Психиатрические эскизы из истории. Том 1 - Ковалевский Павел Иванович - Страница 17

Явившаяся под влиянием злоупотребления вином, нравственной разнузданности, разврата, содомии, разгула и беспорядочной жизни – подозрительность не унималась казнями и кровью. Напротив, она разгоралась и усиливалась, порождая жажду крови и напряжение свирепости. Лившаяся кровь затмевала рассудок и приводила разнузданного и расслабленного Иоанна в состояние безумия.

Любопытно желание Иоанна примирить свои бесчеловечные жестокости с религиозною трусливостью и ханжеством. Желая себя обелить то в собственных глазах, то в глазах своих подданных, он изыскивал различные оправдания на этот счет. Так, раз он объяснял свои лютости правосудием, объявляя, что бояре злоумышляли против него, а следовательно и против Церкви, и против Христа – и были изменниками веры и отечеству. Другой раз он смиренно каялся и винился пред Богом и людьми, называя себя гнусным убийцею невинных, и утешал себя тем, что он посылал по церквам даяния на поминовение умерших. Вместе с сим он надеялся со временем отмолить свои грехи, когда он оставит государство, поступит в мирную Кирилло-Белоозерскую обитель и сподобится чина ангельского. Разумеется, это раскаяние имело чисто формальный характер, принимая вид обмана людей, самообмана, а может быть, и попытки обмана Высшего Существа…

Мы говорили, что уже на 8-й день по кончине Анастасии Иоанн высказал намерение жениться на сестре польского короля Екатерине; однако брак этот не состоялся. Иоанн не получил отказа, – но вместе с этим установились между Россией и Польшей такие взаимные отношения, что о браке этом нельзя было помышлять. Тогда Иоанн решил взять себе в жены дочь Черкесского Пятигорского князя Темрюка, которая во Святом Крещении была названа Марией. Нехорошие отзывы дает о ней история. Эта царица не была матерью отечества. Красавица по наружности, она была дикого нрава, жестокая душою и вместо того, чтобы удерживать царя от кровожадности, она еще более его к тому побуждала. Да и Иоанн был уже не тот. Искусившись в разгуле, разврате, нравственной разнузданности и содомии, он не мог уже быть верным супругом своей жены. В нем заговорили болезненные инстинкты, бороться с которыми в настоящее время едва ли было бы под силу и Сильвестру, а не токмо Малюте Скуратову и Федору Басманову… Если Мария не могла пленить души Иоанна, зато любимцем его сделался брат ее, Михайло, – человек необузданный и развратный…

При таком новом направлении жизни и нравов царя, князьям и воеводам невольно приходилось задуматься – что им делать и как им быть? Видимо было, что знатное происхождение, воинские доблести, верная и честная служба отечеству, чистый нрав и беспорочная жизнь людей являлись главными поводами к обвинению в государственном преступлении с последующим наказанием – пытка, позорная смерть и ограбление имущества.

Этот вопрос особенно насущным являлся для тех князей и бояр, которые недавно перешли по доброй воле из царства польского и Литвы под власть Московского Государя. Для них оставалось одно – покинуть русское подданство и вновь возвратиться в подданство Польши или Литвы. Приходилось выбирать между бессмысленною смертью и временным унижением. Последнее, однако, очень сглаживалось и усиливалось полною готовностью польского короля дать не только приют беглецам, но и пособие, ибо с их помощью он рассчитывал взять перевес в войне с Россией.

Первый пример перехода в Польшу показал князь Дмитрий Вишневецкий. Он только недавно и поступил в русское подданство, преследуя одну мысль и цель – нанести удар крымским татарам. Видя, однако, невозможность осуществить свою задачу и переживая тяжкие моменты жизни московского царства при болезненно подозрительном и бесконечно кровожадном и жестоком царе, он решил возвратиться вновь в подданство Польши. Вслед за Вишневецким бежали в Литву Алексей и Таврило Черкасские. Вслед за ними бежал в Польшу знаменитый воевода князь Андрей Курбский.

