Золото собирается крупицами - Хамматов Яныбай Хамматович - Страница 79

• Предыдущая
• 79/94
• Следующая

Хисматулла не раз приезжал на заводской базар, но впервые видел тюрьму так близко. Чем ближе он подходил к ней, подталкиваемый сзади дулом винтовки, тем мрачнее становилось у него на душе, хотя он и старался выглядеть спокойным и невозмутимым.

День был теплый и солнечный В палисадниках под окнами изб пышными белыми гроздьями цвела черемуха, и нежный аромат ее плыл над поселком. Над черемухой жужжали пчелы, по обочинам густо зеленела трава, кое-где видны были сине-фиолетовые острые лепестки сон-травы..

Хисматулла с жадностью глядел по сторонам, будто видел все это в последний раз, и, когда тяжелые ворота захлопнулись за ним, ему показалось, что захлопнулся сам небосвод, скрыв в глубоком, мощенном мелким булыжником дворе солнце. Надзиратель вынул из кармана ключ, отпер дверь и пропустил конвой вперед

— Этого в сорок шестую, — показал он на Хисматуллу, и солдат снова ткнул его в спину винтовкой так, что он чуть не упал, поскользнувшись на холодной, отполированной многими уже ногами железной лестнице.

— Ну ты, осел, пошевеливайся!

— Сильней, сильней вдарь! — крикнул вслед надзиратель. — С размаху, так оно для них понятнее!

— Вы не имеете права! — обернулся Хисматулла. — И так уже били достаточно… Я представитель рабочих!

— Иди, иди, скотина, еще разговаривать будет! — прикрикнул надзиратель, и солдат снова толкнул сзади винтовкой.

По коридору тянулся длинный ряд дверей. На каждой двери на уровне глаз было небольшое круглое отверстие — волчок, над ним черной жирной краской был выведен номер камеры. Солдат остановился перед дверью с номером «46» и подождал надзирателя, идущего следом по коридору и заглядывающего в глазки. Как только Хисматулла вошел, дверь за ним захлопнулась, и ключ скрипнул в замке.

Хисматулла постоял немного, привыкая к темноте; окно в камере было наглухо забито, только вверху между досками был небольшой просвет, от каменных стен и пола отдавало сыростью и холодом; на полу и нарах, стоящих вдоль стен, сидели и лежали арестанты; в камере нестерпимо, до рези в глазах, воняло.

Арестанты окружили его, и по их грязным, исхудалым, сильно обросшим лицам он понял, что почти все они находятся здесь уже давно.

— Откуда прибыл, браток? За что тебя? Съестного не принес?

— Вот лепешка… — Хисматулла протянул узелок.

— Дай мне! И мне! — загомонили арестанты. Кто-то выхватил узелок, и он тут же скрылся в куче барахтающихся на полу тел.

— Эй, вы что там? — крикнул из коридора надзиратель. — Потише, а то солдат вызову! — Но никто не обращал на это внимания.

Хисматулла растерянно стоял посреди камеры, не зная, что ему делать.

Вдруг с крайних нар поднялся мужчина крепкого, атлетического сложения, с мощно выступающими на руках бицепсами. На нем не было никакой одежды, кроме закатанных до колен холщовых штанов, грудь его густо обросла курчавыми черными волосами. Человек быстро и легко раскидал барахтающихся на полу арестантов и, отняв у них узелок, протянул его обратно Хисматулле:

— На, а им больше не давай, самому понадобится!

— Пусть, мне не жалко… — смущенно про бормотал Хисматулла.

— Слушай сюда! Если я сказал — не давай, значит, не давай, понял? Вот здесь располагайся, рядом со мной, и запомни — меня Сафуаном зовут! Ясно?

— Ясно… — тихо ответил парень.

Мужчина снова улегся на нары, но через минуту обернулся и, наклонившись к Хисматулле, прошептал:

— Слушай, я тебя где-то видел, а? Ты, случаем, не из деревни Коткор?

— Нет, я из Сакмаева… — улыбнулся Хисматулла.

— А-а, — протянул Сафуан и снова отвернулся к стене.

«Какой странный, — подумал Хисматулла. — Ведь если бы на моем месте и вправду был кто-нибудь из кудашманцев, наверняка обиделся бы! Мне еще мать рассказывала, как они однажды узнали, что к ним едет разбойник, испугались насмерть, вышли всей деревней на дорогу и стали просить каждого прохожего: Спаси нас, коткор, спаси нас! Или, может быть, он нарочно надо мной посмеяться хотел?..»

