Малавита - Бенаквиста Тонино - Страница 4

В Ньюарке она никогда не читала прессы, ни местной, ни национальной. У нее не хватало духу даже просто открыть газету: она слишком боялась того, что могло броситься ей в глаза, натолкнуться на знакомое лицо, прочесть знакомые фамилии. Охваченная воспоминаниями о прежней жизни, она судорожно перелистала газеты, задержалась на прогнозе погоды и на анонсе ближайших мероприятий в округе — ярмарки, распродажи, небольшая выставка живописи в парадном зале мэрии — и одним махом допила свою воду. Постепенно ее охватывало чувство подавленности, усиленное колоссальной тенью, которая по мере продвижения солнца ложилась на площадь. Это была тень собора Св. Цецилии, описанного как жемчужина нормандской готики. Магги сначала нарочно не замечала его, а потом обернулась и встретилась с ним лицом к лицу.

Машинка «Бразер 900» стоит на середине стола для пинг-понга, стол — в центре веранды, вся эта торжественная геометрия инсценирована Фредериком. Усевшись перед машинкой, собравшись, оставив солнце позади, он заправил в каретку лист бумаги — самую белую из всех виденных им поверхностей. Он тронул одну за другой все перламутровые клавиши, отмытые, оттертые до блеска с помощью жидкости для мытья посуды, великолепные. Ему даже удалось немного увлажнить ленту, сухую, как сено, подержав ее над паром кипящей кастрюли. Один на один с механизмом, он готовился войти в контакт, он, вряд ли открывший за свою жизнь хоть одну книгу, говоривший прямо и без прикрас и за всю жизнь не написавший ничего, кроме пары адресов на спичечных коробках. Можно ли с помощью этой штуки сказать все? — спросил он себя, не сводя глаз с клавиш.

Фред никогда не встречал собеседника по себе. Ложь уже́ в ухе того, кто слушает — думал он. Желание высказать свою правду не покидало его с момента окончания процесса, заставившего его скрываться в Европе. Ни психиатры, ни адвокаты, ни утраченные друзья, ни один из этих типов с благими намерениями, — никто не попытался понять его показания: его сочли монстром и все бросились его осуждать. А машина ничего отбирать не будет, она примет все скопом, хорошее и плохое, постыдное и потаенное, нечестное и подлое, потому что все это и вправду происходило, вот что самое невероятное: эти никому не нужные куски правды были подлинными. За одним словом тянется другое, и он должен иметь право брать любое из них, и чтоб никто ему не подсказывал. И чтоб никто не запрещал.

Вначале было слово, сказали ему когда-то, очень давно. Сорок лет спустя случай предоставил ему возможность проверить это. Вначале точно должно быть какое-то слово, одно-единственное, все остальные придут потом.

Он поднял указательный палец правой руки и выбил д, бледно-голубое, едва различимое, потом ж, поискал глазами клавишу о, клавишу в, потом, для храбрости, сумел дотянуться до а безымянным пальцем левой руки, потом подряд выбил два н, двумя разными пальцами, и закончил указательным — и. Он перечитал написанное, радуясь, что не сделал ни одной ошибки.

Юным Блейкам разрешили обедать вместе. Бэль поискала брата во дворе и в конце концов обнаружила его под крытой галереей среди новых одноклассников. Со стороны можно было подумать, что Уоррен с ними знакомится, на самом деле он их допрашивал.

— Я хочу есть, — сказала она.

Он пошел следом за сестрой к столу, где их ждали две тарелки с нарезанными овощами. Столовая во всем походила на столовую в Кань и не вызвала у них ни слова комментария.

— Мы не так далеко от дома, — сказал он, — можно возвращаться обедать к себе.

— Смотреть, как мама ныряет головой в холодильник и ломает голову, что нам дать пожрать, а папа в пижаме сидит у телевизора? Вот уж спасибо, не хочу.

Уоррен начал есть с того, что любил больше всего, — с огурцов, а Бэль — с того, что любила меньше всего, со свеклы. Она заметила синяк на его надбровной дуге.

— Что это у тебя над глазом?

