Барабаны осени. Книга 2. Удачный ход - Гэблдон Диана - Страница 34

• Предыдущая
• 34/161
• Следующая

Роджер чувствовал, как дрожит женщина, она уже была на грани истерики. Ему хотелось дотронуться до нее, чтобы успокоить, но он понимал, что лучше этого не делать. Она ему не доверяет, и удивляться тут нечему.

— Я не стану выгонять вас отсюда, — негромко сказал он. Ответом ему было насыщенное подозрением и страхом молчание.

— Но вы нуждаетесь в пище, правда? И в свежей воде. Иначе у вас просто пропадет молоко, и что тогда будет с вашим маленьким?

Он слышал дыхание женщины — судорожное, со всхлипами. Она явно была нездорова, но это совсем не обязательно должна была быть оспа; почти все пассажиры третьего класса страдали кашлем и насморком, духота и сырость трюма отнюдь не улучшали их здоровье.

— Покажите его мне.

— Нет! — Глаза женщины сверкнули в темноте, наполненные страхом и злостью, как глаза загнанной в угол крысы, а губы раздвинулись, обнажив маленькие белые зубы.

— Клянусь, я не стану забирать его у вас. Но мне все равно нужно посмотреть, чтобы знать, чем он болен.

— Чем вы можете поклясться?

Роджер стремительно перебрал в памяти кельтские клятвы, выбирая что-нибудь подходящее к случаю, и наконец медленно произнес:

— Клянусь жизнью моей женщины и жизнями моих еще нерожденных сыновей.

Роджер видел, что женщина еще немного сомневается, но потом ее напряжение слегка ослабело; он просто почувствовал это, поскольку ее колени касались его ног из-за тесноты угла, в который они оба поневоле втиснулись. И тут же среди звеньев якорной цепи послышался шорох и тихий писк. На этот раз звуки издавала действительно крыса.

Конечно, женщина тоже услышала это. Она кивнула в ту сторону, откуда раздался звук, и сказала:

— Я не могу оставить его тут одного, чтобы пойти и стащить что-нибудь поесть; они же его просто сожрут заживо, они уже и меня-то покусали, пока я спала, грязные паразитки!

Роджер протянул руки к ребенку, одновременно прислушиваясь к звукам, доносившимся сверху, с палубы. Вряд ли кому-то могло прийти в голову спуститься в трюм прямо сейчас, но ведь скоро кто-нибудь может заметить его отсутствие…

Женщина все еще колебалась, но в конце концов приложила палец к груди и осторожно оторвала жадные губки младенца от соска, причем малыш издал громкое «поп!» и тихонько захныкал. Роджер взял ребенка.

Ему не слишком часто приходилось держать в руках грудных детей, и он был поражен до глубины души тем, что ощутили его руки, сжавшие грязный сверток: это было нечто расслабленное, но живое, мягкое — и в то же время плотное.

— Головку держите!

— Держу, держу… — Осторожно подложив ладонь под теплый шарик младенческой головы, Роджер отступил на несколько шагов назад, туда, где было светлее.

Щеки ребенка были покрыты красноватыми нарывами с белыми верхушками — на взгляд Роджера, это ничем не отличалось от оспенной сыпи, и он почувствовал, как задрожали его руки.

Был у него иммунитет к данной болезни или нет, все равно нужна была немалая храбрость, чтобы, не моргнув, прикоснуться к источнику инфекции.

Роджер, прищурившись, еще раз всмотрелся в личико младенца, потом осторожно развернул замусоленные пеленки, не обращая внимание на протестующее шипение матери. Потом просунул руку под распашонку, сначала почувствовав влажный лоскут, лежавший между ног крохи, а потом — нежную шелковистую кожу животика и груди.

Вообще-то ребенок действительно не был похож на тяжело больного; глазки у него были чистыми, ясными, а вовсе не затуманенными жаром. И хотя крошечного мальчишку вроде бы слегка лихорадило, это ничем не напоминало жестокую горячку, которую Роджер ощутил прошедшей ночью, коснувшись больного оспой. Малыш хныкал и вертелся, да, но его крепкие ножки лягались довольно энергично, и конечно же, не так, как могли бы шевелиться конечности умирающего дитяти.

«Самые молодые погибают очень быстро, — так говорила Клэр. — Ты себе и представить не можешь, с какой скоростью все это происходит, и бороться с этим невозможно».

Ну, теперь он имел кое-какое представление на этот счет, после минувшей ночи.

