Психиатрические эскизы из истории. Том 1 - Ковалевский Павел Иванович - Страница 63

Что для данного лица ясно, светло и понятно, то часто, часто современникам темно, неясно и непонятно. Проходят годы, десятки и сотни лет, когда потомки начинают уразумевать планы, идеалы и деяния гения. Разве не лучшим тому доказательством служит Петр Великий!..

Несомненно, что цивилизованнейшая страна в мире – это Англия. Ее спекулятивный гений, быть может, не симпатичен, но тем не менее он необыкновенно прогрессивен и неотразим. Если мы посмотрим со стороны на идеалы жизни Петра, то в этом одном человеке совмещались все эти спекулятивные идеалы, которые только ныне приводятся в исполнение и проводятся в жизни всей страной – Англией. Поживем еще, или, точнее, поживут наши потомки и, быть может, некоторые из идеалов Петра тогда только станут ясными, как некоторые выясняются нам, его потомкам, спустя две сотни лет.

Дополнение к общему положению: и чем возвышеннее и необъятнее идеалы гения, тем больше он отдается выполнению этих идеалов и отрешается от самого себя. Такой человек для себя как бы не существует. Всю жизнь он отдает выполнению идеала. Для такого лица нет ни личных удовольствий, ни личных радостей, ни личных печалей… Они живут своим идеальным миром и для него. Вся их личная жизнь служит только выполнению их идеальной программы и сумма энергии в проявлении программы прямо пропорциональна самому идеалу. Вот почему эти люди необыкновенно, сверхъестественно деятельны, энергичны и неутомимы. Им нужно иметь не одного, а многих помощников, да и те выбиваются из сил, ибо обыкновенные люди не могут тягаться с этими выборными природы.

Император Петр был сын царя Алексея Михайловича и царицы Натальи Кирилловны, из рода Нарышкиных. Собственно говоря, он не был сын Алексея, и тем менее Натальи. Ни в роду Романовых, ни в роду Нарышкиных мы не видели никого подобного по его духовной мощи… Царь Алексей был самый обыкновенный русский человек того времени. Точно так же и царица Наталия была обычная обитательница терема… Ни тому, ни другому Петр не был подобен. Петр был самородок. И уж во всяком случае не сын Наталии.

Замечали, что иногда в семье гениальных людей родятся гениальные сестры и очень часто братья идиоты и тупоумные… В семье Петра София, несомненно, являлась гениальной женщиной и, если бы она не столкнулась с Петром, то, безусловно, доказала бы это на деле. Если она как бы взяла под свою защиту силу старой Руси – стрельцов, то это было следствием необходимости. Ее расправа со старообрядцами, однако, показала, что эта сила есть ее орудие, которое она держит, как хочет, и повелевает по своему уму-разуму.

Ее реакционное исповедание политической веры было противовесом Петру и основа, которою она пользовалась. Это была фальшивая точка зрения, но вынужденная. Раз Петр был одно, София – другое. Две силы в одном теле не могли сосуществовать, и слабейшая должна была уступить сильнейшей. Первая стушевалась. Но она не была элемент реакционный. Напротив, и она была элемент прогрессивный, только действовавший отчасти реакционно в силу положения дела.

София была сестра Петра, но она была сестра Петра от другой матери, из рода Милославских. Следовательно, порождение гения принадлежит роду Романовых, но не родам Милославских и Нарышкиных. Рядом с этими двумя гениальными людьми в том же семействе существуют братья, малые умом, и сестры, ничего особенного не представляющие.

Существует предположение, что каждая семья имеет определенный душевный баланс и если в каком-либо поколении этот баланс нарушается, то он возмещается как на счет современных членов семьи, так и на счет будущих. Да, Петру было дано слишком много, немало дано было и Софии… Диво ли, что их братья представляли минус, но и этого минуса было мало для восполнения баланса: сыновья Петра служили пополнением этого минуса…

