Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление - Хорни Карен - Страница 67

Эту потребность в компании усиливает его представление о том, что если он сейчас в одиночестве, то это означает, что он не желанен и не любим вообще, а это – позор, который надо хранить в тайне. Позор – отправиться одному в кино или в отпуск, и позор – остаться одному на выходные, когда все другие вращаются в обществе. Это иллюстрирует, до какой степени его уверенность в себе зависит от того, заботится ли кто-нибудь о нем хоть как-то. Он нуждается в других, чтобы у любой мелочи, какую бы он ни делал, был смысл и вкус. Смиренный тип личности нуждается в ком-нибудь, для кого он мог бы шить, готовить или возиться в саду, в учителе, для которого он мог бы играть на пианино, в пациентах или клиентах, которые на него полагались бы.

Однако помимо всей этой эмоциональной поддержки он нуждается в помощи, и в невероятных размерах. По его мнению, та помощь, в которой он нуждается, остается в самых разумных границах, и это происходит отчасти потому, что основная часть его потребностей бессознательна, а отчасти потому, что он останавливается на определенных требованиях, как если бы они были отдельными и единственными: помочь ему устроится на работу, поговорить с его квартирной хозяйкой, пойти с ним (или вместо него) в магазин, одолжить ему денег. Более того, любое осознанное желание, чтобы ему помогли, кажется ему таким понятным, поскольку стоящая за ним потребность так велика. Но когда при анализе мы видим картину в целом, то убеждаемся, что его потребность в помощи на самом деле доходит до ожидания, что для него будет сделано все. Другие должны проявить инициативу, сделать его работу, взять на себя ответственность, придать смысл его жизни или так завладеть его жизнью, чтобы он жил ими, через них. Поняв полный объем этих потребностей и ожиданий, мы уясняем и власть, которую любовь имеет над смиренным типом. Это не только средство смягчить тревогу; без любви и он и его жизнь ничего не стоят и бессмысленны. Поэтому любовь – неотъемлемая часть решения о смирении. Если говорить языком чувств такого человека, любовь становится необходима ему, как воздух.

Естественно, что он привносит такие ожидания и в аналитические отношения. В контрасте с большинством «захватчиков», он вовсе не стыдится попросить о помощи. Напротив, он может умолять о помощи, ярко расписывая свою нужду в ней и беспомощность. Но, конечно же, он хочет особой помощи. В глубине души он ожидает исцеления «любовью». Он может довольно охотно прилагать усилия к аналитической работе, но, как оказывается позднее, на это его толкает жадное ожидание того, что спасение и искупление должны и могут прийти только извне, через расположение к нему другого человека (в данном случае – аналитика). Он ожидает, что аналитик удалит его чувство вины своей любовью, что может означать и половую любовь, в случае аналитика противоположного пола. Чаще это любовь в более широком смысле знаки дружбы, особого внимания или интереса.

Как это часто случается при неврозе, потребность превращается в требование, то есть он считает, что имеет право быть осыпанным милостями. Потребность в любви, привязанности, понимании, сочувствии или помощи превращается в идею: «Я имею право на любовь, привязанность, понимание, сочувствие. Я имею право на то, чтобы для меня все делали. Я имею право не гнаться за счастьем, оно само должно упасть мне в руки». Наверное понятно без лишних объяснений, что такие требования (в качестве требований) остаются куда более глубоко бессознательными, чем у захватнического типа личности.

В связи с этим уместно спросить, на чем смиренный тип личности основывает свои требования и чем их подкрепляет? Наиболее осознанное и по-своему реалистичное основание состоит в том, что он усиленно старается стать приятным и полезным. В зависимости от темперамента, структуры невроза и ситуации он может быть очаровательным, уступчивым, деликатным, чутким к желаниям других, доступным, нужным, жертвенным, понимающим. Он, естественно, переоценивает то, что так или иначе делает для другого человека. Он упускает из виду, что этот человек, может быть, вовсе не хотел такого внимания или щедрости; он не осознает, что его предложения похожи на крючок с наживкой; он не принимает во внимание свои не слишком приятные черты. Поэтому все, что он дает, кажется ему чистым золотом дружбы, за которое он вправе ожидать равной отплаты.