— Ну ладно, — прошептал он наконец. — Думаю, вы скорее всего правы.

Роджер не столько увидел, сколько почувствовал, как изменилось состояние женщины, — она ведь до сих пор держала наготове свой кинжал…

Он бережно протянул ей ребенка, охваченный смешанным чувством облегчения и неохоты. И еще он вдруг осознал, какую ужасающую ответственность только что принял на себя.

Мораг уже ворковала над младенцем, прижимая его к груди и одновременно снова заворачивая в грязные пеленки.

— Сладкий мой Джемми, ты мой хороший мальчик.. Тише, тише, детка, потише-ка, все будет хорошо, мама здесь, с тобой…

— Сколько времени? — шепотом спросил Роджер, кладя руку на плечо женщины. — Сколько времени у него будут эти болячки, если это молочница?

— Дня четыре, может быть, или даже пять, — также шепотом ответила женщина — Вряд ли дольше, да и то болячки уже по-другому будут выглядеть, любой сразу увидит, что это никакая не оспа. А у него уже два дня как началось. Так что скоро я смогу выйти…

Два дня. Если бы это была оспа, дитя уже умерло бы. Но раз оно живо… ну, скорее всего, все обойдется. И с ним, и с его матерью все должно быть в порядке.

— Но вы ведь не можете не спать все это время? Крысы…

— Ну нет, я смогу! — бешеным шепотом ответила женщина. — Я должна, значит, смогу. А потом… потом вы мне поможете?

Роджер глубоко вздохнул, не обращая внимания на трюмную вонь.

— Да, помогу. — Он выпрямился и протянул ей руку. После секундного колебания женщина взялась за нее и тоже встала. Она была совсем маленькой, едва доставала макушкой до плеча Роджера, а ее рука, лежавшая в ладони Роджера, размером была не больше детской… и вообще в полутьме трюма она выглядела как маленькая девочка, баюкающая куклу.

— Сколько вам лет? — неожиданно спросил Роджер.

Он заметил, как удивленно блеснули ее глаза, потом сверкнули зубы — но это не было улыбкой.

— Вчера мне было двадцать два, — сухо ответила женщина. — А сегодня… пожалуй, сотня, не меньше.

Маленькая влажная ладошка выскользнула из руки Роджера — и женщина растаяла в темноте.

Ночью на море упал туман. К рассвету корабль уже пробирался сквозь облака настолько густые, что даже перегнувшись через поручни невозможно было рассмотреть воду внизу, и лишь шорох волн, бившихся о корпус, давал понять, что судно плывет по морю, а не летит в небесах.

Солнца не было видно, и ветер почти затих; паруса безвольно повисли, время от времени содрогаясь от случайного движения воздуха. Люди, угнетенные дневными сумерками, двигались по палубе, словно признаки, выныривая из клубов тумана так неожиданно, что пугали друг друга.

Эта беспросветность была только на руку Роджеру; он смог проскользнуть мимо всех, как невидимка, и никем не замеченный нырнул в люк грузового трюма, спрятав под рубашку небольшой запас еды, который он собрал, сократив свои собственные порции.

Туман проник и в трюм; его влажные белые щупальца коснулись лица Роджера, дрейфуя между тяжелыми бочками с водой, они кружили под его ногами… Внизу было темнее, чем обычно, поскольку через люк почти не проникало света, и еще здесь было холодно и пахло отсыревшей древесиной.

Младенец спал; Роджер увидел лишь его щечку, все еще покрытую красными нарывами. Нарывы выглядели просто ужасно… Мораг поймала полный сомнения взгляд Роджера, но промолчала, лишь взяла его руку и прижала к нежной шейке ребенка.

Крохотный пульс под пальцем Роджера бился ровно и уверенно, мягкая кожа была теплой и влажной, но никаких признаков высокой температуры Роджер не ощутил. Успокоенный, он улыбнулся женщине, и она ответила ему почти радостным взглядом.

Месяц, проведенный в толчее третьего класса, заставил Мораг сильно похудеть и перепачкаться; а последние два дня наложили на ее лицо несмываемую печать страха. Прямые волосы, свалявшиеся в колтуны, засаленные, завшивевшие, свисали беспорядочно, ничем не связанные. Под глазами женщины залегли темные круги, и пахло от нее мочой и детским калом, скисшим молоком и прогоркшим потом. Крепко сжатые губы были такими же бледными, как щеки. Роджер, желая ободрить женщину, погладил ее по плечу.

• Предыдущая
• 34/161
• Следующая