Лейденская красавица - Хаггард Генри Райдер - Страница 63
- Предыдущая
- 63/95
- Следующая
Офицер, командовавший отрядом, выступил вперед, чтобы доложить о выполнении возложенного на него поручения.
– Что это за шум? – спросил инквизитор испуганным пискливым голосом. – Бунт в городе?
– А где же прочие? – перебил Рамиро, окинув взглядом поредевшие ряды.
– Умерли, – отвечал офицер, – некоторых убили рыжий великан и его спутник, а других – толпа.
Рамиро начал браниться и посылать проклятия, так как знал, что если весть о случившемся дойдет до Альбы и Кровавого Совета, он потеряет всякий кредит в их глазах.
– Трус! – кричал он, тряся кулаком перед лицом офицера. – Как ухитриться потерять столько солдат, арестовывая двух еретиков?
– Не моя вина, – довольно грубо отвечал офицер, возмущенный резкостью смотрителя, – виноваты толпа и меч этого великана, косивший нас, как траву. – Он подал Рамиро меч «Молчание».
– Меч по нем, – пробормотал Монтальво, – другому и поднять его не впору. Повесьте его в коридоре, он может понадобиться как вещественное доказательство. – А про себя он подумал: «Опять неудача, неудача, преследующая меня всякий раз, как замешивается Лизбета ван-Хаут».
Он отдал приказание, и арестованных повели вверх по узкой лестнице.
На первую площадку выходила крепкая дубовая дверь, которая вела в большое полутемное помещение. Посредине этого помещения шел проход, а по обеим сторонам его находились клетки из крепких дубовых брусьев шагов девяти или десяти в поперечнике, слабо освещенные высоко проделанными окошечками за железными решетками, – клетки, как бы предназначенные для диких зверей, но служившие помещением для человеческих существ, провинившихся против учения Церкви. Те, кому пришлось видеть еще существующую поныне в Гааге тюрьму инквизиции, могут представить себе весь ужас подобного помещения.
В одно из таких ужасных помещений втолкнули Мартина, а раненого Фоя грубо бросили на кучу грязной соломы, лежавшей в углу. Затем, заперев дверь засовами и замком, солдаты ушли.
Как только глаза Мартина привыкли к полумраку, он стал осматриваться. Удобств тюрьма предоставляла весьма мало, и построенная на некоторой высоте, она тем не менее поражала воображение еще больше всякого подземелья, предназначенного для подобной же цели. По счастливой случайности, однако, в одном углу этой клетки оказался большой кувшин с водой.
«Авось не отравленная», – подумал Мартин, и, взяв кувшин, стал жадно пить, так как от огня и жаркой битвы в нем, казалось, все пересохло внутри.
Утолив наконец жажду, он подошел к лежавшему в беспамятстве Фою и понемножку начал вливать ему в рот воду, которую тот глотал механически. Мартин осмотрел, насколько мог, его раны и увидал, что причиной его беспамятства служит рана на правой стороне головы, которая, наверное, оказалась бы смертельной, не будь на Фое шапки со стальной подкладкой, но в настоящем случае была неопасна, и нанесенный удар причинил только сильный ушиб и сотрясение.
Вторая глубокая рана была на левом бедре, однако хотя из нее сильно шла кровь, артерия не была задета. На руках и ногах были еще раны, и под кольчугой на теле оказалось много синяков от мечей и кинжалов, но ни одно повреждение не было серьезным.
Мартин обмыл раны как можно осторожнее, но дальше оказалось затруднение, так как на нем и на Фое было фланелевое белье, а фланель не годится для перевязки ран.
– Вам нужно полотно? – послышался женский голос из соседней клетки. – Подождите, я дам вам свою рубашку.
– Как я могу взять часть вашей одежды, мефроу, чтобы перевязать нашего раненого? – отвечал Мартин.
– Возьмите и не беспокойтесь, – отвечала незнакомка тихим, приятным голосом. – Мне она уже не нужна: меня сегодня казнят.
– Казнят сегодня? – проговорил Мартин.
– Да, – отвечал голос, – во дворе или в подземелье, на площади они не смеют, боясь народа. Мне отрубят голову. Не счастливица ли я? Только отрубят голову!
– Боже, где же ты? – вырвалось у Мартина.
