Психиатрические эскизы из истории. Том 2 - Ковалевский Павел Иванович - Страница 19

И вот Магомет сам начинает из различных вероучений создавать то наипростейшее, которое наиболее было бы доступно и могло понравиться и привиться к слишком неразвитой, детской и хищной душе бедуина.

Магомет чувствует всю тяготу великого дела. Он вполне сознает свое бессилие. Но он верит в Бога и всей душой молит Его, да ниспошлет Он и ему своего ангела с вестью веры и откровения, как он посылал его другим патриархам: и Адаму, и Ною, и Аврааму, и Моисею, и Христу. Усердно молится Магомет Господу. Строго соблюдает посты. Все время своих путешествий он в умственной беседе с Богом о вере и богопочитании. Дома он, в свою очередь, в среде людей, душевно преданных неведомому Богу, – Богу, которого они ищут и не могут найти. Особенно он сильно изнуряет себя молитвою и постами в месяцы покаяния, когда он поселился на горе Хира.

И вот, путем истощения, утомления и умственного напряжения, Магомет доводит себя до возврата эпилепсии. Припадки возобновились, но только теперь в худшей форме. К судорожным припадкам присоединились галлюцинации, религиозная экзальтация и восхищение. Эти припадки появлялись у Магомета двояко: то в виде судорог, то в виде головокружения. И те и другие припадки сопровождались зрительными и слуховыми галлюцинациями. В этих галлюцинациях воплотились давно переживаемые Магометом образы, происшествия и мысли. В них явился ангел Гавриил с целью диктовать Магомету те мысли и то учение, о котором он постоянно думал, с которым он неразлучно жил и которому он отдал жизнь. Но теперь это учение шло от Бога. Магомет искренно и глубоко верил в это. Верили в это и близкие Магомету люди. Разве Аврааму, Моисею, Иисусу и др. Господь не посылал ангела своего! И разве не с тем же учением посылал ангел. Ведь это не для Магомета, а для народа. Ведь народ израильский, те же потомки Авраама, получали заповеди от Бога, почему же арабам – потомкам Авраама от другого сына – не иметь такого же откровения… Магомет являлся только сосудом, в который изливалось это откровение Божие. Это была трость, коею писалось откровение свыше.

Магомет верил в это откровение и теперь весь отдался ему. Гонения, брань, насмешки, издевательства, угрозы, даже лишение жизни не могли бы теперь остановить Магомета в предпринятой им миссии. Религиозная экзальтация находила на него и с припадками и без припадков. Особенно велика стала его миссия с того момента, когда с делом веры и религии пришлось соединить и политику, и знание характера народа, и государственную жизнь. К глубокой вере Магомета пришел на помощь его недюжинный, гениальный ум. Исходив всю Аравию, ознакомившись с народными характерами на всех их ступенях, познав натуру и бедуина и араба купца, гениальный ум Магомета создал простейшую религию, в которую он сумел ввести и политику – вполне по духу и по натуре хищного, воинственного, независимого, вольного, как птица, и фатально преданного Творцу бедуина. Своим гением Магомет умел понять то, чего не сумели и уразуметь купцы Каабы: вместо разделяющего племена идолопоклонства он дал веру в единого Бога, объединяющую все племена и создающую стройное целое, покорившее весь мир.

И в это время Магомет имел припадки и видения. Иные припадки были сложны и соединялись с галлюцинациями мускульного чувства, когда Магомет чувствовал отрешение от земли, полет на небо, путешествие в небесные области. В другой раз припадки были маленькие, начинались криком молодого верблюда и заканчивались потом.

Эти припадки не повлияли, однако, на умственные способности Магомета. До последних дней жизни он оставался гением и таковым имя его останется навсегда. Эпилепсия и гений – явление в Магомете не единичное. Таковыми были Цезарь, Наполеон I, Петр I и др.

