Стрекоза в янтаре. Книга 2. Время сражений - Гэблдон Диана - Страница 23
- Предыдущая
- 23/101
- Следующая
Я повернулась и пошла в сторону темного леса в поисках нашей палатки. А вдогонку мне неслись его слова:
— Я мог бы сломить его, Саксоночка, хотя, наверное, это было бы неблагородно с моей стороны. И скорее всего, только на время. Я обычно не прибегаю к таким средствам, если в этом нет особой необходимости. Уверяю тебя, Саксоночка, — его голос был едва слышен, но в нем прозвучала угроза, — иногда я вынужден так поступать. Мне нужно было узнать, где находятся английские солдаты, их численность, вооружение и все остальное. Мне не удалось запугать его. Поэтому мне оставалось или сломить его, или обмануть.
— Он сказал, что ты не сможешь заставить его говорить!
— Боже мой, Саксоночка. — Голос Джейми казался усталым. — Конечно, я смог бы заставить его! Сломить можно любого, причиняя страдания. Я знаю это как никто другой.
— Да, — спокойно заметила я. — Видимо, знаешь.
Мы снова умолкли. До моего слуха время от времени доносилось сонное бормотание спящих, случайный стук сапога о твердую землю, шуршание сухих листьев, служивших защитой от осенних холодов. Постепенно мои глаза привыкли к темноте, и я уже отчетливо различала очертания нашей палатки в тридцати футах от нас под сенью большой лиственницы. А также черную фигуру Джейми на фоне светлеющей ночи.
— Хорошо, — сказала я наконец. — Если исходить из того, что ты мог сделать и что сделал, то… Ну ладно…
— Спасибо. — Я не могу с уверенностью сказать, улыбался он или нет, но мне показалось, что улыбался.
— Ты, черт побери, играл с огнем. Скажи, как бы ты поступил, если бы я не убедила тебя сохранить юноше жизнь?
Джейми нетерпеливо передернул плечами и издал какой-то звук, похожий на сдавленный кашель.
— Не знаю, Саксоночка. Я надеялся, что ты что-нибудь придумаешь. В противном случае я, наверное, застрелил бы парня. Он был бы весьма огорчен, если бы я просто взял и отпустил его.
— Ты бессердечный шотландский ублюдок! — холодно сказала я.
Он глубоко и горестно вздохнул:
— Саксоночка, начиная с самого ужина, который мне не дали завершить, меня преследуют напасти: то мне пытаются перерезать горло, то кусают и порют ремнем. И это еще не все. Я не люблю пугать детей и не люблю пороть взрослых, но мне пришлось сделать это. В трех милях отсюда двести английских солдат разбили лагерь, и я не знаю, что с этим делать. Я устал, я голоден и ужасно расстроен. Если в тебе осталось хоть немного женского тепла, не могу ли я рассчитывать на маленькую толику его?
Его голос звучал так жалобно, что я невольно засмеялась, встала и подошла к нему:
— Думаю, на это рассчитывать ты можешь. Подойди сюда, посмотрим, что я смогу для тебя сделать.
Он накинул рубашку на плечи, не потрудившись застегнуть ее. Я просунула руку под рубашку и ощутила его горячую, нежную спину.
— Кожа не повреждена, — сказала я, водя руками снизу вверх.
— Кожаный ремень не сечет кожу, просто стегает.
Я сняла с него рубашку, усадила на камень и смочила спину холодной водой из ручья.
— Полегчало? — спросила я.
— Ммм… — Мускулы его спины расслабились, но он невольно поежился, когда я осторожно дотронулась до раны на шее.
— Ты бы не застрелил его, правда?
— За кого ты меня принимаешь, Саксоночка? — со смешком спросил он.
— За шотландского труса или, лучше, за бессовестного разбойника. Как знать, на что способен такой тип? Если к тому же он еще и беспринципный сластолюбец?
Он рассмеялся вместе со мной, и его плечо затряслось под моей рукой.
— Поверни голову. Если тебе нужно женское тепло и сочувствие, сиди спокойно, пока я буду их демонстрировать.
— Ммм… Нет, — произнес он после небольшой паузы. — Я не смог бы убить его. Но после того, как я унизил его в твоих глазах, я должен был дать ему шанс вернуть себе чувство собственного достоинства. Он смелый парень. И заслужил право реализовать это чувство собственного достоинства на практике.
