Крутые белые парни - Хантер Стивен - Страница 4

• Предыдущая
• 4/111
• Следующая

— Ох, а я...

— Слушай, нам надо сматываться. Сейчас ты пойдешь на кухню и приведешь сюда этого долбаного Оделла. Ты меня понял?

Ужас холодной волной смыл краску с лица Ричарда. Он лихорадочно сглотнул, словно у него во рту был бильярдный шар. Двор превращался в охотничьи угодья, когда такие кролики, как он, появлялись там без прикрытия. Черные изобьют его до полусмерти. Члены Арийского братства разукрасят его ритуальной татуировкой. Голубые поимеют его во все естественные отверстия. Индейцы поджарят его на костре. Охранник может выстрелить по нему, чтобы попрактиковаться в стрельбе по движущейся мишени.

— Ричард! — рявкнул Лэймар. — Сегодня ты наконец станешь мужчиной. Я только что убил здоровенного ниггера в надзирательском душе и...

— Ты... что? Ты у...?

В ту же секунду Лэймар оказался верхом на Ричарде, прижав его к полу. Рукой он прикрыл рот художнику.

— Слушай меня, Ричард. Я не доживу до ночи, если не слиняю отсюда вместе с беднягой Оделлом. Как ты думаешь, братишка, что будет с тобой, когда мы уйдем? Тебя будут иметь все, кому не лень, самые распоследние педики будут напропалую пользовать тебя. На твоей заднице сделают татуировку: «Место общего пользования». Понял, сынок? Сейчас я не могу показаться во дворе, потому что именно в это время я должен сидеть верхом на хрене Малютки Джефферсона. Так что нам надо срочно рвать когти.

— Рвать когти?

Это было непостижимо для Ричарда.

— Да, парнишка. Мы собираемся в отпуск, прежде чем начнется вся эта хреновина.

Ричард понимал, что все дело в отношении. Все, что требовалось, — это манера поведения, осанка, от которой за версту несет насилием и которая предупреждает всех, что ты крепкий орешек.

Он придал себе надутый и важный вид и пружинистым шагом вышел во двор. Развернув плечи и выпятив грудь, он шествовал по ярко освещенному солнцем пространству. Он — мужчина. Никто не посмеет прикоснуться к нему.

— Кис-кис-кис, — нараспев поманил его какой-то черный.

Вслед за этим кто-то издал губами чмокающий звук.

Гигантский язык облизнул толстые губы в вожделенном предчувствии радости насильственного секса.

Ричард сник. Колени его затряслись, стало неимоверно тяжело дышать — каждый вдох и каждый выдох давались с большим трудом. В глазах мутилось от страха. Он шел, высоко подняв голову, притворяясь, что его вовсе не интересуют крики, которыми его приветствовали со всех сторон, хотя на самом деле от ужаса Ричарду хотелось заплакать навзрыд. В нашей Вселенной нет места комфорту — его попросту не существует нигде и, наверное, никогда не было, его просто не может быть. Это был дарвинизм — дарвинизм без прикрас, выставленный на всеобщее обозрение, практический дарвинизм. Не только сильный съедал слабого, сильных здесь тоже ели с неменьшим успехом. Тюрьма — это первобытный вертеп, фестиваль людоедства.

— Миссис Лэймар Пай, сладкая крошечна, какая у тебя попка, как у большой болонки, — нежно пропел ему вслед кто-то, издав напоследок длинный звук, долженствующий обозначать повизгивание ласковой собачки.

Больше всего его поражало, что заключенные пользуются здесь такой свободой. И это тюрьма? Он воображал, что тюрьма — это множество изолированных камер, где можно спокойно сидеть и читать книги. Но нет. Камеры открывались в семь часов утра, заключенных считали по головам, а потом охрана переставала ими интересоваться. Люди передвигались па территории тюрьмы как кому заблагорассудится. Только немногие из сидевших выполняли какие-то работы, остальные занимались, кто чем хотел: некоторые кругами ходили по двору, другие бесились как умели, до седьмого пота качали железо или играли в странную разновидность гандбола, стуча мячом о стенку. Насилию, которое совершалось здесь постоянно и походя, никто не придавал особого значения. Это была дикая степь, панорама человеческой деградации. Вокруг возвышались белые стены, стиснувшие семьсот заключенных в пространстве, предназначенном для трехсот. На вышках стояли вооруженные автоматическими винтовками охранники, которые только номинально следили за порядком.

