Мастер-снайпер - Хантер Стивен - Страница 38
- Предыдущая
- 38/78
- Следующая
— Там еще кое-кто остался, — сказал сержант. — Они нас выбили оттуда. У меня не хватает ни людей, ни огневой мощи, чтобы пробиться обратно.
— Здесь ведь где-то должен быть лейтенант? — спросил Литс.
— Был.
— Ну ладно. У меня тут немецкий пулемет. Я сейчас обстреляю это место.
— Давай. Проутюжь их хорошенько. Преврати их в пыль.
Литс установил пулемет на треноге перед собой и прижал его к плечу. Он почувствовал, как молодой солдат подполз к нему.
— А теперь, главное, не давай ленте запутаться, — сказал Литс.
— Не дам, но вы сказали, что позволите мне пострелять.
— Когда я закончу, то вообще отдам тебе эту чертову штуковину.
— Ого, здорово! — обрадовался мальчишка.
Здание выделялось черной громадой на фоне розовеющего неба.
— Ты там, Репп? Репп, я здесь. Надеюсь, что ты там. У меня тут пятьсот семь-и-девяносто-два-миллиметровых пуль, и я тешу себя надеждой, что одна будет твоей. А где ты, «человек с дубом», ты тоже здесь, сволочь ты этакая?
— С кем вы разговариваете? — поинтересовался парнишка.
— Ни с кем, — ответил Литс — Я прицеливаюсь.
Он начал стрелять. Каждый третий патрон был трассирующим. Литс видел, как они вылетали и, лишь слегка изогнувшись, тонули в здании. Время от времени пули врезались во что-то твердое и отскакивали в небо. Эти светящиеся цепочки, пронизывавшие темноту, были похожи на неоновый салют, на ослепительную световую завесу. Он продолжал обстреливать здание очередями по двадцать выстрелов, а гора стреляных гильз росла, и горелый порох забивал Литсу ноздри. Гильзы иногда сваливались с вершины горки и каскадом бесполезной меди, теплой и грязной, со звяканьем катились вниз.
— Проутюжь их еще разок, — попросил сержант.
Литс всадил в барак еще одну очередь. Ему было совсем не трудно посылать пули в цель. Он стрелял от одного конца здания до другого примерно на высоте груди человека. Барак стойко выносил этот обстрел до тех пор, пока одна из трассирующих пуль не подожгла его. Когда он заполыхал как следует, наружу выскочил человек, сидевший внутри, и Литс выстрелил в него и разрезал напополам. К этому времени пламя было уже довольно ярким, и оттуда больше не слышалось особой стрельбы.
Шмуль всю ночь пролежал на животе среди незнакомых людей. Никто не обращал на него никакого внимания, но поблизости от него парашютисты организовали полевой лазарет, и в промежутках между вспышками сражения он видел, как туда отходили раненые, по одному или по двое, а некоторых приносили их товарищи, которые затем поспешно возвращались в бой. Из лазарета постоянно раздавались стоны.
С рассветом на территории появились очаги огня — Шмуль понял, что горят здания. А потом, уже совсем утром, по дороге, гремя и поднимая облака пыли, подошли танки. Раненые приветствовали их, как могли, но машины, которые с первого взгляда показались ему такими мощными, выглядели печальными и потрепанными, когда проползали мимо него. Он представлял себе более подходящих спасителей, чем этот потрепанный караван испускающих дым обшарпанных созданий с подтекающим маслом. Майор Аутвейт выглядывал из-за башни первого танка, мрачный и черный, как трубочист.
Танки вступили в пункт № 11, и Шмуль потерял их из виду в клубах дыма. Затем раздались взрывы, такие сильные, каких он в жизни не слышал.
— Они, должно быть, взорвали там все до последнего гаража, — сказал один из раненых.
Затем за Шмулем пришел солдат.
— Сэр, капитан Литс хочет вас видеть.
— Ага, — сказал Шмуль, смущенный тем, что оказался таким чистым среди грязных окровавленных солдат.
Но вскоре это его смущение сменилось чувством замешательства. Он обнаружил, что очень трудно сопоставить то, что он видит, с тем, что он помнил. Его ужаснули масштабы разрушения. Он увидел буквально выпотрошенный мир, развалины, дымящиеся балки, перепаханную землю, испещренные пулями здания, и еще более невероятным было то домашнее спокойствие, с которым вели себя выжившие американские солдаты, которые лежали на солнышке, лениво держа во рту сигареты, писали письма, читали вестерны, ели сухие пайки.
