Религия - Уиллокс Тим - Страница 86

• Предыдущая
• 86/176
• Следующая

Вихрь бушевал над шатающимися стенами — от одного края дня до другого. Когда кровавый водоворот наконец остановился, собрав очередной богатый урожай пухнущих мертвецов, мусульмане склонились перед волей Аллаха и отступили, а защитники опустились на колени перед своим оружием и вознесли хвалы Богу. У Орланду не осталось сил на Спасителя. Он привалился к зубцу стены, положив мушкет на колени, и тут же задремал. Не успел он окончательно заснуть, чья-то рука подняла его и держала, пока он не пришел в себя. Тангейзер сгрузил на руки Орланду оба длинных ружья. Его глаза превратились в темные провалы на лице.

— Идем, парень, — сказал он. — Составишь мне компанию за ужином.

В этот вечер Тангейзер впал в меланхолию и говорил мало. Как только они завершили трапезу, Орланду заснул прямо на земле, где сидел. Он проснулся, подчиняясь какому-то инстинкту, в предутренней тишине и увидел, как длинная фигура Тангейзера пересекает залитый лунным светом двор крепости. Сон звал Орланду обратно, ноющее тело умоляло его о сострадании, но что-то более сильное заставило его встать на ноги, и он пошел, пробираясь между каменными ядрами, которыми был усеян двор.

Орланду нагнал Тангейзера у двери кузницы. Тангейзер держал в руках шлем и лампу, он был, кажется, удивлен, но и рад его появлению. Они молча вошли внутрь, Тангейзер постоял, вдыхая запах, в котором смешивались запахи мешковины и медвежьего жира, золы и угля и который был гораздо здоровее тех ядовитых миазмов, наполнявших воздух снаружи. Орланду наблюдал, как Тангейзер подходит к горну, ставит лампу, кладет шлем и раздувает угли до кораллово-розового цвета. От них он зажег огонь и позвал Орланду работать мехами — пока несильно, — показал ему, как раздувать угли, как правильно разравнивать их, и Орланду в очередной раз поразился его познаниям, и ему стало стыдно, что сам он не знает ничего. Тангейзер вынул подшлемник и положил шлем на угли; они оба наблюдали, как сталь меняет цвет.

— Когда я был в твоем возрасте, — сказал Тангейзер, — я мечтал только об этом ремесле. Кузнец — больше я никем не хотел быть, мне казалось, это величайшее искусство в мире. — Он пожал плечами. — Так оно и есть, я был прав. Но ничего не получилось. Я позабыл то немногое, что умел, но мне нравится время от времени подковать лошадь или поработать с раскаленным металлом. — Орланду хотел спросить, почему ничего не получилось, но Тангейзер сказал: — Смотри, как меняются оттенки. — Он указал рукой. — Принеси мне вон тот молоток.

Тангейзер подхватил шлем клещами, надел разогретый металл на выступ наковальни и принялся обрабатывать дюймах в четырех от вершины.

— После того как я потерял вчера на пристани свой шлем, так и не смог найти подходящего. — Он поднял глаза от наковальни. — А ты хороший пловец. И сильный.

Орланду вспыхнул.

— Я могу научить тебя, — сказал он.

Тангейзер улыбнулся и продолжил работать молотком.

— Я был бы не против, но за то время, что осталось, мы не успеем. Ты сможешь переплыть залив и добраться до Сент-Анджело, как это делают гонцы?

— О да, легко.

«Легко» было бравадой, но он мог бы.

Тангейзер снова положил шлем на угли и покачал меха.

— Тогда ты должен это сделать. Пока не кончилась эта ночь.

Орланду уставился на него. Пронзительно-голубые глаза были ясны. Орланду вдруг стало не по себе, неизвестно отчего. Он отрицательно покачал головой.

— Я приказываю тебе, — сказал Тангейзер.

Орланду ощущал в груди давление, которому не мог сопротивляться.

— Нет, — сказал он.

— Разве тебе уже не хватит битвы? Усталости и грязи?

— Я служу тебе, — сказал Орланду. Он отступил на шаг назад.

— Вот с этого и начнем. Первое правило, когда служишь, — подчиняться приказам.

— Я не трус.

Все его существо охватила какая-то непонятная паника, голова горела, и это утверждение показалось ложным. Орланду был переполнен страхом.

