Смерть раненого зверя с тонкой кожей - Александер Патрик - Страница 39

• Предыдущая
• 39/50
• Следующая

– Есть, Ваше Превосходительство.

Артур направился к двери.

– Да, и Артур, я знаю, эти полицейские просто чудо, но...

Он повел рукой.

– Сэр?

– Ты не забыл взять мой пистолет?

Фрэнк Смит и Джоан Эббот ужинали в квартире Смита. Она приготовила телятину с канадским рисом и грибами в соусе собственного приготовления. Он открыл бутылку Вдовы Клико.

– Почему шампанское?

– Есть повод.

– Какой?

– Я не совсем уверен. Но есть.

Она улыбнулась.

– Мне это нравится.

Во время еды они почти не разговаривали. Он все еще думал о событиях этого дня. Джоан нервничала и чувствовала себя немного не в своей тарелке, будто бы пользуется его гостеприимством.

– Прекрасный ужин. Ты отлично готовишь.

– Я люблю готовить.

Он глотнул шампанского, исподтишка разглядывая ее, так как ему казалось неприличным смотреть открыто.

– Джоан, что-то не так?

– Нет. Heт, конечно, нет. Ты был очень... добр.

– То есть ты... тебе здесь плохо?

– О Господи, конечно нет. Наоборот, ты был... ну очень добр ко мне.

– Ты так все время говоришь. Но при этом ты не выглядишь... ммм... расслабленной.

Она замолчала и принялась вертеть в руках стакан.

– Мне кажется, что я... навязываюсь тебе.

– Навязываешься? Я рад, что ты здесь. Кроме того, ты же не можешь вернуться в квартиру, люди Шеппарда еще там – в надежде на то, что Эббот туда вернется.

– Я могла бы уйти к моей кузине. Уверена, она не станет возражать.

– Тебе здесь не нравится?

– Очень нравится.

– Тогда?..

– Послушай, ты... ты меня пожалел, взял к себе, ухаживал за мной. А я что сделала? Я забралась к тебе в постель.

– Да уж, просто ужасно, не так ли? Тем не менее, я закрыл глаза и думал об Англии и Королеве.

– Фрэнк, пожалуйста, я серьезно. Мне кажется, я... в каком-то смысле скомпрометировала тебя. Или заставила тебя думать, что ты меня скомпрометировал.

– О да, именно это ты и сделала. Ты, несомненно, меня скомпрометировала. А я скомпрометировал тебя. В общем, можно сказать, что мы друг друга скомпрометировали. И я предлагаю продолжать компрометировать друг друга в будущем. Я нахожу это самым приятным опытом во всех смыслах этого слова. Кроме того...

Он сделал паузу, прочистил горло, чтобы собраться с духом.

– Кроме того... ты мне нравишься.

Она улыбнулась ему.

– Было бы ужасно, если бы было не так.

– Боже мой, для застенчивого мужчины я становлюсь храбрецом, правда? Наверное, это шампанское. Давай еще выпьем?

Когда Элис с Эбботом добрались в ту ночь до постели, Эббот был пьян, хотя это трудно было заметить. Он говорил связно, хотя и немного медленно. Так же и двигался. Ему не хватало грации.

Обнаженные, они лежали рядом, нежно обнявшись во мраке слегка подсвеченной лунным светом комнаты.

– Не думаю, что смогу сегодня заниматься любовью. Это все алкоголь.

– Тебе кажется, только это имеет значение? Мне достаточно просто лежать рядом с тобой, чувствовать тебя рядом.

Она улыбнулась в темноте. Да, и просыпаться ночью, зная, что он рядом, ощущать присутствие, чувствовать, как он слегка шевелится во сне. Этого было достаточно, даже более чем. Если бы только он мог остаться. Если бы... "Стоп, не расстраиваться", – сказала она себе.

– Больше всего, – сказала она, – я люблю просыпаться утром. И еще не проснувшись, понимать, что я счастлива, но еще не знать, почему. И потом вдруг вспомнить. Это звучит глупо?

Ричард проваливался в сон, полуслушав ее слова, его рассудок был полон смутных бессвязных образов, как будто он грезил наяву. Как раз перед тем, как окончательно забыться в липких сновидениях, он увидел, как бегущий бродяга взлетел в воздух, перекувырнулся и приземлился на спину, раскинув руки, словно распятый на кресте.

