего утра, остальное оказалось вредными иллюзиями. Что будет завтра, не разочарует ли меня новый рассвет, не заставит ли выгнать прочь очередную неподтвердившуюся «правду»? Все может случиться. Первое время повороты истины вокруг своей оси забавляют, потом приедаются, и должно произойти нечто невероятно непредсказуемое, чтобы разочарования вновь стали меня удивлять.

– Отставка? Мне бы тоже когда-нибудь уйти в отставку, да видно, не получится. Хотя… Могу представить, что ты чувствуешь, оказавшись не у дел после…

После того как показал, насколько сильно мне нравится вершить судьбы мира, он это хочет сказать?

– После того как сделал то, что, может, никогда не удалось бы никому другому.

Он меня подбадривает?!

Оборачиваюсь, смотрю прямо в карие глаза, надеясь понять, шутит их обладатель или говорит серьезно, но терплю сокрушительное поражение, потому что Борг не смеется и не сочувствует. Рыжий возмущен до глубины души.