Запах серы (Битва за любовь) (Другой перевод) - Гэблдон Диана - Страница 20

• Предыдущая
• 20/95
• Следующая

Я обхватила себя за локти, очень уж стало холодно, и продолжала разговаривать с ней, чтобы хоть немного отвлечься.

— Так ты хотела самого Дугала или же его положения и денег?

— О, денег у меня полно, — в ответе послышалась нотка удовлетворения. — Я же знала, где Артур хранил ключ от всех своих бумаг и записей. А почерк у него был очень четкий, надо признать, так что подделать его подпись оказалось довольно просто. За последние два года я сумела забрать у него почти десять тысяч фунтов.

— Да зачем? — я совершенно ничего не понимала.

— Для Шотландии.

— Что? — на какой-то миг мне показалось, что я ослышалась. Потом я решила, что одна из нас потихоньку сходит с ума, и похоже, не я.

— Что ты имеешь в виду — для Шотландии? — осторожно поинтересовалась я, еще немного отодвигаясь. Кто его знает, насколько она психически неуравновешенна. Может, беременность повредила что-то в ее сознании.

— Да не бойся, я не сумасшедшая. — Бесстыдное веселье в ее голосе заставило меня вспыхнуть, и я очень порадовалась, что здесь темно.

— Нет? — уязвлено переспросила я. — По твоему собственному признанию, ты совершила подлог, воровство и убийство. Возможно, милосерднее считать тебя сумасшедшей, потому что если это не так…

— И не сумасшедшая, и не растленная, — решительно заявила она. — Я патриотка.

Забрезжило понимание. Я выдохнула воздух, который задерживала, ожидая нападения безумной.

— Якобитка, — произнесла я. — Святой Иисус, ты — чертова якобитка?

Так оно и оказалось. И это многое объясняло. Почему Дугал, обычно, как зеркало, отражавший мнение своего брата, вдруг проявил такую инициативу, собирая деньги для Дома Стюартов?

И с чего бы Гейлис Дункан, которая могла привести к алтарю любого мужчину, которого пожелает, выбрала двух таких непохожих типов, как Артур Дункан и Дугал Маккензи? У одного были деньги и положение, у другого — власть и возможность влиять на общественное мнение.

— Каллум подошел бы лучше, — продолжала она. — Такая жалость! Его беда стала моей. Именно он был тем самым, который подошел бы мне больше всего, единственный мужчина, бывший мне ровней. Вместе мы бы смогли… а, что ж поделаешь. Единственный мужчина, которого я хотела получить, и он же — единственный мужчина в мире, которого я не могла зацепить своим оружием.

— Значит, вместо него ты выбрала Дугала?

— О, да, — пробормотала она, погрузившись в свои мысли. — Сильный мужчина, и обладает кое-какой властью. Немного собственности. Люди его уважают. Но на самом деле он всего лишь ноги и член, — она коротко хохотнула, — Каллума Маккензи. Сила вся у Каллума. Почти столько же, сколько у меня.

Ее хвастливый тон привел меня в раздражение.

— Насколько я в этом разбираюсь, у Каллума есть кое-что, чего нет у тебя. Например, сострадание.

— О, да! Внутренности, набитые милосердием и состраданием, так, что ли? — она заговорила иронично. — Много пользы это ему принесло. Смерть уже устроилась у него на плече, это видно с первого взгляда. Он проживет еще года два после новогодней ночи, не дольше.

— А ты сколько проживешь? — не выдержала я. Ирония пропала, но серебристый голосок не дрогнул.

— Думаю, немного меньше. Неважно. За то время, что мне было отпущено, я многое успела: десять тысяч фунтов, переведенных во Францию, и целый округ, пробудившийся от спячки, для принца Чарльза. Когда восстание начнется, я буду знать, что помогла. Если доживу, конечно.

Она остановилась прямо под отверстием над головой. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я неплохо различала бледные очертания Гейлис, похожей на неурочное привидение.

— Что бы ни решили инквизиторы, я не сожалею, Клэр.

— Я сожалею только, что у меня всего одна жизнь, которую я могу отдать за свою страну? — съязвила я.

— Хорошо сказано, — согласилась она.

— Да что ты?

Мы замолчали. Тьма сгущалась. Чернота ямы казалась мне осязаемой силой, которая холодно и тяжело давила на грудь, наполняя легкие дыханием смерти. В конце концов я свернулась в комок, опустив голову на колени, и сдалась, погрузившись в неспокойную дрему на грани между замерзанием и паникой.

