Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление - Хорни Карен - Страница 59

Мы начнем с описания проявлений мстительности в человеческих отношениях. Настоятельная потребность торжествовать над другими делает этот подтип чрезвычайно соревновательным. Фактически он не может вытерпеть, чтобы кто-то знал или достиг больше него, имел бы большую власть, и любым путем подвергает сомнению чужое превосходство. Мстительность толкает его стащить соперника с пьедестала или унизить. Даже если он подчиняется ему ради карьеры, он вынашивает планы окончательного торжества. Не связанный необходимостью лояльности, он легко может стать вероломным. Чего ему реально удается достичь своим, нередко неустанным трудом, зависит от его дарований. Но при всех своих планах и интригах он часто не достигает ничего стоящего, не только в силу своей непродуктивности, но и потому, что он слишком саморазрушителен, как мы это сейчас увидим.

Наиболее очевидные проявления его мстительности – приступы дикой ярости. Эти взрывы мстительного бешенства могут быть так ужасны, что пугают его самого – как бы не натворить чего-нибудь непоправимого, когда отказывают тормоза. Например, пациенты действительно могут бояться убить кого-нибудь, находясь под воздействием алкоголя – т.е. когда не действует их обычный самоконтроль. Порыв отомстить может быть достаточно силен, чтобы смести осторожную расчетливость, обычно управляющую их поведением. Охваченные мстительным гневом, они на самом деле могут подвергнуть опасности свою жизнь, безопасность, работу, положение в обществе. Примером из художественной литературы может служить поступок Жюльена из романа Стендаля «Красное и черное»: он стреляет в мадам де Реналь, прочтя порочащее его письмо. Позже мы поймем это безрассудство отчаяния.

Но еще важнее, чем эти, в конце концов, редкие, вспышки мстительной страсти, постоянная мстительность, пронизывающая установку этого типа лиц по отношению к людям. Они убеждены, что каждый в глубине злонамерен и нечестен, что дружеские жесты это притворство, и единственно мудро – относиться к каждому, как к мошеннику, пока он не докажет свою честность. Но и полученные доказательства оставляют полный простор для подозрений при малейшем поводе. В своем поведении он открыто высокомерен с людьми, часто груб и оскорбляет окружающих, хотя иногда все это прикрыто тонким налетом цивилизованной вежливости. Но тонко или грубо, понимая или не понимая этого, он унижает окружающих и эксплуатирует их. Он может пользоваться женщинами для удовлетворения своих половых потребностей с полным пренебрежением к их чувствам. С эгоцентричностью, кажущейся «наивной», он и всех людей использует для своих нужд до предела. Он часто заводит и поддерживает знакомства исключительно на основе их пригодности для удовлетворения его потребности в торжестве: этот человек послужит ступенью в его карьере, ту влиятельную даму можно завоевать и подчинить, а последователи будут слепо почитать его и увеличат его власть.

Он блестящий мастер фрустраций – малых и больших надежд людей, их потребности во внимании, спокойствии, времени, обществе, радостях.* Когда другие начинают возражать против такого обращения, он скажет, что это их невротическая чувствительность вызывает у них такую реакцию.

* Большинство проявлений мстительности было описано другими авторами и мною тоже как садистские склонности. Термин «садистский» подчеркивает удовлетворение, которое приносит способность заставить другого страдать от боли или унижения. Удовлетворение – возбуждение, нервная дрожь, ликование – без сомнения может присутствовать в сексуальных и несексуальных ситуациях, и для них данный термин кажется достаточно хорошо передающим их смысл. Мое предложение заменить термин «садистский» в его общем употреблении на «мстительный» основано на том, что во всех так называемых садистских склонностях потребность отомстить является решающей мотивирующей силой. См. К.Хорни. «Наши внутренние конфликты». Глава 12: «Садистские склонности».

