Чужак в стране чужой (Чужак в чужой стране) - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 29

• Предыдущая
• 29/145
• Следующая

И марсиане, и земляне — самоосознающие жизненные формы, но развитие этих двух рас пошло абсолютно разными путями. Все поведение человека, все его жизненные мотивации, все его страхи и надежды несут на себе отсвет присущей ему схемы воспроизведения потомства, более того, находятся от этой трагичной и, странным образом, прекрасной схемы в полной зависимости. То же самое верно и в отношении марсиан, но, так сказать, с точностью до наоборот. Весьма эффективная — а потому широко распространенная в галактике — белколярная модель приняла у них форму, настолько отличную от земной, что назвать ее двуполой решился бы разве что биолог, а уж человеческий психиатр ни в коем случае не обнаружил бы в ней ничего «сексуального». Все марсианские нимфы — существа женского пола, а взрослые особи — мужского.

Причем это касается только биологии, но никак не психологии. На Марсе полностью отсутствует бинарная оппозиция мужское — женское, структурирующая жизнь и поведение землян. Брак — бессмысленное, отсутствующее понятие. Взрослые огромны и чем-то напоминают — на человеческий, во всяком случае, взгляд — парусные яхты; при всей яркости и активности своей умственной жизни физически они крайне пассивны, в то время как круглые, пушистые нимфы полны веселья и неистощимой, бездушной энергии. Между базисами, подлежащими людскую и марсианскую психологии, просто невозможно проводить параллели. Сексуальная биполярность это и главная, пожалуй даже единственная, связующая сила человеческого общества, и, одновременно, основной движущий импульс всей человеческой деятельности, от сонетов до уравнений теоретической физики. И если кому-либо покажется, что это преувеличение, пусть он пороется в патентных бюро, библиотеках и музеях, много ли там созданного евнухами.

Марс, чья жизнь совершенно отлична от земной, не обратил особого внимания ни на «Посланника», ни на «Чемпиона». Столь свежие события представляли собой очень малый интерес — выпускай марсиане газеты, им бы за глаза и за уши хватило одного номера в земное столетие. Контакт с другой расой не представлял для них ничего необычного, такое случалось уже в прошлом и, безо всякого сомнения, не раз случится в будущем. Когда новая раса будет подробно и всесторонне огрокана (на что потребуется земное тысячелетие или около этого), наступит время предпринимать какие-то действия или не предпринимать.

А пока что все внимание марсиан занимало происшествие совершенно иного рода; бестелесные Старики рассеянно, между делом дали человеческому детенышу поручение огрокать все, что уж он там сумеет на третьей планете, и сразу же вернулись к рассмотрению серьезной проблемы. Совсем незадолго до описываемых событий, приблизительно во времена земного Цезаря Августа, некий марсианский художник работал над произведением искусства. Если хотите, можете назвать это произведение поэмой, или симфонией, или философским трактатом; оно представляло собой совокупность эмоций, организованных в трагической логически-неизбежной последовательности. Человек способен наслаждаться подобным опусом не больше, чем слепорожденный великолепием заката солнца, а потому не стоит и пытаться подобрать точное жанровое определение. Главное тут в том, что упомянутый творец случайно развоплотился, не успев завершить своего творения.

Случайное развоплощение — вещь на Марсе почти невиданная; марсианам нравится, чтобы жизнь представляла собой завершенное, гармоничное целое и биологическая смерть наступала в подобающий, заранее избранный момент. Художник, о котором мы повествуем, пал жертвой убийственного холода марсианской ночи — погруженный в раздумья, он забыл вовремя вернуться в город; к тому времени, как его хватились, оставленная духом плоть не годилась даже в пищу. Сам же рассеянный творец так и продолжал увлеченно работать, не обратив ни малейшего внимания на собственную смерть.

Марсианское искусство имеет две разновидности: произведения живых авторов — темпераментные, новаторские и несколько примитивные — и работы Стариков — консервативные, крайне сложные и отличающиеся высочайшим техническим мастерством; эти разновидности никогда не смешиваются и судятся каждая по своим отдельным меркам.

