Купол на Кельме - Гуревич Георгий Иосифович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/59
• Следующая

В низовьях Лосьвы плоские берега были залиты половодьем. Мы видели только кочки, кусты да кое-где грязные пятна нестаявшего снега. Там берега безмолвствовали – они ничем не хотели помочь любопытствующему геологу, и мы спешили пройти их. На это ушло четыре дня.

И мы дождались перемены. Низменный берег сменился крутым. Перед нами обнажение – высокий косогор, поднявшийся метров на сорок. Мы видим все, что лежит под дерном на глубине до сорока метров. Река щедро дает нам в руки целую пачку фактов. Попробуем их истолковать.

Но на пути к желанной геологии нам нужно было преодолеть серьезное препятствие – первый в моей жизни порог.

Каждому геологу, работающему в тайге, приходится иметь дело с порогами. На Лосьве мы встречали всякие пороги: легкие, трудные, опасные, непроходимые. Через иные я переправлялся по нескольку раз. Но почти все они слились в моей памяти. Сейчас мне уже трудно припомнить, что было на седьмом, а что на двенадцатом. Но о первом пороге я могу рассказать так же точно и подробно, как о первом полете над облаками, о первом прыжке с лыжного трамплина, о первой встрече с девушкой.

На таежных реках различают четыре степени препятствий. Самое легкое – кармакулы; это отдельные камни, подводные или надводные, затрудняющие течение реки. Сложнее – шивера: каменная гряда, в узком месте перегораживающая реку от берега до берега. Еще сложнее и опаснее – порог. На пороге река прорывается с большим трудом между каменными воротами, иногда падая на несколько дециметров. Наконец, есть еще падун, то есть водопад.

Но водопады на таежных реках редкость. На Лосьве их нет совсем. Зато порогов здесь немало. И один из них, под названием «Разбойник», был перед нами.

Сверху он выглядел нестрашно и даже красиво – кружевной воротник перехватывал реку в самом узком месте. Только в середине виднелись крутые волны, здесь и находились ворота. Чем ближе мы подходили, тем страшнее звучал сердитый голос реки. Отдаленный гул постепенно превратился в глухой рев. Слышались тупые тяжелые удары. Стиснутая камнями, Лосьва яростно грызла скалы, облизывала их, покрывала пенистой слюной. Извиваясь между камнями, струи крутились в мгновенно возникающих и пропадающих воронках. От водяных брызг над порогом стоял туман, и в нем мелькали обломки радуги.

– Вертикальная штука! – произнес Тимофей с уважением.

– А пройти можно? – спросил Маринов.

Ларион считал, что надо решиться.

– Однако берегом неловко, – сказал он. – Камни наворочены и бурелом. Ежели шитики тащить на горбу, дня на два делов.

Берег действительно был неудобным. Мы убедились в этом, перетаскивая наше имущество. Маринов распорядился на всякий случай разгрузить шитики и все наши чемоданы – красные, желтые, голубые – перенести на себе. Добрых два километра по мокрым и скользким камням – туда с грузом, обратно налегке, опять с грузом, опять налегке. Вот когда мы почувствовали вес каждой необходимой вещи, вот когда радовались, что нет у нас тех, которые «могут пригодиться»! Впрочем, мы справились с этой работой быстрее, чем рассчитывали, потому что могучий Глеб взял сразу два чемодана и мешок за спину. Николай, конечно, не захотел отставать и тоже перетащил два чемодана и мешок, хотя этот подвиг достался ему с большим трудом. А у Левушки я с трудом отнял второй чемодан, боялся, что парнишка надорвется. Очень хорошо, что у нас установилось такого рода соревнование, когда каждый старается выполнить больше. К сожалению, бывает и наоборот, если тон задают не работяги, подобные Глебу, а лентяи, которые боятся сделать больше других и ведут счеты, кто кого эксплуатирует.

После этого можно было атаковать шиверу в лоб.

Нашим студентам сегодня выпала большая нагрузка. С утра они были дровосеками, поварами, гребцами, затем носильщиками, а сейчас превратились в бурлаков. Снова они должны были прыгать с камня на камень, на этот раз с бечевой. На другом конце бечевы был привязан разгруженный шитик, где на носу стоял Ларион с шестом, а на корме я.