— Так ты любишь этого мужчину? — неожиданно спросила Гейлис.

Я вздрогнула и подняла голову с колен.

— Кого, Джейми?

— А кого еще? — сухо осведомилась она. — Во сне ты зовешь именно его.

— Я не знала, что зову его.

— Теперь знаешь.

Холод призывал к своего рода смертельному сну, но настырный голос Гейлис частично вывел меня из оцепенения.

Я обняла колени, тихонько раскачиваясь взад-вперед. Свет из отверстия наверху угас, сменившись мягкой темнотой ранней ночи. Инквизиторы могут прибыть даже на следующий день. Уже поздно лицемерить, и перед собой, и перед другими. Хотя мне еще трудно было признать, что я оказалась в смертельной опасности, я все же начала понимать тех узников, что ищут исповеди в канун казни.

— Я имею в виду, по-настоящему любишь, — настаивала Гейлис. — Не просто хочешь делить с ним постель — я знаю, тебе этого хочется, и ему тоже. Всем мужчинам хочется. Но — ты любишь его?

Любила ли я его? Если не думать о зове плоти? Яму заполняла анонимная темнота исповедальни, а у души на краю смерти нет времени на ложь.

— Да, — ответила я и уронила голову на колени. Снова стало тихо, и я уже опять засыпала, как вдруг

Гейлис заговорила снова, словно сама с собой.

— Значит, это возможно, — задумчиво произнесла она.

Инквизиторы прибыли через день. Из темноты ямы для воров мы слышали суматоху, поднятую их появлением: крики селян и грохот конских копыт по булыжникам Хай-стрит. Шум затихал по мере того, как процессия шла вдоль улицы.

— Они прибыли, — сказала Гейлис, прислушиваясь к волнению над нашими головами.

Мы невольно схватили друг друга за руки, похоронив вражду в общем страхе.

— Ну, — произнесла я с напускной бравадой, — уж лучше сгореть, чем замерзнуть до смерти.

Однако мы продолжали мерзнуть. Только к полудню следующего дня дверь нашей темницы резко распахнулась, и нас выволокли из ямы, чтобы отвести на судилище.

Несомненно, для того, чтобы вместить всех зрителей, суд устроили на площади перед домом Дунканов. Я увидела, как Гейлис бросила взгляд на окна гостиной и отвернулась с ничего не выражающим лицом.

За столом, установленным на площади, сидели два инквизитора на мягких табуретах. Один судья был неестественно высоким и худым, второй — низеньким и полным. Они невольно напомнили мне американскую юмористическую газету, которую я как-то видела. Поскольку их имен я не знала, то нарекла про себя высокого Маттом, а второго — Джеффом.

Здесь собралась почти вся деревня. Я огляделась и увидела довольно много своих пациентов, а вот обитатели замка практически отсутствовали.

Джон Макрэй, тюремщик деревни Крэйнсмир, зачитал обвинение против некоей Гейлис Дункан и некоей Клэр Фрэзер, обе обвиняются перед Судом Церкви в колдовстве.

— Подтверждается свидетелями, что обвиняемые вызвали смерть Артура Дункана средствами колдовства, — читал Макрэй твердым, уверенным голосом. — И принимая во внимание, что они послужили причиной смерти нерожденного ребенка Джанет Робинсон, заставили утонуть лодку Томаса Маккензи, призвали на деревню Крэйнсмир изнурительную болезнь внутренностей…

Это тянулось долго. Каллум здорово подготовился.

После чтения обвинительного акта вызвали свидетелей. В основном это были жители деревни, которых я не знала. Среди них не оказалось моих пациентов, чему я была очень благодарна.

Часть свидетельских показаний была совершенно нелепой, некоторым людям, очевидно, просто заплатили за грязную работу, но в некоторых содержалось зерно истины. К примеру, Джанет Робинсон притащил на суд отец.

Она была бледной и дрожала, на щеке пылал пурпурный синяк, и Джанет призналась, что зачала ребенка от женатого мужчины и избавилась от него с помощью Гейлис Дункан.

— Она дала мне какое-то питье и велела три раза сказать заклинание, когда восходит луна, — бормотала девушка, переводя испуганный взгляд с Гейлис на отца, не зная, кто из них представляет для нее большую угрозу. — Она сказала, что после этого у меня снова начнутся месячные.

• Предыдущая
• 20/95
• Следующая