Каждый час в глазок заглядывал надзиратель, и разговоры в камере тотчас затихали. Присмотревшись, Хисматулла понял, что народ здесь собрался самый разношерстный — бродяги, нищие, воры, были среди них и невинно осужденные. Одни отсиживали здесь маленький срок, другие ждали отправки дальше, на север. Почти все арестанты курили, и в камере дышать было нечем. Скоро Хисматулле надоело слушать разговоры о женщинах и воровском искусстве, и, отвернувшись к стене, он стал думать о матери, о том, как она переживает все случившееся, вспоминал советы Михаила, но арестанты разговаривали громко, то и дело ругаясь, и это мешало сосредоточиться.

Вдруг Сафуан, до сих пор не вступавший в общий разговор и по-прежнему неподвижно лежавший на нарах, гаркнул:

— А ну, ворье-воронье, закройте хлебалы, надоело!

— А ты не слушай, раз надоело, — кто-то обиженно возразил ему.

— Я что сказал? — Сафуан приподнялся на локте. — Кто это там на меня голос поднимает, а? Я ведь слов на ветер не бросаю!

— Да мы шутя, не сердись… — сказал низкорослый вертлявый человечек, угодливо улыбаясь Сафуану.

— Давно бы так! — Сафуан откинулся на нары.

Арестанты примолкли.

На дворе смеркалось, и скоро в камере уже не было видно ни зги. Арестанты разошлись по нарам, и только слышался изредка глухой шепот, и то здесь, то там вспыхивали красные огоньки папирос. Глаза у Хисматуллы слипались, но не успел он уснуть по-настоящему, как загремела дверь и в светлом проеме показалась фигура надзирателя со связкой ключей в руке:

— Хуснутдинов Хисматулла, на допро-ос! — крикнул он.

…Хисматулла очнулся на холодном полу камеры. Все тело ломило, в голове гудело, лицо вспухло от побоев. С улицы слышались частые выстрелы, в коридоре кто-то, громко топая, пробежал мимо и скатился вниз по лестнице, стуча коваными сапогами.

— Кто там?.. — еле выговорил Хисматулла и, повернув голову, оглядел камеру — она была пуста. В полуоткрытую дверь вливалась слабая, тусклая струя света. Хисматулла попытался приподняться на локте, но голова его закружилась, в глазах потемнело, и он снова потерял сознание. Как будто кто-то тяжелый навалился на него сверху, давя и горячо дыша в лицо…

— Не надо! — крикнул Хисматулла. — Вы не имеете права! Я делегат!.. Не скажу все равно! Вы за это ответите!..

Кто-то легко и нежно погладил его по голове:

— Тише, браток, тише…

Хисматулла открыл глаза и увидел сидящего рядом на полу Сафуана. «Значит, я еще в тюрьме». Хисматуллу бросило в жар, и, подняв глаза, он ясно увидел в углу сутуловатую фигуру тюремного следователя, который всю прошлую ночь допрашивал и бил его.

— Что ему здесь надо? — слабо спросил он.

— Мы одни, — удивился Сафуан. — Кроме нас, здесь никого нет… Ты, браток, без памяти тут валялся целых два дня!..

— Без памяти?

— Да, после допроса тебя чуть живого при тащили…

— Я, кажется, бредил? Что я говорил? Так голова болит, — пожаловался Хисматулла.

— Вот, вот, — подтвердил Сафуан, — совсем тебе плохо было…

— А где все остальные? Почему мы вдвоем?

Сафуан долго молчал, отвернувшись к стене, потом вывернул карманы, вытряхнул мелкую табачную пыль и, скрутив козью ножку, жадно закурил.

— Почему ты не отвечаешь? — почувствовав недоброе, переспросил Хисматулла.

— Все на том свете… — Сафуан прикрыл глаза рукой и громко закашлялся. — Пока ты тут, как труп, валялся, тут один подговорил надзирателя убрать. Заманили его в камеру, убили, взяли ключи и открыли соседние камеры, — вся тюрьма взбунтовалась! Остальные надзиратели закрылись в свободных камерах, отодрали там доски с окон и стреляли по выходившим на тюремную площадь, но застрелили только одного, у них патроны скоро кончились… Так вот, дверь наши-то сломали, но только-только принялись выскакивать за ворота, как подоспели солдаты… — Сафуан покачал головой: — Куда там! Людей уже ничем остановить было нельзя… Большую часть перебили, а те, что остались, сами на солдатские штыки пошли…

• Предыдущая
• 79/94
• Следующая