Неравный поединок - Хаггард Генри Райдер - Страница 4
- Предыдущая
- 4/4
– Пойдем, нкоси, – сказал Том, – вернемся к фургону.
– Хорошо, Том, – ответил я, – я вернусь. Но сперва убью остальных трех.
Такой ярости и такой решимости довести дело до конца я не испытывал никогда в жизни ни до, ни после.
– Можешь убираться, если хочешь, или залезай на дерево.
Том взвесил оба предложения и благоразумно взобрался на дерево. Жаль, что я не последовал его примеру.
Я нашарил в кармане нож с экстрактором и наконец с превеликим трудом вытащил злополучный патрон, который чуть не погубил меня. При этом я прочистил и ствол. Кусочек заряда, застрявший там, был не толще почтовой марки (во всяком случае, не толще листа писчей бумаги) Покончив с этим, я зарядил ружье, перевязал носовым платком руку, чтобы остановить кровь, и опять принялся за свое.
Я приметил, что львица скрылась ярдах в пятидесяти выше того места, где я стоял, в густом зеленом кустарнике, что рос над ручьем, протекавшим по дну оврага, Туда я и направился. Однако когда я продрался в гущу, я ничего не смог разглядеть. Тогда я поднял большой камень и швырнул его в кусты. Вероятно, он попал во второю львенка. Так или иначе, звереныш выпрыгнул и очутился сбоку от меня, дав мне таким образом возможность открыть, как говорят, огонь с левого борта. Я поспешил воспользоваться этим и уложил его наповал. За львенком из кустов с быстротой молнии выскочила львица. Но как проворна она ни была, я успел всадить ей из второго ствола пулю между ребер, да так, что она, подпрыгнув, сделала в воздухе тройное сальто, словно подстреленный на бегу кролик. Я тут же загнал в ружье два новых патрона. Львица приподнялась и поволокла ко мне свое тело на передних лапах, рыча и испуская стоны, и голос ее выражал такую сатанинскую злобу, какой я еще не видел. Я снова выпалил и на сей раз попал ей в грудь. Тут львица упала на бок и испустила дух.
Это был первый и последний раз, когда мне привелось стрелять по двум львам справа и слева. Да я и не слыхал, чтобы кому-нибудь удавалось такое.
Я был, конечно, очень доволен собой и, зарядив снова ружье, отправился на поиски черногривого красавца, задравшего Каптейна. Поднимался я по оврагу медленно и с величайшей осторожностью, обыскивая по пути каждый куст, каждый пучок травы. Уверяю вас, это было волнующее занятие: ведь в любое мгновение лев мог броситься на меня. Успокаивал я себя тем, что лев, если он не загнан в тупик а не ранен, редко первым нападает на человека. Редко, но случается, и вы об этом сейчас услышите. Вероятно, я потратил на поиски не меньше часа. Один раз мне показалось, что я вижу какое– то движение в траве, но, верно, это была ошибка, льва я так и не обнаружил.
Наконец я добрался до конца оврага и очутился в тупике. Дальнейший путь преграждала каменная скала высотой около пятидесяти футов. С нее низвергался небольшой водопад, а впереди футах в семидесяти находилось нагромождение валунов высотой футов в Двадцать пять. Они поросли кое-где папоротником, травой и чахлыми кустами.
Стены оврага и здесь били довольно крутые, но я все же забрался наверх и осмотрелся. Ничего! Я, как видно, упустил льва в нижней части оврага, а может, он и вовсе удрал. Вот досада! Впрочем, застрелить за утро трех львов из одного ружья не так уж плохо. Я решил удовлетвориться этим и спустился обратно, обходя нагромождение валунов. От возбуждения и усталости я совсем обессилел, а ведь мне еще предстояло снимать шкуру с трех львов. Отойдя от груды валунов ярдов на восемнадцать, я огляделся. Глаз у меня достаточно зоркий, наметанный, но я решительно ничего не заметил.
И вдруг увидел такое, от чего у меня кровь застыла в жилах. Прямо напротив, на груде валунов, стоял, четко вырисовываясь на фоне скалы, черногривый. Он прятался там, припав к земле, а теперь поднялся и возник передо мной во весь рост, словно по велению волшебника. Он стоял там, бил хвостом – живая копия скульптуры, украшающей ворота дома Нортумберлендов. Как раз недавно я видел эти ворота на картинке. Но стоял он недолго. Едва я прижал к плечу приклад ружья, как он прыгнул с валунов прямо на меня.
Боже, каким огромным он выглядел, каким страшным! Высоко в воздухе он описал большую дугу. Я выстрелил в тот момент, когда лев достиг ее высшей точки. Медлить было нельзя, ибо, чтобы преодолеть расстояние между нами и обрушиться прямо на меня, ему достаточно было одного прыжка. Поэтому я выстрелил, почти не целясь, как охотник, который бьет влет бекаса. Пуля попала в цель – я слышал глухой удар о тело льва, со свистом рассекавшее воздух. Еще мгновение – и меня бросило на землю, я упал на низкорослый кустарник, обвитый ползучими растениями, что ослабило силу удара. Лев подмял меня под себя, его огромные белые зубы сомкнулись на моем бедре, я даже услышал, как они заскрежетали о кости. В ужасе я завопил, ибо в отличие от доктора Ливингстона, которого, кстати, хорошо знал, не чувствовал себя ни оцепеневшим, ни спокойным. Я уже считал себя погибшим. Но внезапно – как раз когда я прощался с жизнью – хватка льва ослабла. Он отпустил мое бедро и зашатался из стороны в сторону. Огромная пасть, из которой хлестала кровь, была широко раскрыта. Потом он заревел, и рев его потряс скалы.
И вот его огромная голова упала, чуть не придавив меня. Он был мертв. Пуля вошла в грудь и вышла с правой стороны хребта, где-то в середине спины.
Моя рана ужасно болела, и я только потому не потерял сознания. Отдышавшись, я кое-как выбрался из-под тела льва. Благодарение Богу, его огромные зубы не раздробили бедренной кости. Но кровь шла ручьем, и, вероятно, я умер бы от потери крови, если б на помощь не прибежал Том. Вдвоем мы развязали носовой платок на моей руке и плотно, с помощью палки, перетянули ногу.
Так я заплатил за то, что как безумец решил в одиночку сражаться с целым семейством львов. Поединок был слишком неравным. С тех пор я хромаю и останусь хромым до самой смерти. Каждый год в марте моя рана начинает болеть, а примерно раз в три года открывается.
Вряд ли нужно говорить, что я так и не приобрел партию слоновой кости в ставке Секукуни. Она досталась другому – какому– то немцу, который нажил на ней пятьсот фунтов. Я же целый месяц лежал на спине и еще полгода еле ходил. А теперь, когда я рассказал вам свою историю, выпью еще глоток голландской, да и на покой. Спокойной ночи вам, спокойной ночи!»
- Предыдущая
- 4/4