Вторая основа его требований приносит больше вреда ему и больше хлопот окружающим. Поскольку он боится оставаться один, то и другие должны оставаться дома; поскольку он не выносит шума, все должны ходить по дому на цыпочках. Право на награду, таким образом, основано на невротических требованиях и страданиях. Страдания бессознательно ставятся на службу невротических требований, что не только останавливает побуждение их преодолеть, но и ведет к неумышленному преувеличению страданий. Это не означает, что он только «напяливает» страдание ради того, чтобы его показать. Оно мучает его гораздо глубже, потому что он должен доказать, в первую очередь себе, ради собственного спокойствия, что имеет право на удовлетворение своих потребностей. Он должен чувствовать, что его страдание такое исключительное и огромное, что дает ему право на помощь. Другими словами, этот процесс заставляет человека на самом деле мучительнее ощущать свое страдание, чем это было бы, будь оно лишено для него бессознательной стратегической ценности.

Третье основание, еще глубже погруженное в бессознательное и еще более разрушительное, – это его чувство, что он обиженный, потерпевший, и имеет право требовать, чтобы ему возместили причиненный ущерб. В сновидениях он может видеть себя безнадежно искалеченным и, следовательно, имеющим право на то, чтобы удовлетворялись все его потребности. Чтобы понять эти элементы мстительности, мы должны обратиться к факторам, отвечающим за его чувство обиды.

У типичного смиренного человека это чувство – почти постоянна подоплека всей его жизненной позиции. Желая обрисовать его резко и поверхностно немногими словами, мы сказали бы, что этот человек все время жаждет любви и чувствует себя обиженным. Начать с того, что, как я уже говорила, другие действительно нередко пользуются его беззащитностью и готовностью чем-то помочь или пожертвовать. Из-за ощущения своей ничтожности и неспособности за себя постоять, он иногда не осознает таких злоупотреблений. Кроме того, из-за процесса «усушки» и всего, что он влечет за собой, он часто остается ни с чем, без всяких злых намерений со стороны окружающих. Но даже если он в каком-то отношении фактически удачливее других, его Нельзя не позволяют ему признать свои преимущества, и он должен представлять себя (и, следовательно, ощущать) в более затруднительном положении, чем они.

Далее, он чувствует себя обиженным, когда не исполняются его многочисленные бессознательные требования – например, когда окружающие не отвечают ему с благодарностью на его судорожные усилия угодить, помочь и чем-то пожертвовать им. Его типичный ответ на фрустрацию требований – не столько праведное негодование, сколько жалость к себе за несправедливое обращение.

Возможно, еще более ядовиты те обиды, которые он испытывает, занимаясь самоумалением, самоупреками, презрением к себе и самоистязанием (вынесенными вовне). Чем сильнее его издевательства над собой, тем меньше может перевесить их хорошая внешняя обстановка. Он расскажет вам душераздирающую повесть о своих несчастьях, вызывая жалость и желание наделить его лучшей долей, только чтобы вскоре оказаться в том же самом тяжелом положении. Фактически с ним, может быть, не так уж плохо обошлись, как это ему кажется; во всяком случае, за чувством обиды стоит реальность его собственного издевательства над собой. Связь между неожиданным усилением самообвинений и последующим чувством обиды не слишком трудно увидеть. При анализе, как только в нем при виде своих трудностей поднимутся самообвинения, его мысли немедленно перекинутся на тот случай или период из его жизни, когда с ним действительно плохо обращались – было ли это в детстве, во время предыдущего лечения или на прежней работе. Он может драматически преувеличивать причиненное ему зло и скучно застревать на нем, как это бывало и раньше. Тот же образец можно увидеть и в человеческих взаимоотношениях. Если, например, он смутно ощущает, что проявил к кому-то невнимание, он может, с быстротой молнии, переключиться на чувство обиды. Короче говоря, дикий страх сделать что-то «не так» заставляет его чувствовать себя жертвой, даже когда реально это он подвел других или путем непрямых требований сумел им что-то навязать. Ощущение «я – жертва», таким образом, становится защитой от ненависти к себе, а потому – стратегической позицией, которую надлежит яростно оборонять. Чем более злобными становятся самообвинения, тем более неистовыми должны быть доказательства и преувеличения зла, причиненного ему, и тем глубже он проживает это зло. Эта потребность может быть такой непоколебимой, что делает его доступным для помощи на вечные времена. Ибо, если принять помощь, или хотя бы увидеть, что ее предлагают, позиция жертвы попросту рухнет. И напротив, полезно при каждом внезапном усилении чувства обиды искать возможное увеличение чувства вины. Мы часто наблюдаем при анализе, что зло, причиненное ему, уменьшается до разумной величины, а то и оказывается вовсе не злом, как только он видит свой вклад в обсуждаемую ситуацию и может взглянуть на вещи трезво, то есть без самоосуждения.