Купол на Кельме - Гуревич Георгий Иосифович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/59
• Следующая

И вот этот таежный ас, наша последняя надежда, отказал наотрез: «Ничего не выйдет. У вас тонна груза и шесть пассажиров. А норма двести килограммов на самолет».

– На аэродроме семь самолетов, – сказал Маринов. – Как раз получается по двести килограммов.

– Есть самолеты, летчиков нет! – отрезал Фокин. – Молодежь, стажировщики. Сейчас по этой трассе им не разрешат летать.

– А вам разрешат?

– Мне-то разрешат. Но в Усть-Лосьве аэродром затоплен. Он на острове, а остров сейчас под водой. Садиться надо на каменную гряду, а она узкая. Если ветер боковой, можно сковырнуться запросто. Так что рискованно, товарищи. Не выйдет, говорю…

Мы, однако, считали, что нам есть из-за чего рисковать. Месяц задержки – и работа будет сорвана. Либо мы не доделаем карту, либо не найдем доказательств. В четвертый раз за сегодняшний день Маринов начал рассказывать о складках и глыбах.

И тогда Фокин сказал неожиданно:

– А кто у вас полетит первый?

Мы кинулись его благодарить. Левушка взволнованно тряс ему руку, Ирина с чувством сказала:

– Спасибо, вы смелый человек!

К ее удивлению, Фокин обиделся.

– Дура! – сказал он. – При чем здесь смелость? Я говорю – риск. Вы хотите лететь. Значит, нужное дело, а не блажь. А если нужное дело, почему я откажусь. Это моя обязанность: летать в любое время!

Первым полечу я.

Маринов покинет Югру последним, как капитан корабля. Он оставляет себе самую сложную задачу – проталкивать отстающих. Я же должен обеспечить прыжок вперед…

– Чтобы все было готово, – говорит Маринов: – лодка, проводники, снаряжение… Я схожу с самолета, и на следующий день мы отплываем. Сберегите нам дни для геологии – вот в чем ваша задача…

Меня провожает вся наша партия и сочувствующие из других партий. Даже Толя Тихонов плетется рядом. По-прежнему он язвителен и растерян, рассказывает, как плохо в Усть-Лосьве с жильем и продуктами, как опасно лететь туда в весеннее время, а в заключение добавляет:

– Везет этому Маринову… Как он наткнулся на этого летчика?

Как наткнулся? Искал, расспрашивал, убеждал. Маринов шагает рядом, в пятый или шестой раз повторяя наказ:

– Вы должны подготовить прыжок, Гриша. Нужны лодка, проводники, точные сведения о Лосьве. Первым долгом в райком. Там хозяева района, они лучше всех знают людей и условия…

«Правильно, – думаю я. – И в Югре именно обком направил нас на верный путь».

– С людьми говорите побольше. Не замыкайтесь, не кичитесь ученостью. Старайтесь толково объяснить нашу задачу. Люди охотнее помогают, если понимают, кому и зачем…

«И это верно, – думаю я. – Именно поэтому Фокин везет нашу партию, а не другие».

– Лоция на Лосьву не составлена, – продолжает Маринов. – Обо всех порогах надо расспросить опытных людей. Расспрашивайте терпеливо по два, по три раза. Имейте в виду: люди малограмотные с трудом подбирают слова. Не надо им подсказывать, не надо задавать наводящих вопросов. Из вежливости или не поняв они могут некстати сказать «да».

Я киваю головой. «Толковый мужик этот Маринов, – в который раз думаю я. – Не знаю, какой он теоретик, а практику проходить у него стоит». И только одно смущает меня: «Почему меня он отсылает раньше всех? Не хочет ли он разлучить нас с Ириной? А впрочем, к чему такие ухищрения? Ирина сказала: «Будем друзьями». Очевидно, это означает: «Я люблю другого». Ирина сказала: «Я не способна любить». Не надо ли понимать: «Я люблю без надежды». Кого она любит? Не Маринова ли?»

Но для меня это безразлично. Насильно мил не будешь. Умолять о любви смешно. Переживу, зарастет… И даже хорошо, что я уезжаю, – не буду смотреть каждодневно, бередить рану. Надо будет все лето так – по возможности врозь. Начну забывать сегодня. Пусть будет, как в поговорке: «С глаз долой, из сердца вон».

