Дело земли - Кинн Екатерина - Страница 33

Он отстал от преподобной Сэйсё (право же, все сильнее хотелось говорить «преподобного Сэйсё») и шагал молча, слушая, как Урабэ и монахиня на ходу вдвоем читают сутры наизусть. Райко завидовал им втайне. Восьмеричный путь привлекал его с детства, но он был старшим сыном, так что мысль о монастыре придется отложить до старости, а принятие обетов убасоку — по меньшей мере до рождения старшего сына.

Если ему, конечно, до этих событий суждено дожить.

Дорога неторопливо петляла по склонам гор — и день был хороший: пасмурный, но почти без ветра и совсем без дождя. Ни пыли, ни грязи. Твердая, упругая земля покорно ложилась под ноги.

Монахиня внезапно остановилась и показала вершину, видную в просвет меж двумя другими горами.

— Гора Оэ.

И снова идет по улице человек, одетый в черное — тень среди теней, на которые он старается не наступать. Мог бы поехать в повозке. Мог бы взять паланкин — но это вызвало бы вопросы: куда собрался Сэймэй в повозке либо паланкине?

Хорошо все-таки жить рядом с дворцом. Удобно. Для Сэймэя удобно. И для тех, кто его зовет. А для тех, кто не хотел бы его там видеть — неудобно крайне. Ну что ж, они и не увидят…

Паланкин, кстати, ждал его — у ворот Ёмэймон.

— Господин Сэймэй? — спросил изнутри женский голос.

— К вашим услугам, — поклонился гадатель.

— Сядьте ко мне, — прислужница откинула полог.

Сэймэй просочился внутрь. Стало тесновато, хотя и мастер Пути, и девочка-прислужница не отличались тучностью. Слуги подняли паланкин на плечи и понесли. Не в ворота Ёмэймон, а по восточной улице Оо-мия, в обход дворца.

И Сэймэй, и прислужница молчали. Паланкин свернул — по тому, как он качнулся, Сэймэй понял, что они движутся теперь вдоль Итидзё-о-дзи. А теперь — остановились у ворот Таттимон.

— Кем изволите быть? — спросил страж.

— Дама Хэй, прислужница пятого ранга, младшая помощница дамы Бэн, — девушка высунула из-за полога руку и передала записку стражнику. — По высочайшему поручению.

— Проходите, — записку вернули, и паланкин снова стронулся с места.

Присутствие гостя осталось незамеченным.

Сэймэй мог бы пройти во дворец и сам, но так было много проще.

Их остановили в следующих воротах — Кэнсюмон. Снова девица протянула записку — и снова их пропустили.

Осталось пройти третьи ворота — Сёмэймон — и они будут в Запретном городе.

— Здесь нас могут ждать, — сказала дама Хэй. — Если… что-то случилось.

«Если кто-то донес», — перевел Сэймэй.

Но их не ждали. Тот же обмен словами, показанное письмо — и они в сердце Столицы, в черте императорского дворца…

На паланкин легла тень от померанцевого дерева, посвященного Правой дворцовой гвардии. Здесь было светлее, чем снаружи — по ночам Запретный город мало спал, свет гасили уже под утро. Из церемониального дворца Сисиндэн слышались пение и смех, возле дворца Дзёкёдэн разминулись с другим паланкином, дворец Дзидзюдэн был чёрен и тих — там сейчас никто не жил, его подновляли.

Паланкин свернул ко дворцу Кокидэн — резиденции императриц и наложниц.

Императрица-мать рискует — но не очень. Неудачный оборот событий повредит ей не больше, чем бездействие. Заговорщики — ее родные братья, и кого бы ни возвели на престол — это будет ее сын. Но и тот, на которого они навели свою порчу, — тоже ее сын. А какой матери легко смотреть на страдания своего ребенка?

Сэймэй вышел из паланкина.

— Сия женщина вас покинет, — прошелестела прислужница. — Ей не дозволено восходить в жилище императрицы. Дальше извольте идти сами.

— Сэймэй, — полушепотом позвали с веранды. — Это ты?

Хиромаса.