Но по каким меркам следовало судить творение нашего художника, перекидывавшего мост от телесного типа к бестелесному? Конечно же, окончательный вариант создан Стариками, но, с другой стороны, Старик этот даже не знал, что он уже Старик, — с общей для всех творцов рассеянностью он не заметил изменения своего статуса и продолжал работать как телесный художник. А не следует ли считать, что перед нами новый вид искусства? Нельзя ли создать новые его образцы — неожиданным образом развоплощая погруженных в работу художников? Текли столетия, Старики, находившиеся в непрерывном ментальном контакте, одну за другой обсуждали бесчисленные увлекательнейшие возможности, а вот телесные марсиане терпеливо ждали их вердикта.

Вопрос представлял тем больший интерес, что рассматриваемое произведение искусства имело религиозный (пользуясь земной терминологией) характер и было весьма эмоциональным: оно описывало контакт с народом пятой планеты; несмотря на всю свою незапамятную древность, событие это оставалось для марсиан живым и значительным — в том же примерно смысле, как распятие Христа, не теряющее своей значимости для людей и по прошествии двух тысяч лет. Марсианская раса познакомилась с существами, населявшими пятую планету, огрокала их во всей полноте и предприняла необходимые действия. Из осколков разрушенной планеты образовался астероидный пояс, а марсиане тысячелетие за тысячелетием продолжали любовно восхвалять ими же уничтоженный народ. Столь обсуждаемый нами художник предпринял одну из бесчисленных попыток глубоко и всесторонне огрокать это прекрасное и замечательное событие в рамках одного опуса. Но прежде чем судить об удаче или неудаче его попытки, следовало огрокать, как именно нужно о ней судить.

Удивительно красивая задача.

Недавний житель четвертой планеты Валентайн Майкл Смит абсолютно не интересовался животрепещущей этой проблемой и даже никогда о ней не слыхал. И его марсианский опекун, и братья этого опекуна никогда не смущали своего воспитанника вещами, явно непосильными для его понимания. Он, конечно же, знал о разрушении пятой планеты, но только так, как земной школьник знает о Трое и Плимутском камне, и ни разу не подвергался воздействию таких произведений искусства, которые не смог бы огрокать. Он получил образование, единственное в своем роде, несравненно более обширное, чем его согнездники, но несравненно меньшее, чем любой из взрослых; дело в том, что опекун и Старики, к которым опекун этот обращался за советами, мимолетно заинтересовались вопросом: какой объем знаний сумеет воспринять чужой детеныш. Результаты эксперимента позволили им понять людей лучше, чем те сами себя понимают, так как Смит с легкостью огрокивал вещи, неизвестные прежде ни одному человеку.

А в настоящий момент Смит радовался жизни. У него появился новый брат по воде — Джубал, появилась уйма новых друзей, а новые, восхитительные впечатления сменялись с такой калейдоскопической скоростью, что оставалось только запоминать эти впечатления, чтобы пережить их заново когда-нибудь потом, в свободное время.

Однажды брат Джубал заметил, что умение читать сильно ускорит огрокивание странного и прекрасного мира земли; пришлось посвятить обучению целый день, Джилл показывала в книге слова и говорила, как они произносятся. Трудностей не возникало никаких, если не считать необходимости отказаться на этот день от плавательного бассейна, что представлялось Смиту огромной жертвой, — купание (когда ему сумели наконец вдолбить, что оно позволительно) было для него не просто удовольствием, но источником почти невыносимого религиозного экстаза; только приказания Джилл и Джубала мешали ему пребывать в бассейне по двадцать четыре часа в сутки.

Купаться после наступления темноты не разрешалось, поэтому ночью Смит читал. Он глотал том за томом Британской энциклопедии, закусывал литературой по медицине и юриспруденции. Однажды брат Джубал застал его за перелистыванием какой-то из этих книг, остановился и начал спрашивать о прочитанном. Смит отвечал очень осторожно — ему сразу вспомнились испытания, проводившиеся Стариками. Брат Джубал был явно расстроен ответами, Смит не понял причины этого, а потому тоже расстроился и впал в медитацию, он был абсолютно уверен, что отвечал точно по книге, хотя кое-что в ней и не огрокивалось.

• Предыдущая
• 29/145
• Следующая