– Не печальтесь обо мне, – продолжал голос. – Я очень рада. Нас было трое – отец, сестра и я, и вы понимаете, мне хочется встретиться с ними. И лучше умереть, чем снова перенести все, что я перенесла. Вот вам полотно. Рубашка, кажется, в крови у горла, но все же пригодится вам, если вы разорвете ее на полосы.
В промежуток между дубовыми брусьями просунулась нежная дрожащая ручка, державшая сорочку.
При слабом свете Мартин увидал, что кисть ее была порезана и вспухла. Он заметил это и поклялся отомстить испанцам и монахам за эту нежную благодетельную ручку, что, по счастливому стечению обстоятельств, мог впоследствии выполнить блестяще. Взяв сорочку, Мартин на минуту остановился, раздумывая, следует ли предпринимать что-нибудь и не лучше ли дать Фою умереть.
– О чем вы раздумываете? – спросил голос из-за решетки.
– Я думаю, что, может быть, для моего господина было бы лучше умереть, и я дурак, что останавливаю кровь.
– Нет, нет, – возразил голос, – вы должны сделать все, что от вас зависит, а остальное предоставить Богу. Богу угодно, чтобы я умерла, и в том нет большой беды, ведь я только слабая девушка; а может быть, Богу будет угодно, чтобы этот молодой человек остался в живых и служил своему отечеству и вере. Перевяжите его раны, добрый человек!
– Может быть, вы правы, – отвечал Мартин. – Кто знает? Для каждого замка найдется подходящий ключ, если только суметь найти его.
Он наклонился над Фоем и начал перевязывать его раны полотняными бинтами, смоченными в воде, а потом снова одел его, даже надел кольчугу.
– А вы сами не ранены? – спросил голос.
– Слегка, сущие пустяки: несколько царапин и ушибов. Кожаная куртка сослужила службу.
– Расскажите мне, с кем вы сражались? – спросила девушка.
Пока Фой все еще лежал в беспамятстве, Мартин, чтобы скоротать время, рассказал о нападении на литейную башню, о борьбе с испанцами и о последней обороне на дворе.
– Какая ужасная оборона – двое против стольких солдат, – сказал голос, и в нем послышалось восхищение.
– Да, – согласился Мартин, – горячая была битва, самая горячая, какую я запомню. Что до меня, то я не горюю: они хорошо заплатили за мое грешное тело. Я еще не сказал вам, что народ напал на них, когда они вели нас сюда, и в клочки растерзал их раненых. Да, хорошую цену они заплатили за фрисского мужика и лейденского бюргера.
– Прости, Господи, их души! – проговорила незнакомка.
– Это как Ему будет угодно, – сказал Мартин, – и меня не касается: я имел дело только с их телами и…
В эту минуту Фой застонал, сел и попросил пить. Мартин подал ему кувшин.
– Где я? – спросил Фой. Мартин объяснил ему.
– Кажется, плохи наши дела, старина, – сказал Фой слабым голосом, – но раз мы пережили это, то, я думаю, мы переживем и остальное. – В голосе его прозвучала свойственная ему жизнерадостность.
– Да, мейнгерр, – раздался голосок из-за решетчатой перегородки, – и я тоже думаю, что вы переживете все остальное, и я молюсь, чтобы это было так.
– Кто это? – спросил Фой вяло.
– Тоже узница, – отвечал Мартин.
– Узница, которая скоро освободится, – снова раздался голос в темноте, так как тем временем совершенно стемнело.
Фой снова заснул или впал в беспамятство, и на долгое время воцарилась полная тишина, пока не раздался стук засовов у входной двери, и среди мрака показалось мерцание фонаря. В узком проходе послышались шаги нескольких людей, и один из них, отворив дверь клетки, наполнил кружку водой из кожаного меха и бросил, как собакам, несколько кусков черного хлеба и трески. Посмотрев на заключенных, сторож что-то пробормотал и пошел прочь, не подозревая, как он был близок к смерти, так как Мартин был взбешен. Однако он не тронул сторожа. Затем отворилась дверь соседней клетки и мужской голос сказал:
– Выходите!.. Пора!..
– Да, пора, и я готова, – отвечал тонкий голосок. – Прощайте, друзья. Господь с вами!
– Прощайте, мефроу, – отозвался Мартин, – желаю вам скоро быть у Бога. – Затем, как бы спохватившись, он прибавил: – Как ваше имя? Мне бы хотелось знать его.
- Предыдущая
- 63/95
- Следующая