Все повторяется, и это тоже…

Сквозь полупрозрачную ширму виден силуэт женщины в многослойных одеяниях, подсвеченный желтоватым светом. Она говорит — торопливо, забывая о своем положении, о разнице в рангах. Государь болен, и это не простая болезнь, — императрица-мать уже видала такое, и потому распознала причину сразу же, раньше придворных лекарей и гадателей. Потому и призвала Абэ но Сэймэя тайно, в обход своих братьев, положившись на верную прислужницу и господина Хиромасу.

— Я счастлив послужить Государю, — Сэймэй в поклоне опять коснулся лбом распластанных по полу рукавов. — Ваше величество позволит мне прибегнуть к искусству Пути, дабы открыть волю судеб в отношении Сына Неба?

— Конечно, — отозвалась женщина. — Повелеваю.

Сэймэй достал из рукава и развязал шелковый мешочек с тростинками. Ритуал гадания был государыне хорошо знаком — она сделала служанкам знак приподнять занавесь так, чтобы можно было показать из-под нее руки.

Пальцы, похожие на белые свечи, разделили пучок тростинок в руке Сэймэя надвое.

Он старался действовать бездумно, не примешивать свое существо к делу случая — знал, что его руки слишком быстро, слишком послушно следуют за мыслью. А когда пришел к итогу — рассмеялся. Ну и кто тут кого обманул?

— Что это значит? — женский голос слегка дрожит.

— Триграмма «Кунь», выпавшая сверху, Ваше Величество, указывает на стихию земли и желтый цвет. А нижняя триграмма гласит: «Затаи блеск и сможешь пребыть стойким. Если будешь действовать, следуя за вождем, сам не совершая ничего, то дело будет доведено до конца». В обычном случае, это гадание можно было бы толковать по-разному, но вышло так, что некоему воину, которому я гадал несколько дней назад, выпала также триграмма «Кунь» — но внизу была не третья, а шестая позиция. Как гадатель, я теперь могу твердо сказать, что есть человек, способный, при правильном стечении обстоятельств, оградить Сына Неба от нежелательного присутствия. И это тот самый человек, которому я гадал — Минамото-но Райко, сын правителя Сэтцу.

— Но если я призову его — кто-то из братьев непременно спросит, зачем…

Сэймэй не изменился ни в одной черте лица — поморщился только мысленно. Даже на это тайное свидание государыня притащила двух прислужниц, да еще в деле была дама Бэн из ведомства Найсидокоро,[73] которая действовала не сама, а через младшую прислужницу — и государыня полагает, будто во дворце можно сделать что-то тайно?

— У недостойного гадателя появилась мысль: отчего бы не провести с целью изгнания злых духов состязания конных лучников? Повод отменный: несколько человек пало жертвой демона, необходимы очистительные обряды. А Минамото-но Райко — лучший стрелок из лука в столице. И хотя он временно оставил службу, даже его недруги согласятся, что без него в таком деле не обойтись.

— Благодарю, Сэймэй.

Государыня, закрывшись веером, дала понять, что аудиенция окончена. Прислужница, сидящая справа, задула светильники. Прислужница, сидящая слева, выдвинула из-под занавеси благоухающий короб.

Сэймэй с очередным поклоном придвинул короб к себе и начал отползать к выходу.

— Ну что? — спросил Хиромаса, когда его друг покинул комнату аудиенций.

— Сейчас посмотрю, — Сэймэй сквозь рукав взялся за крышку короба и поднял ее. — О, пара отличных черепаховых гребней с жемчугом и перламутром, и платье, шитое золотом…

— Я не об этом, Сэймэй.

— А о чем? — удивился колдун. — О том, что опять выпала «Кунь»? Сейчас такое время, Хиромаса, что все наши телодвижения ни к чему не приведут.

— Ты и вправду думаешь, что Сыну Неба может помочь только Райко?

— Конечно, я так не думаю. Сыну Неба помог бы любой хороший стрелок, а лучше — десяток. Но есть вещи, которых я не смогу объяснить Матери Державы — и разве Сын Неба потеряет от того, что при дворе на высокой должности окажется одним честным человеком больше — в случае удачи, естественно?

— А все, что ты говорил о будущих бедах…

Сэймэй повернулся к другу. Сейчас его родословную можно было прочесть на его лице — такого за человека не примешь даже случайно.

— Если завтра будет дождь, что нужно делать — чинить крышу или разметывать ее, мол, все равно протечет? Смерть и так сильнее всех — почему мы должны отдавать ей что-то даром?