Ни далеко, ни близко, ни высоко, ни низко. Сказки славян. - Автор неизвестен - Страница 15

• Предыдущая
• 15/70
• Следующая

На море, на океане, на острове Буяне стоит бык печёный, во рту чеснок толчёный, с одного боку режь, а с другого макай да ешь. Это пока ещё присказка, а присказка перед сказкой, что верстовой столб полосатый при дороге. От столба путь начинается, от присказки сказка слушается.

Было то ни далеко, ни близко, случилось ни высоко, ни низко, в некотором царстве, в некотором государстве, а именно в том, где мы с вами живём.

Стоял молодой солдат на часах во дворце царицы Екатерины. Ремни набелённые грудь перекрещивают, медные бляхи начищены, ружьё на плече, тесак на боку. Стоит, не шелохнётся. Да вспомнил свою милую, младшую служаночку при дворцовой кухне, и улыбнулся.

Тут как раз царица Екатерина мимо проходила, за ней свита — генералы да министры. А в тот день гневлива царица была — то ли спалось плохо, то ли, как говорится, с левой ноги встала. Как приметила, что солдат улыбнулся, обернулась к генералу, даёт приказ:

— Этого солдата примерно наказать! Завтра утром, когда с караула сменится, дать ему пять палок.

Генерал приказ записал и солдату протянул:

— Сам своему начальству отдашь.

— Так точно, слушаюсь! — солдат ответил и улыбаться перестал.

Наутро получил он пять палок ни за что ни про что, да ведь душа не на постоялом дворе живёт, с пяти ударов её из тела не выгонишь. Перетерпел солдат, думал, на том всё и кончится. Однако не так вышло.

День перебыл, ночь опять в карауле отстоял. А как утро настало, его снова наказывают. Потому-де в царицыном приказе написано: утром, как с караула сменится, дать пять палок. И никто того приказа не отменял.

Царица, ясное дело, про солдата и думать забыла, у генерала спина не болит, а офицеры своё дело исполняют.

Совсем плохое житьё у солдата пошло — что ни день по плечам палки гуляют.

Собрал он последние гроши и побрёл в трактир. Думает: «Хоть чаркой горе развею». А как налили ему чарку, он и пить не стал. Сидит пригорюнившись, солдатскую долю клянёт.

Тут подходит к нему неизвестный старичок и спрашивает:

— Что, солдат, невесел, чего голову повесил?

Ну, солдат ему всё как есть и рассказал.

Помолчал старичок и говорит:

— Не всякому горю поможешь, а твою беду отвести можно. Есть у меня заветная шкатулка с музыкой, что когда-то с турецкой войны принёс. Я ведь тоже, как ты, солдатом был. Играет эта шкатулка два сигнала военных: зорьку-побудку да вечерний отбой…

— Ну и что толку в твоей шкатулке? — перебил старичка солдат. — Я эти сигналы каждый день слышу.

— Ты, парень, не торопись. Когда смелешь, тогда и съешь. Не дослушав, не отказывайся, с ползагадки не догадывайся. А моя кума Агриппина, слышь, на царицу Екатерину похожа. И лицом и станом, будто сестры родные. Только доли у них разные: одна царица, а другая сапожникова молодица. Вот и думаю я так подладить, чтоб моя кума царицын приказ отменила…

Ничего солдатик не понимает, лишь глазами хлопает.

— Это как же сапожникова жена царицын приказ отменит?!

— А шкатулка на что? — старик смеётся. — Ведь она у меня волшебная. Словом, выходи вечером из дворца, я тебя поджидать буду.

Встретились они, как порешили, у дворцовой ограды, едва месяц на небе показался. Тут старик откинул крышку у шкатулки. Заиграла она отбой, а старик с солдатом — ать-два! ать-два! — вокруг дворца вышагивают. Обнесли кругом шкатулку, и заснули все во дворце крепким сном. И стража, и слуги, и фрейлины, и придворные, и блохи на собаках, и тараканы на кухне, и сама царица.

А потом отправились к бедному домишку, где сапожник с женой жили, и вокруг него шкатулку обнесли. Теперь и здесь спят — буди, не добудишься.

Полдела сделано, за другие полдела принялись. Поменяли они старикову куму Агриппину с царицей Екатериной. Царицу на жёсткую лавку уложили, а сапожникову жену — на золочёную кровать, на пуховую перину и атласным одеялом укрыли.

