Огненный омут (Дикое сердце) - Вилар Симона - Страница 28

• Предыдущая
• 28/105
• Следующая

– Отродье тролля, ты, Рольв. Я ведь скальд, и лучше бы ты мне глаз выбил, чем зубы.

Ролло тяжело дышал.

– По нашему северному обычаю, я мог бы изгнать Эмму как неверную жену и взять на ложе другую женщину. – Он застонал, ощупывая ребра.

Бьерн осел на пол. Из разбитых губ его сочилась кровь, левый глаз окончательно заплыл.

– Тебе еще следует доказать ее вину. Я же готов опустить руку в котел с кипящим масло или вызвать тебя на судебный поединок, чтобы доказать свою правоту.

– Кажется, поединок и так произошел, – примирительно проворчал Ролло.

Бьерн кивнул, хмыкнул, потом засмеялся. Ролло странно поглядел на него, но через миг тоже хохотал, хотя и морщился от боли в помятых скальдом ребрах. Лишь когда они несколько успокоились, Бьерн уже спокойно стал рассказывать о том, что случилось на охоте: об охотничьем азарте, с каким они с Эммой преследовали оленя, о том, как они заблудились и их застигла непогода, как они искали спасения в песчаном гроте.

– Мы провели вместе всю ночь, и хотя я не клал меж нами обнаженного клинка, в этом не было необходимости, ибо Эмма только и думала о тебе. И пусть меня покинет моя удача, если я лгу.

– А Ригунта?

Бьерн даже не сразу понял, о чем говорит Рольв. Потом засмеялся и сразу охнул, прижав руку к разбитым губам. Ролло отвернулся, скрывая улыбку. Он поверил Бьерну, успокоился да к тому же был слишком утомлен, чтобы продолжать гневаться. Но почему-то подумал о том, как объяснить ситуацию своим людям.

Хотя, разве он не конунг и не волен миловать и карать по своему усмотрению? Он почти не слушал объяснения Бьерна насчет того, как убежала кобыла Эммы, прервав его, сказал, что скальд уже сегодня должен уехать в Гурне, готовиться к празднику Фрея и урожая. Бьерн не возражал. Понял, что гроза миновала.

В этот миг створки двери распахнулись и показалась Эмма. Еще с влажными, собранными в пучок, волосами и факелом в руке.

– Ролло, ты не должен…

Она умолкла на полуслове, глядя на растерзанных, но мирно беседующих мужчин. Перевела удивленный взгляд с одного на другого и расхохоталась. В этом была вся Эмма – гнев, смех и смелость одновременно. Стояла, смеясь, едва не выронила факел.

Однако Ролло не разделил ее веселья. Гневно велел ей отправляться к себе. Она ушла, все еще хохоча. Она совсем его не боялась. Ролло поглядел ей вслед. Она была так дерзка, так красива и так желанна, несмотря ни на что.

Вечером они, как ни в чем не бывало, сидели рядом за столом.

Этим Ролло хотел показать, что признал ее невинность. Но не простил. Он проводил Бьерна, ушел с арабом в малый зал, разглядывал предложенные инженером чертежи осадных башен с таранами. Старался вникнуть в его объяснения, пока действительно не увлекся. А позже увидел под аркой переходов Вибергу. Поманил ее пальцем.

– Ты что-то зачастила в Руан.

Она нервно теребила плетеный пояс своего монашеского одеяния.

– Госпожа никак не хочет принять меня. Епископ отбыл, а Гунхард говорит, что подобный вопрос он не полномочен решать.

Ролло не сразу понял, о чем она. Дело оказалось в Лив.

– Она порочит мою обитель, – не поднимая глаз, сердито твердила бывшая рабыня, а ныне настоятельница женского монастыря Святой Катерины. – Она остается ночевать в сторожке охранников, совсем не слушает меня, не посещает службы. Она дерзка и распутна, а молоденькая послушница, с которой я ее поселила в келье, жалуется, что эта сестра Констанция даже ее пыталась увлечь предосудительными ласками. И помимо этого, она не желает выполнять никакую работу, чем сбивает с пути истинного и других сестер. Она, конечно, девица знатного рода, но когда в стаде поселяется паршивая овца, ее изгоняют.

Ролло с трудом подавил улыбку. Ох уж эта Лив! Он недаром подозревал, что она перевернет весь монастырь с ног на голову. Да уж, монашеского смирения у нее не более, чем у его жены покорности. Недаром Виберга, смущаясь и пугаясь, а пуще всего гневаясь – хотя в данном случае он готов был ее понять – все же осмелилась требовать удаления «сестры Констанции».