Ясным нам представляется и успех учения Магомета. По существу, у арабов были остатки и предания веры патриархов. Если арабы и отклонились от единого Бога, если они стали идолопоклонниками и язычниками, то только лишь по неведению. По преданиям, по условиям жизни, по своему характеру, по природным условиям бедуины были, скорее, поклонники единого Бога. Близкое соседство иудеев, христиан и различных сектантов, постоянное сношение с ними, нередкие беседы и проповеди, недовольство и неудовлетворенность своими идолами – все это подготовляло почву для успехов новой веры, но только такой веры, которая была бы по натуре бедуину: возможно простейшая и по мере возможности чувственная, деспотическая и удовлетворявшая животным и хищническим наклонностям дикаря бедуина. Магомет сумел это подметить, сообразить, приспособить и провести. Все дальнейшее совершилось само собою.

Магомет имел видения. Да ведь и другие пророки имели видения. Магомет имел откровения, и другие пророки имели то же. Магомет писал эти откровения под диктовку ангела или Господа, и другие делали то же. Да и могло ли быть с Магометом иначе? Скорее всего – нет. Напротив, вся обстановка возникновения откровения и вероучения таковы, каковы должны были быть и по преданиям от древних дней, и по примеру у соседних братских народов.

Магомет искренне верил в божественность откровения своего учения и готов был запечатлеть истину его своею смертью. Это великий стимул для веры со стороны желающих верить. И Магомету верили. Бросали дома, род и отечество и переселялись в чужую землю, ибо туда шел их глава и посланник Божий. Учение Магомета пало на добрую почву, возросло могучее дерево и дало многочисленные плоды.

Великий успех учения Магомета состоял в том, что он сумел проникнуть в дух народа, соединить политику и религию, применить их к особенностям нации. Пока будет существовать нация и пока не изменятся ее черты под влиянием цивилизации и более мягкого человеколюбивого учения, до тех пор имя Аллаха и Магомета будет знаменем и кличем для многих миллионов людей.

Осматривая умственным взором события средних и начала новых веков, мы невольно поражаемся, с одной стороны, сильным массовым истреблением человеческого рода, а с другой – чрезвычайно низкою и небрежною оценкою человеческой жизни и человеческой личности, особенно если эта личность принадлежала к низшему или среднему классу народонаселения. Люди ломали себе голову и ухищрялись над способами терзания и уничтожения себе подобных и были удовлетворены, когда homo sapiens массами плавал и тонул в своей крови, задыхался в дыме и пламени костров и погибал в мучениях и стонах застенков. Народные и исторические герои возвышались на грудах человеческих жертв, и тем выше и славнее были герои, чем выше и огромней были эти груды-могилы… Человеческая кровь лилась всюду, лилась ручьями, реками и едва ли не морями… Это было время криков и стонов, застенков и костров, кулачного права и насилия… Сплошь и рядом можно сказать, что степень величия героев стояла в прямом отношении с количеством пролитой ими крови, ибо все живущее всюду вокруг себя видело только кровь, кровь и кровь… Но что ужаснее всего, так это то, что все эти ужасы и жестокости нередко производились во имя Создателя, во славу Божию, per gloriam Dei.

И вот на всем этом кровавом и заполненном кострами и застенками горизонте наш взгляд магнетически привлекается, невольно останавливается и сколько-нибудь успокаивается и отдыхает на имени Девы Орлеана. Это необыкновенно привлекательной и чистый оазис. Это умилительно тихое пристанище для исстрадавшейся души, блуждающей по дебрям и лесам средневековых исторических событий. Сколько в этой личности чистоты и непорочности, невинности и бескорыстия, детскости и непритязательности, любви и самоотвержения, мужества и отваги, долготерпения и сострадания… Это редкий образец принесения своей личности на алтарь родины для искупления человечества. Трогательно, что это совершил только человек. Еще трогательнее, что это совершила женщина, это совершил ребенок. Невинный и непорочный лик Девы Орлеана есть действительно луч света в темном царстве данной эпохи. Уже это обаяние личности невольно приковывает к себе взгляд мыслящего человека и заставляет от времени до времени остановиться над данным пунктом и хотя сколько-нибудь отдохнуть душой от терзаний и жестокостей, наносимых друг другу людьми даже до дня сего…