Ранним утром старик таким же манером зорьку-побудку сыграл.

Просыпаются все, и сапожник проснулся. Смотрит — жена ещё лежит. Никогда такого не бывало.

— Эй, жёнка, вставай! Печь у тебя не топлена, каша не сварена. А на тощее брюхо я много не наработаю.

Открыла глаза Екатерина, так и вскипела гневом:

— Как ты, грязный мужик, посмел мою царскую особу обеспокоить!

— Ты что, жена, совсем очумела?! Не доводи до греха! А то возьму сапожную колодку да так тебя проучу, что навек запомнишь. Ишь вздумала — царская особа!..

Огляделась тут царица. Что такое?! Стены закопчённые, печь в углу, всюду припас сапожный валяется — шила, ножи да молотки разбросаны.

А сапожник и впрямь за колодку схватился. Плохо дело, того гляди прибьёт!

Встала царица скорёхонько, к печке сунулась. Растопить не умеет. Схватилась за рогачи-ухваты, себя по лбу стукнула, один горшок разбила, другой опрокинула.

Смотрел на это сапожник, смотрел и говорит:

— Да ты, видно, заболела. Ну, бог милостив, отлежишься. Давай хоть вчерашнего овсяного киселя похлебаем.

Налил в миску киселя и к ней придвинул. Царицу Екатерину так и перекосило — из такой посудины её любимая собачка и та есть не стала бы. А тут ещё сапожник со своей большой деревянной ложкой в ту же миску сунулся. Так не евши и встала Екатерина из-за стола.

— Ну, как знаешь, — сказал сапожник, — я за тобой ровно за царицей ухаживаю, а ты нос воротишь. Может, и вправду занемогла?

А во дворце тем временем сапожникова жена проснулась. Схватилась с пуховой постели.

«Ох, — думает, — батюшки мои, проспала! Печь у меня не топлена, каша не сварена!»

Тут набежали мамки-няньки, фрейлины да дамы придворные.

— Каково, матушка-царица, почивать изволили? Мягко ли было постелено? Может, где складочка не так заглажена?

Огляделась сапожникова жена, куда попала — никак понять не может. Стены широкие, потолки высокие, всё так и сияет.

— А муж мой где? — спрашивает.

Переглянулись мамки-няньки, отвечают:

— Ваше царское величество, да ведь вы вдовые.

— Неужто мой сапожник помер? — Да так и заголосила.

Утешают её фрейлины.

— Ваше царское величество, никак вы опять замуж захотели? Только прикажите, будет муж, какого пожелаете. Всякий обрадуется, любой за честь сочтёт.

Уговаривают, а сами вокруг суетятся. Усадили под ручки перед зеркалом; кто волосы расчёсывает да взбивает, пудрой посыпает, кто брови сурьмит, кто румяна накладывает.

Потом целую дюжину платьев принесли.

— Какое вам сегодня приглянется? Какое надеть изволите? Парчовое ли, атласное ли, али, может, бархатное?

Загорелись глаза у сапожниковой жены, из-под румян свой румянец пробился. Какой женщине нарядиться неохота?! Зажмурилась и ткнула пальцем наугад.

Надели на неё платье атласное, золотом шитое. Оглядела она себя в зеркало и говорит:

— Старухи соседки меня осудят, зато молодки да девки позавидуют!

Пошептались дамы-фрейлины, побежали, привели лекарей — неладно-де с нашей царицей, в уме не повредилась ли?! Устроили лекари совет и порешили:

— Нашей государыне дурной сон приснился, поелику на вчерашнем пиру переели да перепили лишку. Вы их царское величество в покое оставьте, к завтрашнему утру всё как рукой снимет.

Разбежались мамки-няньки, фрейлины и придворные дамы и оставили сапожникову жену одну.

А сапожникова жена пораздумалась: «Уж коли со мной такое чудо приключилось, пойду осмотрю всё кругом».

Пошла по залам да горницам, по коридорам да переходам и забрела на чёрную половину, где прислуга живёт.

Вдруг выбежала ей навстречу младшая кухонная служаночка, солдатова зазнобушка. Рассказал ей солдат всю правду, знала она, что перед ней не царица, а сапожникова жена, да уж больно они с царицей схожи — волос в волос, голос в голос, не разберёшь, где Катерина, где Агриппина. Оробела служаночка, так и бухнулась ей в ноги. Сапожникова жена её поднимает.

• Предыдущая
• 15/70
• Следующая