Религия - Уиллокс Тим - Страница 40
- Предыдущая
- 40/176
- Следующая
— Да простит тебя Господь.
Орланду опустился на одно колено и развернулся, прижимая к себе собаку еще сильнее. В двери в задней стене обержа стоял монах. У него были редкие волосы, свисающие седыми прядями. Голос у него был добрый, а глаза такие же тоскливые, как у собаки. Орланду узнал отца Лазаро, потому что Лазаро много лет назад выходил его от детской лихорадки. Не многие рыцари удосуживались выучить мальтийское наречие, потому что это был язык «маленьких людей», но, поскольку главными пациентами были крестьяне и горожане, отец Лазаро бегло говорил по-мальтийски. Он был не рыцарем ордена, а капелланом. Он подошел к Орланду.
— И еще прими мою благодарность, — сказал он. — К своему стыду должен признать, что эта обязанность оказалась для меня слишком болезненной, я не смог набраться храбрости исполнить ее.
— Она ваша, отец? — осмелился спросить Орланду.
— Я взял ее, потому что она не выказывала особенной расположенности к охоте. Прошлой ночью я отправил ее в город, чтобы кто-нибудь другой, кто-то вроде тебя, взял на себя ответственность за ее судьбу. И за это я прошу прощения.
Орланду склонил голову. Сейчас его сердце колотилось так же часто, как и у борзой. Он осознал, что его ноги в запекшейся грязи, штаны и рубаха разодраны, вонючий кусок овечьей шкуры примотан к руке, и все в нем в отличие от кроткого святого монаха кричит, что он наемный убийца.
— Отец, прошу вас… — В горле у Орланду пересохло, и он сглотнул. — Прошу вас, выслушайте потом мою исповедь.
Лазаро встал рядом с ним и положил ладонь ему на голову. От этого прикосновения по всему телу прошла волна целительного утешения.
— Ты не должен идти против своей совести, — сказал Лазаро, — потому что это будет означать, что ты ослушался Бога — уж лучше ты ослушаешься нашего великого магистра.
— Как ее зовут, отец?
Лазаро убрал руку, и таким образом, как показалось Орланду, он решил судьбу борзой собаки.
— Лучше тебе не знать, — сказал он.
— Почему?
— Потому что, будь то человек или животное, легче убить жертву, не зная ее имени.
— Прошу вас, отец, буду ли я знать ее имя или нет, легче от этого не станет. Но мне хотелось бы поминать ее в своих молитвах.
— Я называю ее Персефоной.
Орланду не понял, но повторил имя:
— Персефона.
Лазаро увидел, как собака лизнула Орланду в шею.
— Кажется, она тоже прощает тебя, — сказал он.
Орланду стиснул зубы и приставил нож к груди Персефоны.
Подражая рыцарям, прошептал:
— Во имя Христа и Крестителя.
Он воткнул нож так глубоко, что его кулак уперся в выступающую грудную кость. Персефона закричала почти по-человечески и с пугающей силой рванулась из его рук. Орланду схватил ее крепче, до половины вытащил нож, изменил угол наклона и снова погрузил в тело. Он почувствовал, как что-то хрустнуло, затем взорвалось под его лезвием, и через миг от ее силы не осталось ничего и длинная белая шея упала ему на колено.
Орланду вытащил нож, и багровые капли испачкали снежно-белую шерсть. Ему хотелось выбросить нож, но он не мог оставить такую гадость в этом саду. Не вытирая, он сунул его за веревочный пояс. Потом принялся поднимать тело обеими руками, чтобы отнести на телегу, выпотрошить и сжечь, но Лазаро положил руку ему на плечо.
— Я сделаю все остальное. Оставь ее здесь.
Орланду положил тело на землю под кустом. Потом перекрестился.
— Отец, а у собак есть душа?
Лазаро улыбнулся.
— Не грешно надеяться, что есть. И поскольку мы оба с тобой должны позаботиться о собственных душах, мы вместе отправимся на исповедь к отцу Гийому.
Хотя Лазаро не был рыцарем Большого креста и, следовательно, никогда не входил в число его военных героев, Орланду был ошеломлен его благородством. Он поклонился, снова застыдившись своего убогого вида.
— Но сначала, — сказал Лазаро, — ты должен позволить мне обработать твои раны, пока они не загноились.
Лазаро пошел обратно в оберж. Орланду не знал, идти ли за ним, он был не в силах поверить, что его действительно приглашают внутрь. Лазаро развернулся, жестом позвал его, и Орланду последовал за ним. В комнате за порогом было прохладно, темно и в воздухе разливалось сразу несколько резких запахов, смешанных друг с другом. Лазаро промыл раны Орланду соленым раствором и смазал их разными мазями, Орланду прикусил щеку изнутри и не издал ни звука.