Ролло не стал ругать бывшую рабыню за ее придирки к знатной скандинавке. Сказал лишь, что когда уедет, то увезет Лив с собой в Гурне, где тоже вроде бы христианские женщины организовали небольшой монастырь. Виберга, кажется, была довольна, даже сказала, что будет молиться за Ролло и его доброту, но когда уходила, что-то ворчала насчет того, что этой распутнице вообще не место среди невест Христовых.

«Пожалуй, она права… Место Лив…» Он невольно улыбнулся, вспомнив, как соблазнительно обтягивает платье ее бедра, как призывно-туманно мерцают глаза, как соблазнительно белеет шея под темной повязкой облегающего щеки и подбородок темного покрывала. Да, он непременно возьмет с собой Лив в Гурне.

Тут Ролло ощутил прилив оживления, какое-то мстительное торжество и веселье предстоящей интрижки. Ведь он так долго держался от Лив в стороне, хотя она, с ее красотой и чувственностью, такой холодности и не заслуживала. Как и его легкомысленная кокетка-жена не заслуживала верности с его стороны. Да и где это сказано, чтобы мужчина-конунг, правитель не имел права взять на ложе женщину, какую пожелает.

Все последние дни перед отъездом Ролло почти не уделял внимания жене, а при встречах был холоден и даже – во дворце сразу это заметили – не оставался на ночь в ее опочивальне. Он видел, что Эмма нервничает, но был непреклонен. Он должен был показать ей, что выходка с Бьерном так просто не сойдет ей с рук. И когда рано поутру покидал Руан, то даже не попрощался. Это было наказание. Да к тому же, зная эту рыжую фурию, он вовсе не желал скандала с ее стороны, когда она пронюхает, что он взял с собой Лив.

Эмма и в самом деле была поражена неожиданным отъездом Ролло. И хотя его скорые и срочные отъезды были делом обыденным, но все же Эмма так мечтала, что сейчас, когда он выехал с целой свитой и явно надолго, она по праву жены выйдет проводить его с сыном на руках. А так он просто сбежал, тайно, еще затемно, не простившись.

Она бушевала, кричала на служанок, была капризна и зла. Да, они были в ссоре, но простил же Ролло Бьерна, значит, скальд доказал ему их невинность. Ей же муж явно выказывал пренебрежение. Она думала, что это ненадолго, ибо, как и ранее, ловила на себе его долгие пристальные взгляды. Эмма старалась нарядиться в свои самые богатые одежды, натиралась благовониями, зовуще улыбалась ему, а по ночам долго не гасила свечи, ждала. Тщетно. Он проводил вечера со своим богопротивным мусульманином, а потом удалялся ночевать в казармы.

Теперь же, когда он уехал не простившись, она, несмотря на всю свою браваду, явно струсила. Неожиданно для себя заметила, сколько у нее недоброжелателей в Руане. Многие не скрывали откровенно злорадных взоров, франк-майордом, хоть и подчинялся, но сам же первый распускал слухи, что «рыжая Птичка» скоро последует в отдельное имение, как Маркотруда и саксонка.

Знатные же скандинавы, у кого были дочери, откровенно обсуждали, даже заключали пари, кого из их дочерей или родственниц приблизит к себе конунг. Больше всего говорили о сестре Гаука из Гурне.

Эмма старалась пропускать мимо ушей эти разговоры, хотя одному Богу было известно, чего ей это стоило. Она уходила к сыну, проводила с ним много времени. Он был такой хорошенький с его маленьким носиком, мягкой кожей, круглыми и внимательными серыми глазками. Эмму всякий раз переполняла волна нежности, когда он тянул к ней руки, что-то лепетал, деловито разглядывал ее украшения. Она пела ему, он серьезно слушал.

Потом вдруг начинал ерзать, вырываться. На полу была разостлана большая медвежья шкура, с головой и зубами медведя. Гийому и его молочному братцу Осмунду очень нравилось возиться с ней. Им сейчас это было куда интереснее, чем пение матери, от которого неизменно начинало клонить в сон. Эмма вздыхала, отпуская сына. Порой ей казалось, что Гийом куда больше тянется к отцу, чем к ней. Но она ничего не имела против. Ролло просто боготворил своего наследника и часто, вопреки всем обычаям, сам укладывал его спать. Трогательно было видеть, как огромный Ролло качает колыбель, пока умиротворенный малыш не засыпал.

• Предыдущая
• 28/105
• Следующая