Когда эти склонности обозначаются достаточно ясно во время анализа, он может отнестись к ним, как к законному оружию в борьбе всех против всех. Он был бы дураком, если бы не был настороже, не направлял бы свои силы на оборону. Он должен быть всегда готов дать сдачи. Он должен всегда и при всех условиях быть непобедимым хозяином положения.

Самое важное выражение его мстительности – это особый род требований, предъявляемых им, и способы, которыми он их отстаивает. Он может не быть открыто требовательным и может даже совсем не осознавать того, что имеет или предъявляет некие требования, но фактически считает, что у него есть право на безоговорочное уважение к его невротическим потребностям и позволение на полнейшее неуважение к потребностям и желаниям других. Он, например, считает себя вправе ничем не стесняясь, высказывать нелестные и критические замечания, но в равной степени считает своим правом никогда не подвергаться никакой критике. Он вправе решать, как часто или как редко ему видеться с приятелем и как проводить это время. Но никто не вправе выражать свои пожелания или возражения на этот счет.

Каковы бы ни были причины этих внутренних требований, они со всей определенностью отражают высокомерное пренебрежение к другим. Когда они не выполняются, это вызывает всю гамму мстительных карательных настроений: раздражение, угрюмость, желание дать другим почувствовать свою вину, открытый взрыв ярости. Отчасти – это ответ его воображения на ощущение фрустрации. Но несдержанные выражения чувств также служат ему средством утвердить свои требования, запугав других до робких, заискивающих потаканий. В противном случае, когда он не настаивает на своих «правах» или не карает, он приходит в ярость на самого себя и клянет себя за то, что «размяк». Когда во время анализа он жалуется на свои запреты и «уступчивость», он отчасти имеет в виду передать, не осознавая этого, свою неудовлетворенность несовершенством этих техник. И их улучшение – одна из тех вещей, которых он тайно ждет от анализа. Другими словами, он не хочет преодолеть свою враждебность, а, скорее, хочет стать менее заторможенным или более искусным в ее выражении. Тогда он исполнился бы благоговейного трепета перед аналитиком, предвкушая, как все бросятся выполнять его требования. Оба эти фактора выдают ему определенную награду за неудовлетворенность. И он поистине хронически неудовлетворен и недоволен. У него, по его представлениям, есть причины быть недовольным, и конечно же есть определенный интерес дать почувствовать свое недовольство – и все это, включая сам факт его недовольства, может быть бессознательным.

Отчасти он оправдывает свои требования своими выдающимися качествами: по его мнению, он обладает необыкновенными знаниями, «мудростью», предвидением. Более специфично то, что его требования – это иски о возмещении причиненного ущерба. Чтобы укрепить почву для своих требований, он должен дорожить обидами, лелеять их, свежие и давние. Он, бывает, сравнивает себя со слоном, который ничего никогда не забывает. Он не понимает своей жизненной заинтересованности – не забывать обид, поскольку это воображаемые счета, которые он когда-нибудь предъявит миру. Как потребность в оправдании своих требований, так и реакция на их фрустрацию замыкают порочный круг, постоянно давая пищу его мстительности.

Такая всеохватывающая мстительность естественно проникает и в аналитические отношения и проявляется в них многими путями. Это одна из составляющих так называемой негативной терапевтической реакции,* под которой мы понимаем резкое ухудшение состояния сразу вслед за конструктивным шагом вперед. Любой шаг к людям или к жизни в целом подверг бы фактически риску его требования и все, что приносит с собой его мстительность. Пока все это ему субъективно необходимо, он будет защищать это во время анализа. Только малая часть этих защит открытая и непосредственная. Когда это так, пациент может откровенно заявить, что определенно не намерен отказываться от своей мстительности. «Этого вам у меня не отнять; вы хотели бы сделать из меня ханжу; это меня возбуждает, я чувствую себя живым; это придает мне сил» и т.п. Но большая часть защит замаскирована тонкостями и околичностями. Величайшую клиническую важность поэтому имеет для аналитика знание форм, которые они могут принимать, потому что они могут не только задержать аналитический процесс, но и полностью разрушить его.