Ночью торговцы фруктами расставляют свои лотки на углах улиц и освещают их свечами. С веранды Дженни ему было видно зажигающиеся один за другим огоньки, словно светлячки, нарушающие черноту ночи.

Однажды ночью он прогулялся туда с Дженни, повисшей на его руке, через тихий, почти безлюдный промышленный квартал, в гудящий спорами и смехом торговый центр, наполненный людьми и мерцающим светом свечей. Большинство мужчин были одеты в футболки с изображением Нжала, женщины – в дешевые ситцевые платья. Единственное, что облагораживало последних, – это неторопливая поэзия покачивающихся при ходьбе крутых бедер.

Они пересекли площадь Нжала с ее современными отелями и открытыми кафе, среди которых прогуливались туристы, моряки и модные шлюхи, вышедшие на вечернюю охоту.

Эббот отрастил бороду, и Дженни достала ему одежду, какую носят моряки, чтобы ему было проще оставаться незамеченным. Она даже нашла ему морскую фуражку, которая напомнила ему о загадочном герое одного немецкого романа, носившем такой же головной убор (der Mann in der Kapitansmutze), и появлявшемся в моменты затруднения в виде воплощения нечистой совести.

– Это я, – сказал он. – Я их нечистая совесть.

– Ты что?

– Человек из Kapitansmutze, – ответил он.

Они оставили площадь, гуляющих и мерцающий свет и поднялись на невысокий, но крутой холм к парку Нжала. Он нашел дерево и взобрался на него. Оружие было на месте, в кейсе, завернутое в промасленную бумагу.

Когда они вернулись в бунгало, он вытащил винтовку из кофра, стер с нее масло, тщательно ее изучил и собрал. Она была в отличном рабочем состоянии.

– Зачем тебе еще одно оружие? – спросила она.

– Я не знаю, – ответил он. – Может оказаться кстати. Посмотри на нее. Отличная работа, правда?

– Красиво, – сказала она. – И жестоко.

Нжала провел еще одну трудную ночь без женщины, просидев до трех с Артуром и своим финансовым советником над цифрами производства урана, ценами и политическими уступками, на которые можно надеяться, если понизить цены, в том случае, разумеется, если уступки того стоят.

Вскоре после трех из посольства доставили телеграмму, сообщившую что его кузен Джозеф Омату готовит переворот. Он немедленно телеграфировал приказ начальнику полиции и армейскому генералу, которому более или менее доверял, арестовать Омату и его семью и казнить их на месте. Всех известных сторонников Омату тоже уничтожить, а в ту часть страны, где обитало племя Омату, направить дивизию отборных солдат. Любые зарождающиеся восстания и беспорядки немедленно и кроваво подавлять.

Затем еще около часа Нжала обсуждал другие аспекты сложных многоходовых переговоров по вопросам нефти и урана, после чего, наконец, отправился в постель, потому как заметил, что остальные уже засыпают за столом и не в состоянии четко мыслить. Президент и сам немного устал, но спать не хотел и был слегка раздражен отсутствием женщины. Он бы в два счета мог взять этот чертов вертолет и улететь на нем обратно в Лондон... Но вряд ли это было бы разумно. А сейчас ему необходимо быть разумным.

Начальник Департамента тоже думал о Лондоне. Он чувствовал, что не может дольше оставаться в стороне, весело плавая по Соленту, пока в Лондоне происходит Бог знает что. Это было типичным поведением британского истеблишмента, который он всю жизнь критиковал – беззаботно проводить уикенды за городом, наплевав на повсеместные международные кризисы. Поэтому позже, в ту субботу, он неохотно оставил прибрежный паб с тусовкой яхтсменов, пиво, шутки и милые сердцу каждого моряка-любителя разговоры на морскую тему и повел свою Бристоль 1967 года выпуска обратно в Лондон.

Вскоре после полуночи он позвонил Фрэнку Смиту, который был в постели.

– Не двигайся, – сказала Джоан. – Пусть звонит.

– Я и не собирался двигаться, – ответил Смит. – Но не могу слушать, как разрывается телефон.

• Предыдущая
• 39/50
• Следующая