Я покачала головой.
— Никогда не научусь понимать мужчин, — пробормотала я, нанося на ранку мазь из ноготков.
Он взял мои руки и уткнулся в них подбородком.
— А тебе и не нужно понимать меня, Саксоночка, — спокойно сказал он. — Пока ты любишь меня. — Он поцеловал мои руки. — И кормишь меня, — добавил он, отпуская их.
— Значит, женское тепло, любовь и еда? — засмеялась я.
В наших сумках я отыскала холодные лепешки, сыр, а также немного бекона. Напряжение и абсурдность последних двух часов, как оказалось, основательно меня изморили, и я с жадностью набросилась на еду.
Голоса окружающих нас людей смолкли, костер погас — казалось, на тысячу миль от нас не было ни одной живой души. Только ветер непрерывно шевелил кроны деревьев, ломая сухие ветви, падавшие на землю.
Джейми сидел, прислонившись к дереву с мрачным видом, — так, по крайней мере, казалось в сумеречном свете звезд, но молодая плоть властно заявляла о себе.
— Я дал твоему герою слово, что не стану досаждать тебе своими отвратительными притязаниями. Я буду верен данному мной слову до тех пор, пока ты сама не позовешь меня разделить с тобой ложе. А пока я пойду и лягу с Кинкейдом и Муртагом. Правда, Муртаг храпит.
— И ты тоже, — сказала я. Я секунду смотрела на него, затем дернула плечом, отчего мое порванное платье соскользнуло с него. — Ты уже провел соответствующую подготовку, теперь можешь завершать дело. — Я встряхнула другим плечом, и платье упало на пол.
Его руки, словно горячий шелк, скользили по моему телу.
— Ну ладно, — приговаривал он, — война есть война.
— Я вечно путаюсь в датах, — сказала я спустя некоторое время, глядя в густо усеянное звездами небо. — Мигель де Сервантес уже родился?
Джейми лежал, вытянувшись во весь рост, на животе рядом со мной, а голова и плечи высовывались из палатки наружу. Он медленно открыл один глаз, устремив его в сторону горизонта. Не обнаружив никаких признаков восхода, он вновь перевел на меня свой взгляд, в котором сквозило уязвленное самолюбие.
— Ты что, испытываешь острую необходимость немедленно побеседовать об испанской литературе? — слегка охрипшим голосом спросил он.
— Да нет. Мне просто интересно, знаком ли тебе термин «донкихотство»?
Он приподнялся на одном локте, почесал голову обеими руками, чтобы окончательно проснуться, затем повернулся ко мне:
— Сервантес родился почти двести лет назад, Саксоночка, и благодаря неплохому образованию, полученному мной, я знаком с этим джентльменом. Но, может быть, в твоем вопросе кроется что-то сугубо личное?
— У тебя болит спина?
Словно желая проверить, он пошевелил плечами:
— Не очень. Хотя, думаю, синяки имеются.
— Джейми, скажи ради Бога, для чего все это? — не выдержала я.
Он положил подбородок на скрещенные руки и искоса взглянул на меня. От улыбки, открытой моему взгляду, его глаз еще более сузился.
— Ну, Муртагу это доставило удовольствие. Он ждал этого момента много лет. Помню, в девятилетнем возрасте однажды я положил кусочек медовых сот ему в башмак, когда он снял их, желая дать ногам отдых. Тогда он долго гонялся за мной, но так и не смог меня поймать, но зато я узнал много любопытных слов, пока он босиком гонялся за мной. Он…
Я изо всех сил ударила его кулаком по плечу, остановив тем самым поток его красноречия. Он удивленно охнул, рука его подвернулась, и он упал на бок, спиной ко мне.
Я встала на колени у него за спиной и обхватила его руками за талию. Его широкая, мускулистая спина поблескивала от мази. Я поцеловала его между лопаток, затем отодвинулась и подула ему на спину, с удовольствием ощущая, как его кожа трепещет от прикосновения моих пальцев и крошечные тонкие волосики топорщатся на гусиной коже.
— Для чего? — повторила я, приложив щеку к его теплой, влажной спине. В темноте рубцы на ней были не видны, но я отчетливо чувствовала их щекой, тонкие, твердые полосы. Он лежал не двигаясь, ребра под моей рукой вздымались и опускались в такт глубокому, размеренному дыханию.
- Предыдущая
- 23/101
- Следующая
