Золото собирается крупицами - Хамматов Яныбай Хамматович - Страница 71

• Предыдущая
• 71/94
• Следующая

Хисматулла старался забыть Нафису, не думать и, чтобы ничто не напоминало ему о ней, из-за нее даже редко навещал родную мать. С тех пор как он поселился на прииске, все в Сакмаеве казалось ему чужим и далеким…

Однако стоило ему забежать в деревню, как ноги сами несли его к дому Хайретдиновых — лишь бы одним глазком поглядеть на любимую.

Но Фатхия не пускала его на порог, гнала прочь и бормотала, что дочь ее законная жена Хажисултана-бая и он не должен порочить ее доброе имя и являться вот так непрошено в их дом.

Вот и сегодня, едва Хисматулла показался во дворе, как Фатхия, которой Зульфия шепнула о его приходе, выскочила на крыльцо и, опираясь на суковатую палку, стояла в дверях, поводя седой и маленькой, как у беркута, головой.

— Опять явился, нечистый?.. Нечего тут тебе делать, иди отсюда. Забудь, как открываются наши ворота!.. Не хочет тебя видеть Нафиса… Не до тебя ей!

Он пытался уговорить злую женщину, говорил тихо и просительно, точно вымаливал, как голодный, кусок хлеба, но старуха была сурова и непреклонна.

Вздохнув, Хисматулла поплелся домой, чувствуя себя усталым и больным…

Мать с утра выглядывала сына на дороге, и, когда увидела, так нежно озарилось улыбкой ее сморщенное, смуглое, как кожура спелого грецкого ореха, лицо, что у Хисматуллы что-то дрогнуло внутри, и он, как в детстве, припал к матери, бережно поддерживая обеими руками ее худенькие плечи.

— Сынок, ты небось голодный? — отстраняясь, спросила Сайдеямал. — Вот тут у меня…

— Нет, нет, потом, — сказал Хисматулла, ласково гладя ее набухшие, скрюченные от стирки пальцы. — Не хочу я, чтобы ты из-за меня опять уставала… Погоди, скоро мы лучше жить станем, потерпи…

На глазах Сайдеямал появились слезы:

— Ладно, сынок, ладно…

— Я правду говорю, — поднял голову Хисматулла. — Будет и на нашей улице праздник, вот увидишь! Хоть в старости будешь счастливой….

— Что ты, сынок, где уже нам о счастье думать? Есть скатерть, а на ней кусок хлеба, и то го довольно! Что человеку суждено аллахом, то и будет, никто никогда от своей судьбы уйти не мог… Бай рождается баем, а бедняк — бедняком, а если к кому и пристанет чужое добро, от него только одни несчастья…

— Это неправда, эсей! — горячо возразил Хисматулла. — Так баи и помещики нарочно говорят, чтобы нас опутать!

— Да зачем баю нас опутывать, сынок?

— Чтобы мы на них работали!

Сайдеямал медленно и недоверчиво покачала головой:

— Слышала я уже все это… Вот и товарищам своим, что теперь к тебе по вечерам ходят, ты тоже самое говоришь, а я так думаю, что это все не твои слова…

— Не мои? А чьи же?

— Того неверного, что с тобой на прииске работает! Так и мулла мне говорил…

— Правда, мама, одна, ее из чужих слов не составишь!

— Может, оно и верно, сынок, делай, что хочешь, я в твои дела вмешиваться не хочу… Толь ко все-таки поменьше бы ты был с тем неверным, хоть ты и говоришь, что он человек хороший, грамоте тебя учит, а все какой бы ни был — не нашей он веры, сынок…

— Только две веры у людей бывает, эсей, две самые главные, — одни верят в то, что нужно быть хорошим человеком, а другие — в то, что можно прожить и жуликом, и бесчестным…

— Боюсь я за тебя, — опять покачала голо вой мать. — Наживешь ты себе врагов с такими мыслями, и отнимут у меня моего младшенького сыночка, последыша… — Она положила голову сына перед собой на подушку и стала разглаживать его волосы, расправляя короткие рыжеватые завитки.

Они долго сидели молча. Звенел за чувалом сверчок, скреблись под нарами мыши.

— Ты бы поел да ложился — устал ведь… — сказала Сайдеямал, глядя на худое лицо с резко обозначившимися скулами, на едва заметные, только начавшие расти усы и бороду, пробивавшиеся светлым рыжеватым пушком над губой и на подбородке.

— Чуть не забыл! — Хисматулла хлопнул себя ладонью по лбу и вскочил. — Мне же еще в одно место зайти надо!..

