Мари Галант. Книга 1 - Гайяр (Гайар) Робер - Страница 3
- Предыдущая
- 3/87
- Следующая
– Оставайтесь, Мари, – сказал он. – И ни о чем не тревожьтесь. Я зайду к мадемуазель де Франсийон и обо всем договорюсь. Побудьте здесь до полуночи, а потом отправляйтесь отдохнуть: вам это просто необходимо…
Она печально улыбнулась и едва слышно его поблагодарила. Режиналь галантно раскланялся, еще раз взглянул на покойника и на цыпочках двинулся к двери.
Он вышел. На сей раз дверь он прикрыл поплотнее и, уверенно миновав площадку, направился к лестнице.
На первом этаже он столкнулся с Жюли.
– Шевалье, ваша комната готова, – доложила она.
Он взял ее за подбородок и игриво произнес:
– Надеюсь, вы хорошенько взбили мою перину. Я также не люблю, когда плохо заправлено одеяло, зато обожаю свежие простыни. Поскольку поспать мне придется всего несколько часов, хочу провести их как можно приятнее.
– Думаю, вы останетесь довольны, – бросила она, собираясь, видимо, улизнуть.
Однако как и в прошлый раз, шевалье ловко ее перехватил и зашептал на ушко:
– Жюли! Возможно, я останусь здесь надолго, очень надолго… Вам будет приятно, если я поселюсь в этом доме?
Она жеманно захихикала, после чего с сомнением покачала головой:
– Боюсь, как бы ваше присутствие не явилось причиной какой-нибудь низости, – заметила она. – Петух в нашем курятнике – опасная затея… Соблазнительно, конечно, – прибавила она, рассмеявшись еще громче. – Теперь в доме остались одни женщины…
– Тсс! – промолвил он. – Тсс!..
Хотел прибавить что-то еще, но девушка вырвалась и побежала в буфетную. Он решил, что ничего ему больше не остается, как повидаться с Луизой де Франсийон: она, должно быть, уже уложила детей. Инстинктивно подняв глаза, он снова стал подниматься по лестнице.
Его высокие сапоги поскрипывали при ходьбе, но он и не пытался таиться. Подойдя к комнате девушки, он постучал, и почти тотчас Луиза ответила:
– Войдите!
Он медленно повернул ручку, шагнул и прикрыл за собой дверь со словами:
– Здравствуйте, дорогая…
Светя себе тяжелым медным подсвечником, Луиза одной рукой шарила в чемодане. Она резко обернулась, да так, что свечи дрогнули в чашечках. Тогда Луиза выпустила ткань, которую до того осматривала, и, пытаясь сдержать биение сердца, вскричала:
– Режиналь!
Она на мгновение растерялась, поискала вокруг себя взглядом, куда бы поставить подсвечник, остановила свой выбор на круглом столике об одной ножке и подошла к Режиналю.
Тот по-прежнему стоял посреди комнаты, словно дожидаясь, пока она приблизится сама. Он распахнул объятия, и она прижалась к его груди, счастливая, трепещущая с головы до ног, словно молодой озябший зверек в поисках теплого угла.
Она не могла ничего объяснить толком, то и дело повторяла, как заклинание, имя шевалье, и оно казалось ей сладчайшей музыкой:
– Режиналь! Режиналь!
Он ласково, словно ребенка, похлопывал ее по спине.
– Луиза, я пришел узнать, как вы поживаете. Недавно я имел случай убедиться, до чего бывает несносен Жак, и не посмел беспокоить вас во время вечернего туалета.
– Жак не понимает, что происходит, – пояснила она. – Он даже не соображает, чего лишился.
Шевалье заметил, что она тихонько плачет у него на груди, и подумал, что ее слезы грозят промочить его кружевное жабо, а также испортить завивку. Он слегка отстранился:
– Да вы плачете, Луиза?!
Он кашлянул, после чего прибавил:
– Ах, я понимаю ваше горе!..
Она вцепилась в него и так крепко стиснула обеими руками, что ее ногти впились ему в кожу.
– Я плачу не от горя, – призналась она грубоватым тоном, чем удивила шотландского дворянина, привыкшего видеть в девушке нежную душу, покорное существо, лишенное воли.
– Нет, не от горя. А от радости, что снова обрела вас, дорогой Режиналь!
Она подняла на него глаза, полные слез, сверкавших подобно утренней росе. Он пристально на нее взглянул, снова улыбнулся, попытался вырваться из ее объятий, но скоро убедился, что она вцепилась в него насмерть, так что придется применять силу. К тому же он заметил, что она просто опьянена любовью: губы трясутся, а глаза то и дело моргают.
