Игра мистера Рипли - Хайсмит Патриция - Страница 4

• Предыдущая
• 4/65
• Следующая

Потом Джонатан прошелся шваброй по деревянному полу и смахнул пыль с трех-четырех картин, выставленных в небольшой витрине. Сегодня утром он подумал, что у его магазина определенно неряшливый вид. Никаких ярких красок, лишь рамы всех размеров вдоль некрашеных стен, к потолку подвешены образцы дерева для рам, на прилавке – книга заказов, линейка, карандаши. В задней части магазина стоял длинный деревянный стол, на котором Джонатан орудовал своими пилами, рубанками и стеклорезами. На том же длинном столе лежали паспарту, которые он заботливо оберегал, большой рулон коричневой бумаги, мотки веревки и проволоки, тюбики с клеем, коробочки с гвоздями разных размеров, а на стенных полках, над столом, – ножи и молотки. В целом Джонатану нравилась эта атмосфера девятнадцатого века, без всякого намека на коммерцию. Ему хотелось, чтобы его магазин выглядел так, будто им заправляет искусный мастер, и это, похоже, ему удалось. Он никогда не завышал цены, заказы выполнял вовремя, а если запаздывал, то извещал об этом своих клиентов открыткой или по телефону. Джонатан знал, что люди это ценят.

В 11.35, вставив к этому времени в рамки две небольшие картины и прикрепив к ним фамилии владельцев, Джонатан вымыл руки и лицо под краном с холодной водой, причесался и приготовился к худшему. Кабинет доктора Перье был недалеко, на улице Гранд. Джонатан повернул висевшую на дверях табличку той стороной, на которой было написано «Открыто с 14.30», запер дверь и вышел на улицу.

Джонатану пришлось ждать в приемной доктора Перье, сидя рядом с отвратительным пыльным лавровым деревом. Оно никогда не цвело, не умирало, не росло и внешне не менялось. Джонатан сравнил себя с этим деревом. Он снова и снова пристально смотрел на него, хотя пытался думать о другом. На овальном столике лежали старые зачитанные журналы «Пари матч», но на Джонатана они производили еще более гнетущее впечатление, чем лавровое дерево. Джонатан знал, что доктор Перье работал еще и в hopital[4] Фонтенбло, иначе было бы глупо доверяться врачу, который работает в такой захудалой дыре, и уж тем более отдавать ему на откуп вопросы жизни и смерти.

Появилась сестра и поманила его пальцем.

– Так-так, как там мой интересный пациент, мой самый интересный пациент? – проговорил доктор Перье, подавая ему руку.

Джонатан пожал ее.

– Чувствую себя неплохо, спасибо. Но как насчет… я имею в виду анализы, которые сдавал два месяца назад. Не очень хорошие результаты?

У доктора Перье был озадаченный вид. Джонатан внимательно смотрел на него. Доктор Перье улыбнулся, обнажив желтоватые зубы под небрежно подстриженными усами.

– Что значит – не очень хорошие? Результаты вы сами видели.

– Но… я не очень-то разбираюсь в этом…

– Я ведь вам все объяснил… Да в чем дело? Вы опять быстро утомляетесь?

– В общем, нет.

Джонатан знал, что доктору пора обедать, поэтому прибавил торопливо:

– Сказать по правде, один мой приятель откуда-то узнал, что у меня вот-вот должно быть ухудшение. И что я, возможно, долго не проживу. Я, естественно, подумал, что эти сведения исходят от вас.

Доктор Перье покачал головой, потом рассмеялся, подпрыгнув, как птица, затем успокоился и, слегка расставив костлявые руки, оперся ими на верх застекленного шкафчика.

– Мой дорогой, во-первых, будь это правдой, я бы об этом никому не сказал. Это неэтично. Во-вторых, это неправда, насколько я могу судить по результатам последних анализов. Хотите, сегодня сделаем еще один? Во второй половине дня, в больнице, может, я…

– Это совсем необязательно. Я хочу знать лишь одно – это правда? Или вы не хотите мне сказать? – Джонатан рассмеялся. – Чтобы я лучше себя чувствовал?

– Что за глупости! Уж не думаете ли вы, что я из таких врачей?

Именно, подумал Джонатан, глядя доктору Перье прямо в глаза. И да простит его Бог, но Джонатан считал, что вполне заслуживает того, чтобы ему сказали правду, потому что он не боится правды. Джонатан прикусил нижнюю губу. Он подумал, что можно съездить в парижскую лабораторию и попробовать еще раз встретиться со специалистом по фамилии Муссю. Кое-что, быть может, удастся выудить сегодня за обедом у Симоны.

