Благородный дом. Роман о Гонконге. - Егоров Игорь Александрович - Страница 102

• Предыдущая
• 102/383
• Следующая

— Насчет чего именно?

— Давай на следующей неделе встретимся за ланчем. В среду? Хорошо. Есть для тебя идея.

— Вот как? Что за идея?

— Потом, дружище. Ты слышал насчет Горнта?

— Да.

— Очень необычно для «роллс-ройса», верно?

— Да.

— Он уверен, что сможет перебежать тебе дорогу с «Пар-Кон».

— У него ничего не выйдет.

— Ты сегодня видел Филлипа?

— Филлипа Чэня? Нет, а что?

— Да встретил его на ипподроме. Он показался мне... Ну, он выглядел ужасно и был очень удручен. Переживает из-за того, что Джона... Очень сильно переживает из-за похищения.

— А ты бы не переживал?

— Да. Да, переживал бы. Но я не думал, что он так близок с Первым Сыном.

Данросс подумал об Адрион, Гленне и своем пятнадцатилетнем сыне Дункане, который проводил каникулы на овцеводческой ферме приятеля в Австралии.

«Что бы я сделал, если бы кого-нибудь из них похитили? Что бы я сделал, если бы мне, как ему, прислали по почте отрезанное ухо? Я сошел бы с ума.

Я сошел бы с ума от ярости. Я забыл бы обо всем и искал бы похитителей, а потом моя месть длилась бы тысячу лет. Я бы...» В дверь постучали.

— Да? О, привет, Кэти. — Как и всегда, он был рад видеть свою младшую сестру.

— Извини, что прерываю, Иэн, дорогой. — Кэти Гэваллан быстрым шагом прошла в офис. — Клаудиа сказала, что у тебя есть несколько минут до следующей встречи. Это так?

— Конечно, все в порядке, — заверил он, улыбнувшись и откладывая памятную записку, над которой работал.

— О, хорошо, спасибо. — Она закрыла дверь и села в высокое кресло у окна.

Он потянулся, чтобы ослабить боль в спине, и послал ей улыбку.

— Эй, мне нравится твоя шляпка. — Шляпка из бледной соломки с желтой лентой очень шла к её прекрасно смотревшемуся шелковому платью. — Что случилось?

— У меня рассеянный склероз. Он тупо уставился на неё.

— Что?

— Анализы показали. Доктор сообщил мне ещё вчера, но я не могла сказать тебе или... Сегодня он проверил анализы вместе с другим специалистом, так что ошибки быть не может. — Она проговорила это спокойным голосом, с невозмутимым видом, сидела в кресле прямо и казалась красивой как никогда. — Мне нужно было кому-то сказать. Извини, что так взяла и бухнула. Думала, ты поможешь мне составить план. Не сегодня, а когда у тебя будет время, может, в выходные... — Она увидела, с каким выражением он смотрит на неё, и нервно усмехнулась. — Это не так серьезно, как кажется. Я думаю.

Данросс откинулся в своем большом кожаном кресле и попытался заставить потрясенное сознание работать.

— Рассеянный... Это что-то непонятное, да?

— Да. Нечто поражающее нервную систему. Они пока не знают, как это лечить[124]. Не знают ни что это такое, ни где это локализуется, ни чем... ни чем это вызвано.

— Мы найдем других специалистов. Нет, даже лучше! Ты едешь в Англию с Пенн. Там или в Европе должны быть специалисты. Должна быть какая-то форма лечения, Кэти, должна быть!

— Её нет, дорогой. Но поехать в Англию — хорошая идея. Я... Доктор Тули сказал, что рекомендовал бы мне обратиться к специалисту с Харли-стрит[125]. Я с удовольствием поехала бы с Пенн. Это зашло у меня не слишком далеко, и если я буду осторожной, то и не о чем особо беспокоиться.

— То есть?

— То есть, если я буду заниматься собой, выполнять назначения врачей, спать после полудня, чтобы не утомляться, то по-прежнему смогу заботиться об Эндрю, заниматься домом и детьми и время от времени немного играть в теннис и гольф, но только один раунд по утрам. Понимаешь, они могут притормозить развитие болезни, но не могут восстановить того, что уже нарушено. По его словам, если я не буду заниматься собой и отдыхать — в основном он и говорил об отдыхе, — если я не буду отдыхать, все начнется снова и будет хуже и хуже. Да. И тогда уже ничего не восстановишь. Понимаешь, дорогой?