«Не буду спрашивать его, куда он идет, — решила про себя Сайдеямал. — Зачем беспокоить пустяками? Захочет — сам скажет… Хорошо бы, сходил к Гульямал, она женщина хорошая, да и я к ней привыкла… И сама к нему тянется, и не чужая, жалко родную на сторону отпускать, — старушка еще раз оглядела сына, его помятую, в глине, одежду, ввалившиеся глаза. — Женился бы, вот и пошло бы все хорошо, и не болтался бы где попало.»

— Ты чего? — заметив, как пристально смотрит на него мать, спросил Хисматулла.

— Я? Да все мои мысли, сынок, у тебя как на ладони, — уклонилась от прямого ответа Сайдеямал. — А как там с твоей работой? Мне вчера сказали, обвал был, два человека погибли… И еще говорят, у вас там драки часто у кабака, могут и убить!

— Что ты, мама! — Хисматулла сделал удив ленное лицо. Он не хотел беспокоить мать. — Все хорошо, ничего такого не было!

— Слава аллаху! — облегченно вздохнула Сайдеямал. — А здесь, на зимовье, чего только не брешут! Говорят, людская молва в гроб загонит и гвоздями заколотит…

Едва Хисматулла вышел на улицу, как от завалинки поднялись две темные тени.

— Вы, ребята? — негромко спросил Хисматулла. — Айда отойдем немного подальше!

По небу плыли тяжелые, словно отлитые из темного свинца Тучи, изредка месяц показывал свои рога, на деревне ожесточенно передаивались собаки.

Гайзулла старался шагать в ногу с товарищами, но больная нога мешала ему, и, заметив это, Хисматулла положил руку ему на плечо и сбавил шаг. Дойдя до песчаной косы под крутым берегом, остановились.

— Покамест дела хорошо идут, — не дожидаясь вопроса, затараторил Гайзулла. — Все раз дали, ни одного листочка не осталось. Три бумажки, как и в прошлый раз, на ворота урядника наклеили — вот потеха будет! — он весело рассмеялся.

— Я же говорил тебе, что не надо этого! — строго нахмурил брови Хисматулла. — Все по— своему делаешь, самовольничаешь, так из тебя никогда революционера не получится! И говорить тише надо, вдруг тут кто в кустах рядом спит?

Ребята приумолкли, в воздухе сильно пахло расцветающей черемухой.

— На что нам твой ри… рилацинер! Мы покамест сами с усами! — обиженно пробормотал Гайзулла, шмыгая носом. — Пошли, Загит! Покамест и без рилацинера проживем…

— А вот и врешь! — в свою очередь рассмеялся Хисматулла. — Усов у тебя пока нету, разве что сейчас от обиды выросли! Брось дуться, давай о деле лучше поговорим.

— Что говорить-то! — по-прежнему шмыгая носом, но не трогаясь, однако, с места, ответил Гайзулла — Покамест я и сам, без вас, богачам отомщу! Камнями в них кидать, а дома все подожжем, петуха красного пустим, правда, Загит?

Загит кивнул головой.

— Ну, бросишь камень один раз, другой, тут тебя и поймают, в тюрьму посадят, а бай все так же будет жить припеваючи! Нет, против баев нужно не так бороться, не в одиночку, а всем на родом, понял? И ты не думай о себе, что ты всю землю на руках нести можешь, у тебя на это сил не хватит, а вот если тебе все другие помогут, вот тут баям и крышка! Если дом у бая сгорит — он новый построит, а если его убьют — то вместо него еще другой вырастет, а если сразу всех баев выгнать, вот тут и начнем мы счастливую жизнь, понял?

Жадно слушавший Гайзулла кивнул головой.

— Всех выгнать, и русских тоже? — спросил молчавший до этого времени Загит.

— Всех богачей, по всей земле! — убежденно ответил Хисматулла. — Вот поэтому и вы должны не в одиночку бороться, а сообща, с нами! Знаете, почему мулла нас против русских на страивает? Потому что ему это выгодно! Потому что он боится, что русские и башкирские бедняки вместе, заодно будут и его прогонят, понят но? — Он вынул из-за пазухи листок и передал Гайзулле. — А вот это надо тому парню пере дать, что вчера на прииск с Кэжэнского завода приехал, только потихоньку, и еще на словах ему скажи, чтобы он то, что в этой бумажке написано, на собрании прочел…

— Агай, а откуда ты все знаешь? — осмелев, перебил его Загит.

— Откуда? От одного русского, он и грамоте меня научил. Бесплатно.

• Предыдущая
• 71/94
• Следующая