— Эй, pachuko[2], гринго[3] Ромео приготовил тебе одну штучку, может, ты захочешь ее пососать, радость моя, иди ко мне.

Это мексиканцы. Сами себя они называли cholos[4]. Они были так же отвратительны, как ниггеры. Сексуальные, изящные мужчины, все время смеющиеся, глаза их постоянно излучают страсть, в одежде мексиканцы придерживались причудливого стиля, предпочитая носить цветные носовые и головные платки. Одеты они бывали всегда в ослепительно белые пляжные футболки, У черных были свои пристрастия: знойную, темпераментную музыку своей культуры они принесли и сюда, их голоса, поющие рубленые мелодии, можно было услышать в любое время дня и ночи. Негры были похожи на великолепных эбонитовых воинов. Казалось, что их рельефные мышцы вырезаны из черного первосортного антрацита, тела их блестели от пота, выглядели они очень грациозно и весьма гордились этим. Как страшно, Боже, как же Ричарду было страшно. Вот показались члены банды краснокожих, они сами называли себя Н-Д-Н-З. Эти буквы вытатуированы v них на оицепсах неизвестным гением каллиграфии. Они равнодушно смотрели на него своими плоскими глазами, словно Ричард не существовал вовсе. Они никогда не дразнились и не звали его, но он чувствовал, что они тоже не прочь помучить его, просто от скуки.

Но ни одна из банд не была так отвратительна, как белые бандиты, которые действительно правили в Маке бал, племя патологических мутантов и ублюдков, татуированных и безобразно толстых. Их волосы были смазаны жиром, как у викингов в походе, их беличьи глазки лучились злобой и ненавистью. Они могут изнасиловать или убить человека в течение секунды — это не вызовет у них никаких эмоций. Жирные, с огромными белыми животами и прихотливой красной тюремной татуировкой, покрывающей их матово-белую кожу, они были элитой уголовного мира. Козлиные эспаньолки, окладистые деревенские бороды, конские хвосты, прически всех видов. Их религией были отклонения от нормы, безразличие к своей и чужой боли, эти люди по самой своей сути ненормальные, их ненормальность выражена в превосходной степени. У некоторых из них, правда, еще сохранились немногие зубы.

Охваченный ужасом, Ричард благословлял защиту Лэймара, ему страстно хотелось сейчас же увидеть даже этого идиота Оделла. Он понимал, что не смеет ослушаться Лэймара. О, Лэймар умел делать людей послушными своей воле! Поэтому Ричард, высоко подняв голову, продолжал свой путь сквозь уголовные джунгли. Сердце его было готово взорваться от страха.

Мак без Лэймара? Боже, сама эта мысль повергала его в неописуемый ужас. Он же станет...

— Уи-шад.

Он поднял голову. Перед ним был другой его спаситель. Оделл.

Быстро сообразив, что надо делать, Лэймар прошел в камеру Фредди-дантиста. Фредди был занят тем, что раскрашивал модель двухмоторного самолета времен Второй мировой войны. Лэймар послал Фредди разыскать Гарри Фанта, надзирателя. Этот Гарри Фант был гением жульничества и хитрости. В своей голове он, вопреки всем уверениям психологов о пределах умственных способностей человека, держал необозримый архив всех событий, которые происходили в Маке, и даты этих событий.

Лэймар посмотрел на часы. Оставалось всего двадцать минут. Скоро заключенные начнут возвращаться в камеры. Скорее бы пришел этот проклятый Гарри.

Он вернулся в свою камеру, Из-под параши Лэймар достал лезвие — двухдюймовый кусок стали, вырезанный из кухонного ножа. Это орудие стоило Лэймару два блока сигарет. Если правильно воспользоваться такой штукой, можно убить человека одним едва заметным движением. Он делал подобное уже дважды. Этот фант подействовал на него успокаивающе. По крайней мере, он хоть умрет в драке.

• Предыдущая
• 4/111
• Следующая