– Привыкайте, Гриша, – сказал Маринов, – не всегда проводники под рукой…

Очень приятно было скользить по гладкой воде. На Лосьве езда на бечеве считается удовольствием, заменяет катание на тройке, конечно, если бечеву тянет лошадь, а не люди.

И Ларион, как и полагается носовику, шутливо покрикивал:

– Наддай шибче, гони в хвост и гриву!..

Впрочем, шутки кончились, когда мы приблизились к порогу.

Бечевник (тропка, по которой идут буксирующие) был здесь неудобный – мокрые камни, стволы, обглоданные водой, ивняк. Бечева то и дело цеплялась за кусты, и продвигались мы довольно медленно. Но нам казалось, что мы несемся, как на гонках.

На самом деле мчалась вода. Стремительно набегая на нос лодки, она вздувалась буруном, как будто перед глиссером. Бурун становился все выше, рев порога внушительнее. Водяная пыль встала искрящейся стеной. Я не видел впереди ничего, кроме напряженной фигуры Лариона. Шест он держал наперевес, как копье.

Из тумана выплыл навстречу мокрый зубастый камень, покрытый пеной, как будто намыленный. Ларион прицелился и ткнул в пену шестом. Нос лодки послушно повернул, «отвалил» по-местному.

– Пихайся же! – крикнул Ларион яростно.

Я уперся в мутно-белые скользкие камни. Они были в пяти сантиметрах под дном лодки. Вода хлестнула через борт, залепила мне звонкую пощечину. Ларион отталкивался (здесь говорят: «откалывался»), перекидывая шест то направо, то налево. Секунда, другая – и пелена распалась, грохот сплыл за корму. Впереди открылись зеленый береги полированная гладь реки, все еще стремительно бегущая навстречу.

Меня затопил прилив гордости. Могучий порог побежден, напрасно он тратил силы, ревел, пугал, плевал в глаза. Невредимыми прошли мы между его зубами. Правда, носовиком стоял Ларион, а не я. Но и я могу научиться. Со временем я тоже стану носовиком, сражусь один на один с этим водяным разбойником, яростным, но слепым.

«Какой великолепный спорт! – подумал я. – А не стоит ли нам в Москве вместо искусственных трамплинов, вышек и прыжков через веревочку устроить настоящий порог и проводить через него лодки – вверх и вниз?»

Я как раз размышлял об этом, когда мы причалили к берегу. А затем для тренировки мне пришлось снова плыть по тому же маршруту на следующем шитике. На этот раз носовиком стоял Маринов. Он относился к числу тех людей, которые любят все делать своими руками.

Порог отнял у нас целый день двадцать первого июня. Уже к вечеру привели мы вторую лодку в деревню Старосельцево, самую большую на Лосьве. Здесь было шесть домов (в других деревнях два – три дома). В одном из них помещалась школа. При школе жили ученики – девятнадцать детей со всей реки. Все они занимались в одной комнате: ученики первого класса и ученики шестого. И все предметы им преподавала одна и та же учительница – бойкая женщина лет пятидесяти. Она показалась нам толстой, но только потому, что на ней, по местному обычаю, были надеты шесть сарафанов, один на другой.

В поисках ночлега я обратился в самый большой дом и попал в гости к учительнице и ее мужу – заведующему факторией. Мы зашли в дом с Левушкой, поздоровались, нам не ответили. Мы спросили насчет ночлега, на нас посмотрели с удивлением, а какая-то девчушка в платке, налезающем на глаза, усмехнувшись, проговорила:

– Чудно, однако, паря.

Я понял, что мы совершили какой-то промах, но решил считать молчание согласием.

Позже я узнал, что на Лосьве не любят лишних слов. Здороваться считают здесь ненужным. Вошел, дескать, и так видно. Если в доме едят, садись за стол, не жди приглашения. А если не едят, попроси – дадут. Спрашивать о ночлеге считают нелепым. Ночуй, раз добрался до крыши. Куда же ты денешься иначе? Домов вокруг немного; может быть, до ближайшего тридцать – сорок километров. И, если дома нет никого, все равно входи, топи печь, бери еду. Не замерзать же у порога из-за того, что хозяева отлучились, – так рассуждают на Лосьве.

• Предыдущая
• 16/59
• Следующая