Все эти бегства окончательно вывели Иоанна из себя. Болезненно самолюбивый, бесконечно трусливый и безгранично подозрительный, Иоанн многое видел в этом. Больше всего страшило в этих бегствах Иоанна то, что его обесславят вне пределов его царства. Он мог бы перебить дома не только весь род Вишневецких, Черкасских и Курбских, – но в тысячу раз большее количество их, – но это было дома. Никто не будет об этом знать. Никто не разболтает вне дома о его жестокостях, бессудии, разврате и кровожадности. А эти выходцы все разболтают, да еще, пожалуй, и прибавят, – хотя в последнем едва ли даже была нужда…

Болезненно подозрительный, он видел в этом бегстве указание и доказательство воображаемого и измышленного им же заговора со стороны бояр и князей против его жизни.

Наконец, трусливый царь боялся, чтобы эти беглецы не открыли польскому королю слабых сторон военного дела России и не направили бы Сигизмунда на верный путь победы над Россией.

Все это еще больше подогрело зверство и кровожадность царя против князей и бояр.

С этих пор царь положил брать поручные записи с бояр в том, что они не будут бежать в Литву, и усилил до крайности надзор за всеми боярами в смысле том, не собираются ли они сбежать. Особенно настойчиво брались записи с сыновей и внуков удельных русских князей, которые перешли в Московское княжество из Литовского, как князья Глинские, Вельские, Мстиславские, Воротынские и проч.

Несмотря на это, бегство продолжалось. Бежали уже не только знатные люди, но и менее важные. Бежали в Литву первые московские типографы – Иван Федоров и Петр Мстиславцев, бежали многие дворяне и дети боярские.

Видя такое настроение лучшего московского общества, польский король Сигизмунд нередко сам старался сманивать лучших бояр из Москвы, обещая им почести и богатые наделы. Так, обнаружена была подобная переписка у Вельских и у других. Даже братья царицы Марии, по нраву весьма близкие к Иоанну, тоже не выдержали и также бежали.

Тогда Иоанн придумал новое средство – за подозреваемых лиц отбирать денежное поручительство от их близких, причем самые суммы поручительства для того времени были довольно значительных размеров.

Видя вокруг себя всюду явных и тайных врагов, страдая вполне сформированным бредом преследования, Иоанн обратил свое милостивое внимание на близких своих родных. «Для Иоанна враг, и опасный враг, существовал в его воображении, – и он всюду видел небывалые заговоры и умыслы против него», – говорит Аксаков.

По простому доносу своего слуги, обвинен был в дурных замыслах двоюродный брат Иоанна Владимир Андреевич и его мать Ефросинья. Только заступничество митрополита Макария на этот раз спасло князя.

Из предосторожности отобрал Иоанн у него бояр, детей боярских, дьяков и стольников и назначил на их места своих. Княгиня Ефросинья приняла монашеский чин, поселившись в Воскресенском монастыре. К ней для «сбережения» приставлены были два государевых чиновника. Чрез некоторое время царь отобрал у Владимира Андреевича некоторые его волости и взамен этого назначил ему свои. Скоро умер брат царя Юрий. Его жена также поступила в монастырь и постриглась под именем Александры.

При таком широком избиении бояр больным царем на Руси, однако, нашлись еще люди с воинскими доблестями. Тринадцатилетнее управление государством Сильвестра и Адашева создало людей и военных и гражданских, уничтожить которых было не так легко.

Несмотря на разгул и разнузданность при дворе, несмотря на смуты и беспорядочность внутри государства, военные дела России продолжали быть блестящими. Ливонский орден кончал свое существование. Крым очень побаивался России. Швеция вынуждена была делать уступки России. Польша понесла значительный урон. Боевые люди не перевелись еще на Руси и войско еще не было расстроено.