Да, Луиза уже не владела собой. Присутствие Режиналя пробудило в ней сильнейшую страсть, которую она пыталась скрывать ото всех в замке Монтань. Каждый вечер, ложась в постель, она снова и снова переживала краткие минуты плотского счастья, которые она познала благодаря шевалье; ей не давал покоя вопрос: неужели все удовольствие от любви заключается в этом стремительном «посвящении»? Впрочем, и этому она была рада, но жаждала повторения.
Стоило ей прикоснуться к шевалье, как ее снова охватывало желание. Она требовала от Режиналя ласк, которые ее преобразили.
Находясь во власти совершенно неожиданного для Режиналя возбуждения, Луиза вскричала:
– Режиналь! Любовь моя!.. Дорогой возлюбленный!
Горячность девушки начинала беспокоить Мобре. Он был не прочь предаться любовным утехам, удовлетворить свою похотливость, но до смерти боялся сильных чувств, которые рискуют вызвать страшнейшие катастрофы своей чрезмерностью и полнотой. По мнению шевалье, крайней опасностью грозила страсть, заставляющая терять контроль над собой, а ведь Режиналь в любовных играх оставался наблюдателем и не допускал никакого насилия, считая его излишним и некрасивым.
– Тсс! Тсс! Луиза! – зашептал он. – Говорите тише, прошу вас… Вы отлично знаете, что Жюли всегда бродит где-нибудь неподалеку. Вдруг она вас услышит!.. Остерегайтесь сплетен! Наша любовь должна оставаться под покровом тайны…
– Тайны? – переспросила она. – Почему? Даже и теперь?
– А разве у нас появились причины выставить напоказ наши чувства, наши отношения? – удивился он.
Она вздохнула:
– Да ведь генерал мертв… Он против нас бессилен.
– А Мари?
Она неуверенно помахала рукой и продолжала:
– Ах, Мари… У нее, кроме нас, забот хватит. Теперь все ее время будет принадлежать политике, и тогда она неизбежно ослабит хватку и выпустит меня на волю – ведь я у нее в плену с тех пор, как прибыла в эти края. Кроме того, – гордо выпрямившись, прибавила она, – я уже не дитя! Я знаю, что делаю и чего хочу… Нет, ни мне, ни вам не стоит бояться Мари, дорогой Режиналь…
Он воспользовался тем, что ее любовный пыл пошел на убыль, и высвободился из объятий; потом прошелся по комнате с серьезным и строгим видом, напустив на себя задумчивость.
– В этом вы заблуждаетесь, – произнес он. – Да, Луиза, вот ваша ошибка. Несомненно, Мари пожелает отыграться на вас, чтобы заставить замолчать злые языки, а уж те не преминут заговорить, когда станет известно, что отныне замком Монтань будет править женщина. Как разыграется воображение, какие поползут слухи, когда разнесется весть, что я, единственный мужчина в этом доме, остался здесь навсегда! Вот почему, дорогая, мы должны быть осторожны как никогда в эту трудную минуту.
Она в отчаянии уронила руки и нахмурилась. Потом опустила голову и задумалась, не совсем понимая, что за угрызения совести заставляют шевалье говорить в таком тоне. Наконец она вскинула голову и топнула ножкой:
– И пусть! Неужели же скрывать нашу любовь? Выезжать или, вернее, бежать на природу, когда хочется целоваться? Идти на хитрость всякий раз, как мне вздумается снова вам отдаться. Ведь я люблю вас, Режиналь, слышите?! Нет, это невозможно! Кому-то кажется, что у меня нет ни воли, ни сил, ни желаний, что я неспособна испытывать радость! Какое заблуждение! Напротив, я чувствую, что в душе моей разгорается настоящий пожар, и я так сильна, что никому не одолеть Луизу де Франсийон!
Мобре искоса наблюдал за ней, поигрывая безделушкой, которую подобрал с небольшого столика. Он себя спрашивал: есть ли истина в словах Луизы или она просто-напросто пытается вести себя иначе, хотя ей это и не по силам. Может, она неосознанно ломала комедию. Ведь слабым людям свойственно важничать. Она напоминала ему сейчас юных гасконцев, нищих дворянчиков, являвшихся в Париж за победами и могуществом, обидеть их ничего не стоило; без гроша в кармане, держались они гордо и высокомерно, подобно испанскому королю, хотя шпаги были у них ржавые, а плащи – протерты до дыр! Именно бедному-то и нужна гордость, а слабак должен вести себя так, точно вот-вот укусит. Такой, вероятно, и была Луиза де Франсийон.
- Предыдущая
- 3/87
- Следующая
