Полное собрание стихотворений - Цветаева Марина Ивановна - Страница 9

Нежные ласки тебе уготованы

Добрых сестричек.

Ждем тебя, ждем тебя, принц заколдованный

Песнями птичек.

Взрос ты, вспоенная солнышком веточка,

Рая явленье,

Нежный как девушка, тихий как деточка,

Весь – удивленье.

Скажут не раз: “Эти сестры изменчивы

В каждом ответе!”

– С дерзким надменны мы, с робким застенчивы,

С мальчиком – дети.

Любим, как ты, мы березки, проталинки,

Таянье тучек.

Любим и сказки, о, глупенький, маленький

Бабушкин внучек!

Жалобен ветер, весну вспоминающий...

В небе алмазы...

Ждем тебя, ждем тебя, жизни не знающий,

Голубоглазый!

Гале Дьяконовой

Мама стала на колени

Перед ним в траве.

Солнце пляшет на прическе,

На голубенькой матроске,

На кудрявой голове.

Только там, за домом, тени...

Маме хочется гвоздику

Крошке приколоть, —

Оттого она присела.

Руки белы, платье бело...

Льнут к ней травы вплоть.

– Пальцы только мнут гвоздику. —

Мальчик светлую головку

Опустил на грудь.

– “Не вертись, дружок, стой прямо!”

Что-то очень медлит мама!

Как бы улизнуть

Ищет маленький уловку.

Мама плачет. На колени

Ей упал цветок.

Солнце нежит взгляд и листья,

Золотит незримой кистью

Каждый лепесток.

– Только там, за домом, тени...

Вы бродили с мамой на лугу

И тебе она шепнула: “Милый!

Кончен день, и жить во мне нет силы.

Мальчик, знай, что даже из могилы

Я тебя, как прежде, берегу!”

Ты тихонько опустил глаза,

Колокольчики в руке сжимая.

Все цвело и пело в вечер мая...

Ты не поднял глазок, понимая,

Что смутит ее твоя слеза.

Чуть вдали завиделись балкон,

Старый сад и окна белой дачи,

Зашептала мама в горьком плаче:

“Мой дружок! Ведь мне нельзя иначе, —

До конца лишь сердце нам закон!”

Не грусти! Ей смерть была легка:

Смерть для женщин лучшая находка!

Здесь дремать мешала ей решетка,

А теперь она уснула кротко

Там, в саду, где Бог и облака.

Эхо стонало, шумела река,

Ливень стучал тяжело,

Луч серебристый пронзил облака.

Им любовались мы долго, пока

Солнышко, солнце взошло!

Горькой расплаты, забвенья ль вино, —

Чашу мы выпьем до дна!

Эта ли? та ли? Не все ли равно!

Нить навсегда создана.

Сладко усталой прильнуть голове

Справа и слева – к плечу.

Знаю одно лишь: сегодня их две!

Большего знать не хочу.

Обе изменчивы, обе нежны,

Тот же задор в голосах,

Той же тоскою огни зажжены

В слишком похожих глазах...

Тише, сестрички! Мы будем молчать,

Души без слова сольем.

Как неизведано утро встречать

В детской, прижавшись, втроем...

Розовый отсвет на зимнем окне,

Утренний тает туман,

Девочки крепко прижались ко мне...

О, какой сладкий обман!

Когда снежинку, что легко летает,

Как звездочка упавшая скользя,

Берешь рукой – она слезинкой тает,

И возвратить воздушность ей нельзя.

Когда пленясь прозрачностью медузы,

Ее коснемся мы капризом рук,

Она, как пленник, заключенный в узы,

Вдруг побледнеет и погибнет вдруг.

Когда хотим мы в мотыльках-скитальцах

Видать не грезу, а земную быль —

Где их наряд? От них на наших пальцах

Одна зарей раскрашенная пыль!

Оставь полет снежинкам с мотыльками

И не губи медузу на песках!

Нельзя мечту свою хватать руками,

Нельзя мечту свою держать в руках!

Нельзя тому, что было грустью зыбкой,

Сказать: “Будь страсть! Горя безумствуй, рдей!”

Твоя любовь была такой ошибкой, —

Но без любви мы гибнем, Чародей!

– “Все перемелется, будет мукой!”

Люди утешены этой наукой.

Станет мукою, что было тоской?

Нет, лучше мукой!

Люди, поверьте: мы живы тоской!

Только в тоске мы победны над скукой.

Все перемелется? Будет мукой?

Нет, лучше мукой!

Каток растаял... Не услада

За зимней тишью стук колес.

Душе весеннего не надо

И жалко зимнего до слез.

Зимою грусть была едина...

Вдруг новый образ встанет... Чей?

Душа людская – та же льдина

И так же тает от лучей.

Пусть в желтых лютиках пригорок!

Пусть смел снежинку лепесток!

– Душе капризной странно дорог

Как сон растаявший каток...

Гаснул вечер, как мы умиленный

Этим первым весенним теплом.

Был тревожен Арбат оживленный;

Добрый ветер с участливой лаской

Нас касался усталым крылом.

В наших душах, воспитанных сказкой,

Тихо плакала грусть о былом.

Он прошел – так нежданно! так спешно! —

Тот, кто прежде помог бы всему.

А вдали чередой безутешно

Фонарей лучезарные точки

Загорались сквозь легкую тьму...

Все кругом покупали цветочки;

Мы купили букетик... К чему?

В небесах фиолетово-алых

Тихо вянул неведомый сад.

Как спастись от тревог запоздалых?

Все вернулось. На миг ли? На много ль?

Мы глядели без слов на закат,

И кивал нам задумчивый Гоголь

С пьедестала, как горестный брат.

Вам сердце рвет тоска, сомненье в лучшем сея.

– “Брось камнем, не щади! Я жду, больней ужаль!”

Нет, ненавистна мне надменность фарисея,

Я грешников люблю, и мне вас только жаль.

Стенами темных слов, растущими во мраке,

Нас, нет, – не разлучить! К замкам найдем ключи

И смело подадим таинственные знаки

Друг другу мы, когда задремлет все в ночи.

Свободный и один, вдали от тесных рамок,

Вы вновь вернетесь к нам с богатою ладьей,

И из воздушных строк возникнет стройный замок,

И ахнет тот, кто смел поэту быть судьей!

– “Погрешности прощать прекрасно, да, но эту —

Нельзя: культура, честь, порядочность... О нет”.

– Пусть это скажут все. Я не судья поэту,

И можно все простить за плачущий сонет!

Рот как кровь, а глаза зелены,

И улыбка измученно-злая...

О, не скроешь, теперь поняла я:

Ты возлюбленный бледной Луны.