От Екатерины I до Екатерины II - Балязин Вольдемар Николаевич - Страница 28

Энергично взявшись за дело, он быстро подготовил союзный русско-английский договор. Однако его подписанию воспротивилась Конференция – Совет по внешнеполитическим делам при высочайшем дворе. Конференция была детищем Бестужева. В нее входили: канцлер Бестужев-Рюмин, его старший брат Михаил, впрочем, его политический противник, генерал-прокурор Сената Н. Ю. Трубецкой, вице-канцлер М. И. Воронцов, начальник Тайной канцелярии А. И. Шувалов, его брат П. И. Шувалов и М. М. Голицын, а также великий князь Петр Федорович. Секретарем Конференции был Д. В. Волков. Большинство членов Конференции противостояли канцлеру, а первую скрипку в ней играли братья Шуваловы и Воронцов.

Конференция решила отказаться от союзного договора с Англией и присоединиться к Австрии и Франции, подписавшим 1 мая 1756 года в Версале конвенцию о совместной борьбе с общими противниками – Англией и Пруссией. Английский посланник сэр Генбюри Уильяме оказался обманутым и терялся в догадках о причинах столь резкой и внезапной перемены. Однако дело объяснялось просто – так, во всяком случае, представляет ситуацию Екатерина в своих «Записках». Она пишет, что неожиданную роль в перемене ориентации России сыграла любовница французского короля Людовика XV маркиза де Помпадур. Фаворитке надоела мебель, украшавшая ее дворец, и она продала ее своему любовнику – королю. А Людовик XV подарил эти ненужные ему мебельные гарнитуры вице-канцлеру М. И. Воронцову – стойкому и небескорыстному прозелиту Франции, который только что отстроил себе новый дом и еще его не обставил. Подарок пришелся весьма кстати, и за него надо было отплатить признательностью, не без расчета на будущие благодеяния.

Что же касается братьев Шуваловых, то у них был свой резон: Петр Иванович, один из крупнейших предпринимателей России, не пропускавший ни одного случая нажиться за счет казны, в это время успешно добивался откупа на табачную монополию и рассчитывал, что именно Франция станет его потенциальным заграничным рынком сбыта. Вступление России в австро-французскую коалицию состоялось, о чем канцлер уведомил послов Версаля и Вены, как ни горько ему было это делать. Над самим же Бестужевым-Рюминым стали сгущаться тучи царской немилости, и он прибег к контрмерам.

Фельдмаршал Апраксин и канцлер Бестужев-Рюмин

В мае 1757 года семидесятитысячная русская армия под командованием фельдмаршала C. Ф. Апраксина двинулась к границам Пруссии. Уже в августе была одержана первая крупная победа – при деревне Гросс-Егерсдорф русские войска разгромили корпус прусского фельдмаршала Левальда.

Однако вместо того, чтобы идти на Кенигсберг, Апраксин отдал приказ возвращаться в Прибалтику, объясняя это недостатком продовольствия, большими потерями и болезнями в войсках. Этот маневр породил в армии и Петербурге слухи о его измене и привел к тому, что на место Апраксина назначили нового главнокомандующего – обрусевшего англичанина Виллима Фермера, генерал-аншефа и графа, успешно командовавшего войсками в войнах со Швецией и с Турцией.

Апраксину же предписали отправиться в Нарву и ждать дальнейших распоряжений. Однако их не последовало, а вместо этого в Нарву пожаловал «великий государственный инквизитор» – начальник Тайной канцелярии А. И. Шувалов. Нужно иметь в виду, что Апраксин был другом канцлера Бестужева, а Шуваловы – ярыми его врагами. «Великий инквизитор» незамедлительно учинил опальному фельдмаршалу строгий допрос, касающийся главным образом его переписки с Екатериной и Бестужевым.

Шувалову хотелось доказать, что Екатерина и Бестужев склоняли Апраксина к измене, чтобы всячески облегчить положение прусского короля. Допросив Апраксина, Шувалов арестовал его и перевез в урочище Четыре Руки, неподалеку от Петербурга. Апраксин отрицал какой-либо злой умысел в своем отступлении за Неман и утверждал, что «молодому двору никаких обещаний не делал и от него никаких замечаний в пользу прусского короля не получал». Тем не менее фельдмаршал был обвинен в государственной измене, а всех заподозренных в преступной связи с ним взяли на допросы в Тайную канцелярию.

