Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление - Хорни Карен - Страница 43

В вопросе о внешности и умении себя подать мы найдем весь ряд внутренних ощущений, от своей непривлекательности до омерзительности. На первый взгляд, удивительно встретить эту склонность у женщин, чья привлекательность явно выше средней. Но не надо забывать, что здесь учитываются не объективные факты или мнение других, а расхождение, которое ощущает женщина между своим идеальным образом и наличным я. Таким образом, даже если она по общему утверждению красавица, она все-таки не абсолютная красавица, такая, которой никогда не было и не будет. И поэтому она так сильно сосредоточивается на своих несовершенствах – на шраме, недостаточно тонкой талии, на волосах, не вьющихся от природы, – и снимает с себя за это очки, иногда до того, что терпеть не может глядеться в зеркало. Или же в ней легко вспыхивает страх быть отвратительной для других, например, от одного того, что сосед в кино пересел на другое место.

В зависимости от других сторон личности презрительная установка по отношению к внешности может привести или к чрезвычайным усилиям противостоять чудовищному самооплевыванию, или к установке «а мне все равно». В первом случае необыкновенное количество времени, денег и размышлений тратится на волосы, лицо, платья, шляпы и т.п. Если презрение сосредоточено на каких-то особенностях – на носе, груди, избыточном весе, оно может довести до радикального «лечения», вплоть до операций или сбрасывания веса насильственными методами. Во втором случае гордость вмешивается даже в разумную заботу о коже, осанке, одежде. При этом женщина может быть так глубоко убеждена в своем безобразии или омерзительности, что любая попытка улучшить свою внешность кажется ей смешной.

Оплевывание своей внешности становится еще ядовитее, когда человек понимает, что оно идет из более глубокого источника. Вопрос «красив ли я?» неразрывно связан с другим вопросом: «Можно ли меня любить?» Здесь мы подходим к главной проблеме человеческой психологии и снова откладываем ее, поскольку вопрос о том, можно или нельзя кого-то любить, лучше решать в ином контексте. Связь вопросов очевидна, но все же это разные вопросы. Первый означает: достаточно ли хороша моя внешность, чтобы меня любили. Второй, есть ли у меня качества, за которые меня можно любить. Хотя первый вопрос важен, особенно в юности, второй касается сердцевины нашего существа и счастья в любви. Но достойные любви качества связаны с личностью человека, а пока невротик далек от себя самого, его точность слишком неясна для него, чтобы он интересовался ею. Кроме того, в то время как несовершенствами внешности часто можно пренебречь для любых практических целей, способность быть хорошим человеком ухудшается во всех неврозах по многим причинам. Однако хотя это и странно, аналитик слышит много жалоб по первому вопросу и очень мало, если они вообще есть, по второму. Не один ли это из многих, свойственных неврозу сдвигов от сути куда-то вдаль? От того, что реально значимо для самоосуществления, к лакированной поверхности? Не находится ли этот процесс в одном русле с погоней за славой? Тем, что у тебя милые и приятные качества, не прославишься, но можно прославиться исключительно «правильной» фигурой или идеально «правильным» платьем. В этом контексте неизбежно, что любые вопросы о внешности приобретают необычайную важность. И понятно, что пренебрежение к себе будет сосредоточено на них.

Пренебрежение к своему уму, в результате которого человек чувствует себя глупым, соответствует гордости всемогуществом своего разума. Выйдет ли на передний план гордость им или презрение к нему, зависит от структуры невроза в целом. На самом деле при большинстве неврозов есть нарушения, которые дают веские обоснования для недовольства работой сознания. Страх быть агрессивным может препятствовать критическому мышлению; вследствие общего нежелания невротика принимать на себя обязательства ему, может быть, трудно прийти к определенному мнению. Непреодолимая потребность казаться всемогущим может повредить способности к обучению. Общая тенденция затемнять личные вопросы может затемнить и ясность мышления: как люди, ослепившие себя по отношению к своим внутренним конфликтам, они могут не обращать внимания и на другие виды противоречий. Они бывают слишком зачарованы славой, которой им надо добиться, чтобы в достаточной мере интересоваться работой, которую они выполняют.

Я вспоминаю времена, когда я думала, что такие действительные трудности полностью отвечают за ощущение своей глупости; когда я надеялась помочь, говоря. «Ваш интеллект в совершенном порядке – а как обстоит дело с интересом, смелостью; что можно сказать обо всем том, что должно входить в Вашу способность работать?» Конечно, необходимо проработать все эти факторы. Но пациент не заинтересован в том, чтобы освободить себе доступ к собственному уму; его интересуют абсолютные возможности «образцового ума». Я тогда не понимала всей силы процесса самообесценивания, а он достигает гигантских размеров. Даже люди, имеющие подлинные интеллектуальные достижения, иногда чувствуют, что лучше настаивать на своей глупости, чем открыто признавать свои стремления, потому что им любой ценой надо избежать опасности быть осмеянными. С тихим отчаянием они принимают собственный приговор, отвергая свидетельства и уверения в противоположном.

Процесс самоуничижения с разных сторон нарушает активное преследование любых интересов. Его влияние может предшествовать любой деятельности, сопутствовать ей и наступать вслед за нею. Невротик, поддавшийся презрению к себе, может чувствовать такую обескураженность, что ему не приходит в голову, что он мог бы сменить свой стиль одежды, говорить на иностранном языке, выступать перед публикой. Или же он начинает что-то и бросает при самом первом затруднении. Ему страшно перед выступлением или во время его (страх перед сценой). Как по отношению к уязвимости, так и здесь, гордость и презрение к себе действуют совместно, порождая запреты и страхи. Обобщая, скажем, что и запреты и страхи – итог дилеммы, а ее суть – потребность в широком признании с одной стороны, и активное пренебрежение собой (или самоуничижение) – с другой.

Когда, несмотря на все эти трудности, работа закончена, сделана хорошо и хорошо принята, пренебрежение к себе не заканчивается. «Кто угодно мог достичь того же самого, не прилагая столько труда». Единственный пассаж, не достигший полного совершенства в сольном концерте пианиста, приобретает невероятные размеры: «На этот раз сошло, а в следующий раз освищут». Если же случилась неудача, она вызывает на себя всю мощь презрения к себе и обескураживает гораздо больше своего действительного значения.

Прежде чем мы обсудим четвертый аспект ненависти к себе, привычку фрустрировать себя, мы должны сузить тему до соответствующего ей объема, проведя различие с другими явлениями, которые выглядят очень похоже или имеют сходный результат. В первую очередь проведем различие со здоровой самодисциплиной. Человек, умеющий хорошо организовать свою жизнь, воздерживается от определенных действий или удовольствий. Но он делает это только потому, что другие цели важнее для него, и, следовательно, им уделяется внимание в первую очередь. Так, молодожены могут лишать себя каких-то удовольствий, потому что хотят накопить на собственный дом. Ученый или художник, преданный своей работе, ограничивает свою светскую жизнь, потому что ему дороже покой и возможность сосредоточиться. Такая дисциплина предполагает признание ограниченности (отсутствующее, к сожалению, при неврозе) – времени, сил, денег. Она предполагает также знание о своих реальных желаниях и умение отказаться от менее важных ради более важных. Это трудно для невротика, потому что его «желания» – в основном компульсивные потребности. И такова их природа, что все они равно важны; следовательно, ни от одного нельзя отказаться. Поэтому при аналитической терапии самодисциплина – скорее цель, к которой следует приближаться, а не действительность. Я бы и не упоминала здесь об этом, если бы не знала по опыту, что невротическим пациентам неизвестна разница между добровольным отказом и фрустрацией.