Потом на аэродроме я долго трясу руки всем по очереди. Маленькая ручка Ирины ложится на мою заскорузлую ладонь. Что такое? Думаю о ней хладнокровно, а посмотрю – и сердце обрывается.

– Прощай, Ира…

Подходит Фокин. Из-за парашюта он кажется толстеньким и горбатым.

– Собрался?

– Готов! Можно садиться?

– Садиться рановато. Синоптики не дают погоду. На трассе низкая облачность и туман. Отдохни пока что, покури…

Проводить меня проводили, а улететь не удалось.

Сначала мешала низкая облачность. Тяжелые беловато-серые тучи ползли над аэродромом, задевая за верхушки елей на холмах. Ночью пошел дождь, а когда он кончился, тоже нельзя было сразу лететь – аэродром должен был подсохнуть. К счастью, подул ветер, развеял тучи.

Я было приободрился. Но оказалось, что ветер боковой, при нем нельзя взлетать…

Наконец аэродром подсох, а ветер утих. Я сел в тесную кабину, положил на сиденье напротив два чемодана, к себе на колени третий.

Фокин сказал:

– Контакт.

Механик ответил:

– Есть контакт! – и крутанул винт…

Но тут прибежал синоптик с известием, что в Усть-Лосьве гроза. Я выгрузил три чемодана и приземлился… в Югре.

И на третий день с утра я сидел на чемоданах, с тоской смотря на узкую взлетную полосу над обрывистым берегом реки, на бревенчатый домик сторожа, на бочки с бензином и весы для клади, следил, как несутся по небу тучки и треплется по ветру «колдун» – полосатый черно-белый мешок, привязанный к шесту, который служит здесь вместо флюгера. Усть-Лосьва не принимала нас.

Еще два раза я садился в самолет, и два раза синоптик выгонял меня. На четвертый раз, ожидая неизбежного подвоха, я уже без волнения следил, как механик крутит винт. Но вот стартер взмахнул флажком, самолет дрогнул, рванулся вперед, и вдруг весы, бочки с бензином и избушки оказались внизу, подо мной. Река под крылом накренилась, затем описала полный круг… И я полетел.

Самолет вносит в нашу жизнь что-то кинематографическое.

Фильм должен уложиться в полтора часа – там некогда заниматься переездами. Вам нужно отправить героя на другое полушарие? Пожалуйста. Общим планом – привокзальная площадь в Москве. Автомашины. Крупно крутятся колеса. Наплыв. Крутятся колеса. Автомашина заграничной марки. Герой выходит из нее. Общим планом – улица в Нью-Йорке. Небоскребы. Путешествие состоялось. Оно проглочено наплывом. Действие идет дальше.

В наплыве у меня было два часа оглушительного рева, ныряния и качки, грязные пятна снега и безукоризненно белые, пышные, как взбитый белок, облака. Затем под колесами появился остров на серой реке. И я оказался в Усть-Лосьве.

Точнее – против Усть-Лосьвы. Нужно было еще перебраться через реку.

Югру Великую не сравнить с Малой, над которой стояли наши палатки. Могучая река, холодная и мрачная, катила перед нами мутные воды. В них ныряли вековые сосны и «бона» – длинные плоты, соединенные шпонками. Лодка наша взлетала, как деревенские качели. Фокин всю дорогу вычерпывал воду, а мы гребли с мотористом (он же начальник посадочной площадки, он же кладовщик, он же сторож). Гребли, напрягая все силы, захлебываясь от брызг. Нас сносило и ветром и течением. Городок проплывал, не приближаясь. Мне казалось, что мы вот-вот перевернемся и пойдем ко дну. Только будничные лица спутников успокаивали меня. «Они знают, что делают», – думал я.

Когда наконец мы пристали к берегу километра на два ниже Усть-Лосьвы, моторист сказал обыденным голосом:

– А я думал – крышка! Хорошо, что без груза. С грузом обязательно пошли бы ко дну.

И тут я узнал, что они, собственно, могли бы и не плыть сегодня. Но Фокину хотелось переночевать в тепле, а у моториста кончились папиросы. Равнодушие к жизни? Нет, просто привычка. Ведь и мы, горожане, ежедневно рискуем жизнью, проскакивая перед носом у машин, чтобы сэкономить ненужные нам, в сущности, одну – две минуты.

• Предыдущая
• 12/59
• Следующая