Его проводник подвел его ко рву, где рядами лежали убитые немцы, над которыми деловито кружилась черная туча мух. Шмуль видел трупы и раньше, но вполне определенные трупы: прежде всего, это были евреи, но, что более важно, они были костлявыми, белыми, съежившимися, они ужасали именно тем, что выглядели такими нереальными, — просто куклы или деревянные поленья. Здесь же реальность никуда не делась: кости, мозги и кишки, иссиня-черные, черно-красные, зеленовато-желтые, некоторые свежие, а некоторые уже покрывшиеся запекшейся кровью. Все это напоминало Шмулю мясную лавку и ритуальные жертвоприношения перед праздниками: вывешенные куски говядины, дымящиеся груды ливера, холодный белый рубец. Однако в мясной лавке присутствует порядок, аккуратность, осмысленность; здесь же все было неряшливым, грязным и случайным.
— Зрелище не из приятных. Даже если это и они, — заметил Литс, мрачно стоя на краю рва. — Это солдаты, люди из «Мертвой головы». Или, скорее, то, что от них осталось. Извините, но настало время посмотреть.
— Конечно. А как же еще, — согласился Шмуль.
Он подошел к краю. Мертвые, немцы были всего лишь плотью, которую трудно ненавидеть. Шмуль не испытывал ничего, кроме неприятного ощущения от отвратительных деталей насильственной смерти, запаха опорожненного кишечника и роящихся мух. Через некоторое время ему стало легче ходить среди них. Они были одеты в свои пестрые камуфляжные куртки с четким и неподходяще ярким, почти веселым рисунком — коричнево-зеленые пятна на сером фоне. Вскоре он увидел старого друга.
«Привет, любитель курить трубку. У тебя дыра размером с ведро в самом центре, и ты не очень-то счастлив от этого. Вот так убивают неевреи — полностью и бесповоротно. Серьезное дело, это производство смерти. Нас они морили голодом или травили газом — экономили пули. Они пробовали на нас пули, но пришли к заключению, что это напрасная трата средств. Своих, курильщик трубки, они убивают пулями и взрывами и тратят на это миллионы».
Следующим был мальчишка, который бил его на складе. «Ты был злым, называл меня еврейским дерьмом, пинал меня». Мальчишка лежал синий и разорванный пополам, ноги и нижняя часть туловища отсутствовали. Что могло послужить причиной такой ужасной смерти? Он определенно был самым искалеченным. «Ты бил меня, мальчик, и если бы в тот момент тебе показали эту картинку: еврей Шмуль в американской форме, теплый и невредимый, бессловесно стоит над половиной твоего туловища, — ты бы принял это за шутку, за насмешку. Однако вот он я, и вот он ты, и по тому, с какой злостью ты на меня уставился, я думаю, что ты все знаешь. Ага, вот и Шеффер, гауптштурмфюрер Шеффер, почти нетронутый, явно не поврежденный, неужели ты умер от страха в своей хрустящей и яркой камуфляжной куртке? Нет, вот небольшая аккуратная дырочка, проделанная чуть выше твоей верхней губы».
— Нет, — сказал наконец Шмуль, — его здесь нет.
Литс кивнул и после этого повел его к пробитому пулями корпусу барака, который когда-то был научным центром Фольмерхаузена. Дверь была сорвана с петель, а крыша с одной стороны провалилась, но Шмуль сумел разглядеть на койках тела на пропитанных кровью простынях.
— Гражданские, — сказал Шмуль. — Какая досада, что вам пришлось их убить.
— Это не мы, — возразил Литс — И это была вовсе не случайность.
Он наклонился к полу и поднял пригоршню стреляных гильз.
— Они здесь повсюду. Девятимиллиметровые, от МР сорокового. Это сделали эсэсовцы. Полная секретность. Ну а теперь еще одна остановка. Сюда, пожалуйста.
Обходя воронки и горы обломков, они прошли через всю территорию к бараку, где жили эсэсовцы. Он все еще дымился и обрушился сам по себе вскоре после восхода солнца. Но один конец продолжал стоять. Литс подвел Шмуля к оставшейся части барака и предложил заглянуть в разбитое выстрелами окно.
- Предыдущая
- 38/78
- Следующая