— Да так, ничего, хотел показать класс на баскетбольной площадке. Как тебе одноклассники?

— Девчонки вроде ничего, насчет парней не знаю. Мне надо было представиться, и я…

Продолжения Уоррен уже не слышал, опять погрузившись в прикидки, которыми он занимался безостановочно с того момента, как на него напали. Он опрашивал и сопоставлял данные — не о своих хилых обидчиках, а о других, обо всех, кого можно использовать, чтобы обратить охотника в дичь, палача — в жертву, как на его глазах и до него делали многие — дяди, двоюродные братья, — у его родни это было в крови. Все оставшееся утро он задавал невинные вопросы про тех и про этих. А кто вон тот? А как зовут того? А кто кому брат? Потом он сумел с некоторыми познакомиться, исподволь добывая у них ответы. Он даже кое-что себе пометил, чтобы запомнить все элементы уравнения. Мало-помалу причудливые детали стали складываться в определенную схему, понятную ему — и только ему.

У хромого отец — механик, работает в гараже у отца того парня из третьего С, которого вот-вот выпрут из школы. Капитан команды по баскетболу готов на все, лишь бы стать первым по математике, он водится с тем дылдой из второго A3, который влюблен в классную старосту. Классная староста — лучшая подружка сестры того ублюдка, что стащил у меня десятку, а его подпевала жутко боится учителя по труду, который женат на дочке начальника конторы, где работает его отец. Четверо из десятого В всегда шляются вместе, в конце года они ставят спектакль, и им нужно звуковое оборудование, оно есть у того, который хромает, а самый маленький силен в математике и при этом ненавидит того высокого мудака, который меня бил.

У задачки нашлось решение, по крайней мере в его логической системе, еще до подачи десерта. Бэль все это время говорила с ним по душам.

По-прежнему сидя на террасе и изучая путеводитель, Магги заказала себе второй кофе.

Барабан украшен сценами жития Св. Девы и мученичества Св. Цецилии, которая была обезглавлена в Риме в 232 г. Массивный портал, украшенный деревянной резьбой, представляет четыре времени года и связанные с ними сельские работы. Портик увенчан башней с двойной коронкой, которая заканчивается острыми навершиями.

Она могла просто встать и войти в храм, полное описание которого уже прочла, — войти в неф, встать перед распятым Христом, поговорить с ним, сосредоточиться, помолиться, сделать то же, что она делала до встречи с Фредериком, в те времена, когда его еще звали Джованни. Прилепившись к нему, она и подумать уже не могла о том, чтобы поднять глаза на распятие или приблизиться к святому месту. Поцеловав Джованни, она плюнула в Христа. Сказав «да» мужчине своей жизни, она оскорбила своего Бога, а Он славился тем, что ничего не забывал и за все требовал расплаты.

«Знаешь, Джованни, когда летом очень жарко, я люблю спать под тоненьким одеялом, — часто говорила она ему. — Кажется, совсем не нужно одеяла, а без него не обойтись, оно укрывает нас ночью. Так вот, вера в Бога для меня — это как тоненькое одеяло. И ты у меня его отобрал».

Прошло двадцать лет, и тяга беседовать или просить и обсуждать что-то с Богом посещала ее все реже. Она даже не понимала, сама ли она изменилась или Всевышний. Со временем тоненькое одеяло стало ей не нужно.

В бетонной пристройке возле стадиона мадам Барбе, учитель физкультуры класса Бэль, искала в своих запасах, во что бы одеть новенькую.

— Меня не предупредили, что надо взять спортивную форму.

— Конечно, ты не знала. Вот, примерь-ка.

Синие шорты для мальчика, которые Бэль приспособила, туго завязав шнурок на талии. Обувь она оставила свою, беговые кроссовки той же марки, что она носила еще в Ньюарке, и натянула ярко-желтую майку с цифрой 4.

— Она мне по колено…

— Меньше ничего нет.

Несмотря на все усилия Бэль, красный сатиновый лифчик все равно вылезал из-под лямок майки. Она замялась, прежде чем присоединиться к остальным.