Закончив, Лазаро сказал:
— Ты уже видел корабли?
— Корабли?
— Флотилию Великого турка.
Орланду вспомнил, как на заре грохотала пушка, вспомнил сутолоку на улицах, но он был так захвачен погоней за борзой, что позабыл о причинах суматохи! Он покачал головой.
— Нет, отец, но я хочу посмотреть.
Лазаро повел Орланду вверх по лестнице на крышу обержа. Оттуда Орланду увидел и дома из песчаника, и Калькаракский залив, и виселицы на мысу Виселиц, и открытое море за ними. Ярко-синие воды до самого горизонта были затянуты странным многоцветным ковром, который дрожал в раскаленном воздухе, словно привидение. Он был чудовищно огромен, его дальний край уходил за горизонт, а восточный конец был заслонен горой Сан-Сальваторе.
Всмотревшись, Орланду понял, что гигантский ковер образован множеством военных кораблей. Солнце играло на позолоченных носах и серебристых металлических частях, на блестящих шелковых тентах разных цветов, на вычурных знаменах и раздутых парусах; в зловещей тишине ряды длинных массивных весел поднимались и падали, словно крылья. Корабли шли на юг. И их были сотни. Сотни? Орланду потер глаза и посмотрел снова. Флотилия Религии могла похвастаться семью галерами, и Орланду считал ее самой могучей в мире.
Он почувствовал, что Лазаро наблюдает за ним; неожиданно расхрабрившись от долготерпения монаха, он спросил:
— Отец, это и есть мир грез?
Лазаро внимательно посмотрел на мальчика, и его слезящиеся глаза печально блеснули.
— Наверное, когда мы входим в Царствие Небесное, нам кажется именно так, — сказал он.
Понедельник, 21 мая 1565 года
Английский оберж
Улица Мажистраль была пустынна.
Казалось, весь крошечный городок затаил дыхание.
Все мужчины, способные держать оружие, были на крепостной стене. Женская половина населения пряталась по домам от убийственной жары и шептала молитвы своим иконам и святым. Дурное предчувствие наползало как туман на Английский оберж, еще больше усиливая смятение Карлы. Безделье томило ее, но здесь не было никакой работы, которой она могла бы заняться. Предположение Оливера Старки оказалось верным — она была лишним ртом. Карла вышла к Ампаро в выжженный солнцем захудалый садик. Матиас заходил к ним в полдень. Он был в кирасе, с пистолетом, мечом, в левой руке держал кремневое нарезное ружье. Под локтем той же руки у него был зажат испанский шлем-морион.
— Турок стоит у ворот, — сказал он. — Мальтийская илиада начинается. Я подумал, может быть, вы захотите пожелать мне удачи, прежде чем я отправлюсь туда.
С тех пор как Карла вернулась, Эль-Борго бурлил от волнения. Отчаяние смешивалось с воодушевлением. Люди то воодушевлялись, то падали духом под впечатлением слухов, ползущих с каждого угла. Турки идут на юг, потом турки идут на север. Турки, увидев, что крепость защищена, отправляются обратно в свой Золотой Рог. Турки уже высадились в Марсамшетте. Турки захватят остров за неделю. Все верили, что в городе шпионы. И саботажники. И наемные убийцы, посланные сюда, чтобы зарезать великого магистра прямо в постели. Стражники были приставлены к глыбам песчаника, которые закрывали входы в подземные хранилища с зерном и водой. Гигантские двухсотъярдовые цепи, преграждающие вход в Галерный пролив, были подняты и намотаны на ворот. Турецкие галеры разбойничали в открытом море. Эль-Борго, Лизола и Сент-Эльмо были теперь отрезаны от всего христианского мира.
На фоне такой суматохи переживания Карлы действительно были ничтожны, но, однако же, это была земля, где она родилась, где сама родила другого человека, и она радовалась возвращению. Из всего городского населения только мальчишки, которых, как казалось, было неисчислимое множество, воспринимали происходящее с восторгом. Они никогда не ходили, если можно было бежать. Они умолкали только тогда, когда мимо проходил рыцарь. Они разыгрывали на улицах сражения, подогреваемые мечтами о героическом самопожертвовании, где апофеозом героизма была их собственная смерть. Половина из них ходила босиком, у многих имелось какое-нибудь оружие: ножи, плотницкие топорики, молотки, палки, — казавшееся совершенно непригодным для серьезного дела. Их лица были бронзовыми от загара и светящимися от голодной, трудной жизни. Но пока они проходили мимо Карлы, ни один из них не всколыхнул в ней никакого чувства, заставляющего предположить, что это и есть ее сын.
- Предыдущая
- 40/176
- Следующая