Он смотрел на неё и старался сдержать охватившую его боль. Сердце в груди разрывалось, и он уже составил для неё восемь планов и думал: «О господи, бедная Кэти!»

— Да. Ну, слава богу, ты можешь отдыхать сколько хочется, — сказал он, стараясь говорить так же спокойно. — Ты не против, если я потолкую с Тули?

— Нет, совсем не против. Не нужно тревожиться, Иэн. Он уверяет, что у меня все будет в порядке, если я стану следить за собой. И я пообещала вести себя хорошо и не доставлять ему поводов для беспокойства.

К удивлению Кэти, голос её звучал спокойно, руки свободно лежали на коленях, ничем не выдавая царившего внутри ужаса. Она почти физически чувствовала, как эта инфекция — бактерии или вирусы — распространяется по всему телу, разрушает её нервную систему, пожирая нерв за нервом. О, так невыносимо медленно, секунда за секундой, час за часом... И пальцы рук и ног начинают все больше и больше дрожать, становятся непослушными. А за ними — запястья, и голени, и ноги, и... Господи Иисусе Всемогущий!..

Она вынула из сумочки небольшую салфетку и промокнула пот на лбу.

— Ужасная влажность сегодня, верно?

— Да, Кэти. Но почему все произошло так внезапно?

— Ну, не совсем так, дорогой. Они просто не могли поставить верный диагноз. Для того-то и нужны были все эти анализы.

Все началось с легкого головокружения и головных болей около шести месяцев назад. Она замечала подобное за собой, в основном когда играла в гольф. Она застывала над шаром, принимая устойчивое положение, а в глазах все расплывалось, и ей было не сосредоточиться, вместо одного шара она видела два, и три, и снова два — и так без остановки. Эндрю смеялся и говорил, что ей надо сходить к окулисту. Но дело было не в очках. Не помогал ни аспирин, ни более сильные лекарства. А потом добрый старый Тули, их давний семейный доктор, послал её в больницу Матильды на Пике, чтобы сдать анализы, затем ещё и ещё. Она прошла обследование головного мозга на случай опухоли, но и оно ничего не дало, как и все остальные процедуры. Ключом к пониманию стала только эта ужасная пункция позвоночника. Остальные анализы подтвердили выводы врачей. Вчера. «Милый Господи, неужели вчера меня приговорили к инвалидной коляске? К жалкой участи беспомощного, пускающего слюни существа?»

— Ты Эндрю говорила?

— Нет, дорогой, — вздохнула она, почувствовав, что снова отошла от края бездны. — Ещё не говорила. Не смогла, пока. Бедный Эндрю волнуется из-за любого пустяка. Скажу сегодня вечером. Я не могла сказать ему до тебя. Я должна была сказать сначала тебе. Мы ведь всегда говорили тебе все первому, верно? Лечи, Скотти и я? Ты всегда узнавал первым...

Она вспомнила то время, когда все они были маленькими. Счастливое время в Гонконге и в Эршире, в Эвисъярд-Касл, в милом, заросшем плющом старом доме, на вершине холма, среди вересковой пустоши, с видом на море. Рождество, Пасха и долгие летние каникулы. Она, и Иэн, и Лечи, самый старший, и Скотт — он и Кэти были двойняшки. Такие счастливые дни... Когда там не было отца. Все страшно боялись его, кроме Иэна. Тот всегда выступал от имени всех, всегда был защитником, и ему вечно доставалось. Его оставляли без ужина, приказывали пятьсот раз написать «Я больше не буду спорить» или «Ребенка должно быть видно, но не слышно». И он никогда не жаловался. О, бедные Лечи и Скотти...

— Иэн, — проговорила она, и слезы вдруг брызнули из глаз. — Извини, пожалуйста.

Тут она почувствовала, как сильные руки обняли её, и наконец ощутила себя в безопасности. Весь этот кошмар стал не таким страшным. Но она понимала, что ужас больше не покинет её. Никогда. Как никогда не вернутся братья — только будут являться во сне. Как не вернется её дорогой Джонни.

— Все хорошо, Иэн, — проговорила она сквозь слезы. — Это я не из-за себя, правда, не из-за себя. Я просто подумала о Лечи и Скотти, о доме в Эршире, когда мы были маленькими, и о моем Джонни, и я... Ох, я всегда так тосковала по ним...

• Предыдущая
• 102/383
• Следующая