— Это и так ясно. Но тем не менее ты должен уйти.

— Тем не менее я не уйду.

— Из тебя получился очень плохой солдат.

Слова вроде бы были оскорбительны, но Тангейзер произнес их с одобрением. Он перенес светящуюся сталь на наковальню и некоторое время молчал, поглощенный работой, вытягивая новомодные поля по окружности шлема и расширяя разогретую сталь к краям. Орланду надеялся, что спор окончен и что ему не придется покидать Тангейзера. Мысль об изгнании вызывала в нем такой ужас, что к горлу подкатывали рвотные позывы. Все, что он чувствовал, ползая вдоль стены, даже близко не могло сравниться с тем страхом, который переполнял его сейчас. Он смотрел на руки Тангейзера, завороженный ритмичными движениями молотка и постепенным подчинением металла, который не должен был подчиняться и гнуться.

— Нужна земля, вода, огонь и ветер, чтобы сделать сталь, — заговорил Тангейзер. — В этом состоит ее сила. Отец говорил мне, что Бог выковал людей из этих же материалов, просто взятых в другой пропорции. Лишь избранные пропорции определяют качество куска стали. Этот шлем должен быть жестким и не гнуться, вот почему жар, который мы используем, такой несильный и закалка проводится только один раз. А вот меч должен гнуться, не ломаясь, не теряя своей формы, и ствол пушки должен выдерживать взрывы, происходящие внутри, поэтому сталь для них требует совсем иной техники и пропорций, соответствующих ее предназначенью. Так оно и получается. Ты понимаешь?

Тангейзер взглянул на него, и Орланду кивнул, снова пожалев о собственном невежестве и взволнованный мыслью о подобных тайнах. Его страх постепенно отступал.

Тангейзер продолжил:

— Чтобы разрешить подобную загадку — выбрать самые верные пропорции для достижения определенной цели, — потребовалось трудиться много столетий, передавая тайну от отца к сыну, от мастера к ученикам, каждый раз, если везло, узнавая и добавляя что-то новое. И точно так же нужно смешивать эти же элементы, чтобы выковать характер человека. Знание рядом с нами; главное — услышать его. Но когда речь идет о ковке собственного характера, мужчины делаются упрямыми и тщеславными, они больше доверяют своим собственным склонностям, чем совету мудрого.

Тангейзер улыбнулся ему, но такой улыбкой, из-за которой Орланду снова встревожился.

— Однако как ни упрямы мужчины, мальчишки, хоть в это даже трудно поверить, еще упрямее.

Орланду вздрогнул, страх вернулся; он понял, что спор еще далек от завершения. Он попытался сменить тему.

— А где твой отец? — спросил он с наигранным любопытством.

Тангейзер усмехнулся грубости такого хода. Он положил почерневший от огня шлем на угли и сменил молоток на более легкий.

— Мой отец очень далеко, молю только, чтобы мир его души как можно реже нарушали воспоминания обо мне. Но тебе не отвертеться. Я ринулся в этот водоворот по одной-единственной причине, и не для того, чтобы умереть, — ни за Иисуса Христа, ни за Крестителя, ни за Религию, ни за кого еще. Я приехал сюда, чтобы отвезти тебя обратно в Эль-Борго.

— Ты приехал за мной? — спросил Орланду.

Тангейзер кивнул.

— Но почему?

— Я задавал себе этот вопрос множество раз и находил на него множество различных ответов, и ни один из них меня не устраивает. К тому же в данный момент «почему» уже не имеет значения. Де Медран умер вчера, так же как и Пеппе де Руво. Миранда получил пулю в грудь. Ле Маса обожгло греческим огнем. И опять-таки существует множество причин тому, что это случилось, но сейчас все они неважны. Ты поплывешь обратно в Эль-Борго не потому, что я приказываю тебе, а потому, что я тебя прошу. Иди в Английский оберж. Ты сможешь служить Борсу и леди Карле, пока я не вернусь.

— Но как же ты вернешься? Этим вечером лодки снова были расстреляны в щепы, и ты, хоть я и не хочу об этом говорить, не умеешь плавать.

Тангейзер вынул шлем из огня, нахмурился, засыпал его золой, чтобы остудить.

— У меня есть свой способ выбраться отсюда, но для тебя он не годится. Делай, как я сказал. Уходи.

• Предыдущая
• 86/176
• Следующая