14 февраля 1758 года был арестован канцлер Бестужев-Рюмин. Обвинить его в чем-либо было трудно, ибо он слыл честным человеком и патриотом, и тогда ему инкриминировали «преступление в оскорблении Величества и за то, что он, Бестужев, старался посеять раздор между Ея Императорским Величеством и Их Императорскими Высочествами». Бестужева выслали из Петербурга в одну из его деревень, но в ходе следствия подозрения пали на Екатерину, ювелира Барнарди, Понятовского, бывшего фаворита Елизаветы Петровны, генерал-поручика Никиту Афанасьевича Бекетова, учителя Екатерины Адодурова. Все они были связаны с Екатериной, Бестужевым и английским посланником Уильямсом. Из них всех лишь Екатерина как великая княгиня, да Понятовский как иностранный посланник могли чувствовать себя относительно спокойно. Однако были известны тайная интимная связь Екатерины с Понятовским и особые секретные отношения с канцлером Бестужевым. Все это могло расцениваться, как антиправительственный заговор.

Дело в том, что Бестужев составил план, по которому, как только Елизавета Петровна скончается, Петр Федорович станет императором по праву, а Екатерина будет объявлена соправительницей. Себе же Бестужев предусмотрел особый статус, облекавший его властью, не меньшей, чем у Меншикова при Екатерине I. Бестужев претендовал на председательство в трех важнейших коллегиях – Иностранной, Военной и Адмиралтейской. Кроме того, он желал иметь звание подполковника во всех четырех лейб-гвардейских полках – Преображенском, Семеновском, Измайловском и Конном. Свои соображения Бестужев изложил в виде манифеста на имя Екатерины. К счастью, он успел сжечь манифест и все черновики до ареста, а Екатерина своевременно узнала об этом от одного из своих преданнейших слуг – камердинера Василия Григорьевича Шкурина (запомните имя этого человека, мы еще встретимся с ним в следующей книге – «Золотой век Екатерины Великой» – в обстоятельствах более чем неординарных).

Таким образом, прямых улик о заговоре не существовало, однако подозрение осталось. Стараниями братьев Шуваловых, Петра и Александра, Елизавета Петровна была уведомлена об альянсе Бестужев – Екатерина. Импульсивная и неуравновешенная императрица решила выказать свое неудовольствие Екатерине и перестала принимать ее, что, в свою очередь, вызвало охлаждение к Екатерине значительной части Большого двора.

Могут ли русские побить пруссаков?

А события за стенами императорских дворцов шли своим чередом. 11 января 1758 года войска Виллима Фермера заняли столицу Восточной Пруссии – Кенигсберг. Затем 14 августа последовало кровопролитное и упорное сражение при Цорндорфе, в котором противники потеряли убитыми около 30 000 человек. Екатерина писала, что в бою под Цорндорфом погибли более тысячи русских офицеров. Многие из них прежде квартировали или жили в Петербурге, и потому сообщение о Цорндорфском побоище вызвало в городе скорбь и уныние. Вместе со всеми переживала и Екатерина, чего нельзя сказать о Петре Федоровиче.

С известием о Цорндорфском сражении в Петербург прибыл полковник Розен. Его денщик болтал, что русские под Цорндорфом потерпели поражение. За это денщика посадили на гауптвахту, а когда освободили, Петр Федорович призвал его к себе. В зале, где произошла их встреча, стояла группа офицеров-голштинцев, в их присутствии Петр сказал: «Ты поступил как честный малый. Расскажи мне все, хотя я и без того хорошо знаю, что русские никогда не могут побить пруссаков». И указывая на стоящих рядом голштинцев добавил: «Смотри, это все пруссаки, – разве такие люди могут быть побиты русскими!» Этот эпизод вскоре стал известен многим.

Меж тем 6 августа 1758 года, так и не дождавшись суда, внезапно скончался С. Ф. Апраксин. Он умер от паралича сердца, но по Петербургу распространились слухи о насильственной смерти, ведь он умер в заточении. Еще более убедило сторонников этой версии то, что фельдмаршала похоронили без воинских почестей, в тайне от всех. Большинство считало, что фельдмаршала незаслуженно держали под арестом. Косвенным признанием невиновности Апраксина было то, что все привлеченные к следствию по делу Бестужева – а оно возникло после ареста Апраксина – были лишь понижены в должностях или высланы из Петербурга в свои деревни, но никто не понес уголовного наказания.