Священный цветок - Хаггард Генри Райдер - Страница 37

• Предыдущая
• 37/66
• Следующая

– Джон, – сказал я, – я принес вам вещи, которые, мне кажется, вы потеряли.

С этими словами я вручил ему переплетенную в сафьян книгу «Христианский год» и акварельный портрет молодой женщины, найденные мною в ограбленном миссионерском доме в Килве. Он посмотрел сначала на портрет, потом на книгу. Я вышел из хижины, чтобы полюбоваться восходом солнца. Через несколько минут брат Джон позвал меня к себе, и когда я снова вошел в хижину, он спросил меня нетвердым голосом:

– Где вы нашли эти вещи, Аллан?

Я рассказал ему всю историю от начала до конца. Он выслушал меня, не проронив ни слова, и, когда я кончил, сказал:

– Я должен сказать вам, хотя, быть может, вы об этом догадываетесь, что это портрет моей жены, и эта книга принадлежит ей.

– Принадлежит ей? .. – воскликнул я.

– Да Аллан. Я говорю «принадлежит» потому, что убежден в том, что она жива. Я не могу сказать, на чем основывается это убеждение, так же, как не могу объяснить, каким образом дикарь зулус сумел точно предсказать мой приход. Иногда нам удается вырвать у неведомого какую-нибудь тайну. Я верю, что моя жена жива до сих пор.

– Спустя двадцать лет, Джон?

– Да, спустя двадцать лет. Как вы думаете, – спросил он почти свирепо, – зачем я под видом сумасшедшего брожу среди африканских дикарей, которые почитают безумных и не причиняют им вреда?

– Я думаю, для того, чтобы собирать бабочек и растения.

– Бабочек и растения! Это только предлог. Я искал и ищу свою жену. Вам это может показаться безумием, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что, когда мы расстались, она ждала ребенка, но я верю, Аллан, что она живет среди какого-нибудь дикого племени.

– В таком случае, быть может, лучше было бы не искать ее, – ответил я, подумав при этом о судьбе, постигавшей в те времена белых женщин, которые, спасшись от кораблекрушения, попадали в руки кафров и делались их женами.

– Нет, Аллан. Того, о чем вы думаете, я не боюсь. Если Бог спас мою жену, то он также защитил ее от всяких несчастий. Теперь вы понимаете, – прибавил он, – почему я хочу посетить этих понго, почитающих белую богиню…

– Понимаю, – сказал я и покинул его, так как, зная теперь все, я считал наилучшим не продолжать этот мучительный разговор.

Мне представлялось совершенно невероятным, чтобы его жена могла быть жива до сих пор. Открытие, что ее уже нет на свете, тяжело отразилось бы на брате Джоне.

Когда мы завтракали, Ханс, все еще страдавший от головной боли и раскаяния и прятавшийся за воротами от насмешек своих товарищей, вполз к нам в хижину, словно побитая собака, и объявил, что к нам идет Бабемба в сопровождении большого числа воинов, несущих тюки и ящики. Я приготовился встретить их, но потом вспомнил, что, по странному туземному обычаю, брат Джон является самым важным из нас лицом. Поэтому я отошел в сторону и попросил его занять мое место. Он поспешно допил свой кофе и, немного отойдя от нас, остановился в позе статуи. Бабемба и его спутники приблизились к нему, ползя на четвереньках. Остальные воины тоже держались по-рабски, насколько это позволяла им ноша.

– О король Догита, – сказал Бабемба, – твой брат король Бауси возвращает оружие твоим детям, белым людям, и посылает им подарки.

– Рад слышать это, Бабемба, – сказал брат Джон, – хотя лучше бы было, если бы его вовсе не отбирали. Сложи все здесь и встань на ноги. Я не люблю, когда люди ползают предо мной, словно обезьяны.

Приказание брата Джона было немедленно исполнено. Мы пересчитали оружие, патроны и прочее, отобранное у нас. Ничего не пропало, ничто не было испорчено. В придачу к нашим вещам тут было четыре великолепных слоновых клыка– подарки Стивену и мне, которые я, будучи человеком практичным, охотно принял, – несколько кожаных плащей и оружие мазиту в дар Мавово и охотникам, великолепная туземная кровать с ножками из слоновой кости – подарок Хансу за его способность спать при самых исключительных обстоятельствах (услышав это, зулусы громко захохотали, а Ханс с проклятиями исчез за хижинами) и для Самми – волшебный музыкальный инструмент, с просьбой в будущем пользоваться им при публике вместо своего голоса. Я должен прибавить, что Самми не понял шутки, как Ханс, но все мы вполне оценили юмор мазиту.