Петр в детском возрасте был мальчиком крепким, рослым и красивым. Он обладал крайне восприимчивым умом, необыкновенной энергией и бойкостью, а иногда проявлял и вспышки гнева и раздражительности. Он хотел все делать по-своему, если он был убежден, что это было верно, и в последних случаях не терпел возражений. Ужасные и безобразные стрелецкие сцены произвели свое воздействие на организм мальчика, но не такое, как обычно бывает. Они у Петра вызвали нервную болезнь. Но можно было бы думать, что зверства стрельцов, убийства и издевательства над близкими родными царя, на его же глазах, вызовут у Петра чувство ненависти к стрельцам и мести. Нет. Петр не любил стрельцов. Он к ним относился враждебно. Он их уничтожил и самое имя стрельца стер с лица земли. Но не в отместку за убийство родных, не за покушение на его жизнь, не за восстания против него, царя Петра, в пользу управительницы Софии. Он их не любил, он имел к ним отвращение, он их возненавидел и уничтожил как реакционную силу, противодействующую созиданию того идеала России, который носился сначала в юной, а затем в умудренной голове Петра. Если бы после устранения Софии стрельцы прониклись идеей Петра, изучили бы все военные приемы, вели себя как отборное войско Петра, прониклись его идеей царства, шли бы в бой, как все прочие войска, то можно быть вполне уверенным, что Петр решительно ничего не имел бы против стрельцов и любил бы их, как и всех остальных своих сподвижников. И в этом деле, как во всем остальном, Петр мало отдавался себе, как человеку, и всецело принадлежал царству. Поистине он мог бы сказать: «царство – это я», но только иначе: «я– это царство», ибо он жил только царством и для царства.

Вот почему в его душе на первом плане было все то, что касается его идеи о царстве, и где-то далеко-далеко и в маленьком углушке то, что касалось Романовых, Нарышкиных и т. д.

К учению он был очень способен. Приставленный к нему Зотов очень скоро прошел всю лучшую мудрость и часто становился в тупик пред требованием мальчика. Судьбе угодно было поселить семью Петра в Преображенском. Заброшенный и оставленный на произвол самому себе, Петр воспользовался вольною волюшкой и очень часто посещал соседнюю немецкую слободу. Туда его привлекал особый жизненный склад, особые нравы, обычаи и мысли. Это не была та немецкая колония, каких мы теперь видим сотни на юге России, с тупыми, крайне ограниченными и неподвижными умами. Это все были авантюристы, выходцы, искатели приключений, недовольные домашним очагом и ищущие чего-то лучшего. Эти люди были с образованием, знанием, мыслями и свободными убеждениями. В эту-то среду попал юный царь. Он ознакомился с этими людьми, встречался с ними, слушал их рассказы, поучался ими и научался очень многому иному, чем то, что он видел вокруг себя. Он увидел и узнал иное государство, чем то, которое принадлежало ему. И это первое он считал лучшим, чем второе.

Как всякий мальчик, и Петр прежде всего увлекался военным элементом. Он заводил игру в солдаты и старался создать свой полк. Но уже в этом деле усматривается нечто отличное от того, что бывает в жизни обыденной. Если мы представим себе на месте Петра обычного нашего барчонка времен крепостного права, то прежде всего этот барчонок в своем потешном войске был бы генерал, и притом генерал абсолютный и самодержавный, обладающий властью жизни и смерти над этими Ваньками, Гришками, Фильками и т. д. Вся эта игра делалась бы для наслаждения Петрушки и только для него одного. Кольми паче того же должно было бы ожидать от Петра – царя, который играл своими потешными, а по миновании надобности одни пошли бы на кухню, другие в конюшню и т. д.

Иное мы видим в юном царе – Петре. Он создает войско не для своей забавы. Или, точнее, он видел эту забаву не в самой игре в войско, а в военном успехе этого войска. Не власть, не управления этим войском ищет царь, а обучения его в том духе и по тому образу, о каком ему говорили на немецкой слободе. Сам Петр вовсе не представитель этой потешной армии, – он чернорабочий, такой же, как и все, он просто-напросто – барабанщик. Его нравственное удовлетворение в этом деле заключается не в проявлении власти и управления, а в созидании нового, отличного от прошлого, – бесформенного, нестройного, негодного, – а стройного, упорядоченного и потому мощного. Такая идеальность даже в игре и забаве резко отличает этого мальчика от остальных заурядных. В своей забаве он бессознательно забывает о себе и бессознательно же всею энергией своего духа служит к выполнению идеи. А когда потешные стали подрастать, когда маленькие стали делаться большими, он из них составляет потешные полки, причем сам опять-таки не на первом месте, а наравне с другими служит рядовым и несет всю рядовую службу наравне с товарищами, не исключая стояния на часах, пищи, одежды и проч. Не есть ли и здесь бессознательное, но фактическое преобладание и господство идеи и духа перед обычными самолюбием и мелочностью. Прошло немало времени, и Петр создал два полка образцовых, несокрушимых, не имеющих в России ничего себе подобного и потому непобедимых. Разве этого мало?…