Доктор Перье между тем похлопывал его по руке.

– Ваш приятель, – не стану спрашивать, кто он, – либо заблуждается, либо это, по-моему, не очень хороший приятель. А теперь послушайте-ка. Вы должны обратиться ко мне, когда действительно почувствуете утомляемость, и только на это стоит обращать внимание…

Спустя двадцать минут Джонатан поднимался по ступенькам своего дома, держа в руках коробку с яблочным пирогом и длинный батон. Открыв дверь ключом, он прошел через прихожую на кухню. Оттуда тянуло запахом жареной картошки – этот запах, от которого слюнки текут, всегда предвосхищал обед, а не ужин. Симона обычно нарезала картошку тонкой соломкой, а не круглыми ломтиками, как чипсы в Англии. И что это ему вспомнились английские чипсы?

Симона стояла возле плиты в переднике поверх платья и орудовала длинной вилкой.

– Привет, Джон. Что-то ты поздно.

Джонатан обнял ее и поцеловал в щеку, затем поднял коробку и покачал ею перед Джорджем, который, склонив светловолосую голову над столом, вырезал из пустой картонки из-под кукурузных хлопьев части для своей конструкции.

– А, пирог! С чем? – спросил Джордж.

– С яблоками.

Джонатан поставил коробку на стол.

Каждый съел по небольшому бифштексу с вкусной жареной картошкой и зеленым салатом.

– Брезар затеял инвентаризацию, – сказала Симона. – На следующей неделе привезут летнюю коллекцию, поэтому он собирается устроить распродажу в пятницу и субботу. Возможно, сегодня вернусь попозже.

Она подогрела яблочный пирог на асбестовой огнеупорной тарелке. Джонатан с нетерпением ждал, когда Джордж отправится в гостиную играть или пойдет гулять в сад. Когда сын наконец ушел, он сказал:

– Забавное письмо получил я сегодня от Алана.

– От Алана? И что в нем забавного?

– Он отправил его перед самым отъездом в Нью-Йорк. Похоже, он прослышал… – Надо ли показывать ей письмо Алана? Читать по-английски она умеет. Джонатан решил продолжить. – Он где-то слышал, что мне хуже, что у меня вот-вот будет серьезный кризис или что-то вроде этого. Ты что-нибудь об этом знаешь?

Джонатан следил за ее взглядом.

Симона, казалось, была искренне удивлена.

– Да нет, Джон. От кого я могу об этом услышать, как не от тебя?

– Я только что разговаривал с доктором Перье. Поэтому и задержался немного. Перье говорит, что не видит ухудшения в моем состоянии, но ты же знаешь Перье! – Джонатан улыбнулся, по-прежнему внимательно глядя на Симону. – Вот, кстати, это письмо, – сказал он, вынимая его из заднего кармана. Он перевел ей тот самый абзац.

– Моn dieu![5] А он-то откуда узнал?

– Вот в том-то и вопрос. Напишу ему и спрошу. Ты как думаешь?

Джонатан еще раз улыбнулся, на сей раз искренне. Теперь он был уверен, что Симоне ничего об этом не известно.

Прихватив вторую чашку кофе, Джонатан отправился в гостиную, где Джордж успел растянуться на полу среди вырезанных им кусков картона. Джонатан сел за письменный стол, за которым он всегда чувствовал себя на высоте. Это был довольно изысканный французский письменный стол, подарок семьи Симоны. Джонатан старался не облокачиваться слишком сильно на столешницу. Конверт с пометкой «авиа» он адресовал в гостиницу «Нью-Йоркер», Алану Макниру. После нескольких ничего не значащих фраз в начале, он написал:

«Не совсем понимаю, что ты имел в виду в своем письме, когда упомянул новости (обо мне), которые тебя шокировали. Я чувствую себя хорошо, и сегодня утром разговаривал со своим врачом, чтобы убедиться, всю ли правду он мне сказал. Он утверждает, что перемены к худшему в моем состоянии нет. Поэтому, дорогой Алан, меня вот что интересует – где ты это услышал? Не мог бы ты черкнуть мне пару строк в ближайшее время? Похоже, тут какое-то недоразумение. Я бы и рад все забыть, но, надеюсь, ты поймешь, почему мне хочется знать, где ты об этом услышал».

• Предыдущая
• 4/65
• Следующая