– Напрасно смеются эти чернокожие дети, мистер Квотермейн, – сказал он. – В таких случаях от тихих молитв мало толку. Я убежден, что только мой громкий плач был услышан небом, спасшим нас от языческих стрел.

– О Догита и белые господа! – сказал Бабемба. – Король приглашает вас к себе, чтобы попросить у вас извинения за происшедшее. На этот раз вам не надо брать с собой оружие, так как отныне вы можете считать себя среди мазиту в полной безопасности.

Мы немедленно отправились к королю, захватив с собой отвергнутые им подарки. Наше шествие к королевским хижинам вышло весьма торжественным. При нашем прохождении народ склонялся перед нами, хлопая в знак приветствия в ладоши. Дети и девушки бросали в нас цветы, словно мы были новобрачными. Мы проходили мимо места казни, где все еще стояли столбы (могилы были засыпаны), на которые, признаться, я смотрел с содроганием.

Когда мы пришли к Бауси, он и его советники встали и поклонились нам. Больше того, король подошел к брату Джону, взял его за руку и потерся своим уродливым черным носом о нос своего почетного гостя. Это, по-видимому, заменяло у мазиту объятия – честь, которой брат Джон, казалось, совсем не оценил. Потом последовали длинные речи, после которых мы пили густое туземное пиво.

Бауси объяснил, что все зло происходило от покойного Имбоцви и его учеников, от тирании которых уже давно стонала вся земля мазиту.

Брат Джон принял за всех нас извинение Бауси, потом прочел ему целую лекцию или, вернее, проповедь, занявшую ровно двадцать пять минут. В этой проповеди он говорил о зле, происходящем от суеверия, и указывал на лучший, более возвышенный путь. Бауси ответил, что он охотно поговорит об этом пути в другой раз. Найти этот путь будет весьма легко (принимая во внимание, что остаток своих дней мы проведем с ним) – хотя бы на будущую весну, когда будет посеян хлеб и у мазиту будет много свободного времени. После этого мы поднесли ему наши подарки, которые он на этот раз принял весьма охотно. Потом я взял слово и объяснил Бауси, что мы далеки от намерения остаться на всю жизнь в городе Безу и хотим в самом непродолжительном времени отправиться в Землю Понго. При этом лицо короля и его советников приняло печальное выражение.

– Послушай меня, о господин Макумазан, – сказал он. – Эти понго представляют большой и могущественный народ, который живет среди болот и ни с кем не смешивается. Если им удается поймать кого-нибудь из мазиту или людей какого-нибудь другого племени – они либо убивают их, либо уводят в свою землю, где обращают их в рабов или приносят в жертву демонам, которых почитают.

– Это правда, – вмешался Бабемба, – когда я был очень молодым, я был в плену у понго, которые хотели принести меня в жертву Белому Дьяволу. Спасаясь от них, я потерял этот глаз.

Нет нужды говорить, что я принял к сведению это замечание, хотя нашел текущий момент неудобным для дальнейших расспросов. Если Бабемба был в Земле Понго, подумал я, он может снова отправиться туда или, по крайней мере, показать нам дорогу.

– Если нам удается поймать кого-нибудь из понго, – продолжал Бауси, – что случается, когда они выходят на охоту за рабами, мы убиваем их. С тех пор как мазиту живут в этом месте, между ними и понго всегда были ненависть и война. Я был бы счастлив, если бы мог уничтожить это злое племя.

– Это тебе не удастся, о король, пока жив Белый Дьявол, – сказал Бабемба. – Разве ты не слышал о пророчестве понго, которое гласит, что это племя будет существовать до тех пор, пока жив Белый Дьявол и цел Священный Цветок? Но когда умрет Белый Дьявол и перестанет цвести Священный Цветок, тогда всем им придет конец.

– Я полагаю, – сказал я, – что этот Белый Дьявол когда-нибудь да умрет.

• Предыдущая
• 37/66
• Следующая