Благородный дом. Роман о Гонконге. - Егоров Игорь Александрович - Страница 125

• Предыдущая
• 125/383
• Следующая

— Ну так что, тайбань? — обратился к Данроссу его тренер, крепкий как железо русский эмигрант, с задубевшим лицом и седеющей шевелюрой. Ему было уже около семидесяти, и он работал на «Струанз» третий сезон.

— Так и что, Алексей?

— Значит, дьявол вселился в вас, и вы дали ему шпоры, и видели, как рванулась вперед Ноубл Стар?

— Ноубл Стар любит померяться силами. Она такая, и все это знают, — спокойно ответил Данросс.

— Да, но я предпочел бы, чтобы сегодня об этом вспомнили только я и вы, а не... — Невысокий мужчина махнул мозолистым большим пальцем в сторону зрителей и ухмыльнулся. — А не каждый viblyadok в Азии.

Данросс ухмыльнулся в ответ.

— Слишком много ты подмечаешь.

— Мне и платят за то, что я слишком много подмечаю.

Алексей Травкин мог обскакать, перепить и обставить в работе человека вполовину моложе. Среди других тренеров он держался особняком. И о своем прошлом с течением лет рассказывал разное — как и большинство тех, кто, пережив великую смуту российских, а затем китайских революций, теперь кочевали по разным уголкам Азии в надежде обрести покой, найти который им было не суждено.

Алексей Иванович Травкин покинул Россию и попал в Маньчжурию, в Харбин, в 1919 году. Потом перебрался южнее, в международный сеттльмент Шанхая[148], где стал участвовать в скачках и побеждать. Прекрасный наездник, он знал о лошадях больше, чем большинство людей знают о самих себе, и вскоре стал тренером. Когда в сорок девятом вновь случился исход, он бежал на юг, на этот раз в Гонконг, где прожил несколько лет, а потом двинулся ещё южнее, в Австралию, которую объездил вдоль и поперек. Но Азия манила его, и он вернулся. У Данросса в то время не было тренера, и он предложил Травкину конюшню Благородного Дома.

— Я берусь, тайбань, — тут же сказал Травкин.

— Но мы ещё не говорили о деньгах.

— Вы джентльмен, я тоже. Вы будете платить мне больше всех из соображений престижа — и потому что лучше меня не найдете.

— Не найду?

— А с чего бы ещё вам предлагать мне работу? Вам тоже не нравится проигрывать.

Прошлый сезон был хорошим для них обоих. Первый оказался не очень. Оба понимали, что наступающий сезон станет настоящей проверкой. Скакавшая мимо Ноубл Стар красиво перешла на свободный бег.

— Что насчет субботы? — спросил Данросс.

— Она будет стараться.

— А Баттерскотч Лэсс?

— И эта тоже. Как и Пайлот Фиш. Как и все остальные — во всех восьми заездах. Расклад получается очень необычный. Нужно будет крайне внимательно следить за участниками.

Данросс кивнул. Он заметил Горнта, который беседовал у круга почета с сэром Дунстаном Барром.

— Я буду очень расстроен, если проиграю Пайлот Фишу. Алексей усмехнулся, заметив с иронией:

— В таком случае вам лучше выступать на Ноубл Стар самому, тайбань. Тогда, если положение будет угрожающим, вы сможете оттеснить Пайлот Фиша на ограду или хлестнуть жокея плетью по глазам. А? — Старик взглянул на него. — Вы ведь так и поступили бы с Ноубл Стар сегодня, будь это скачки?

— Это были не скачки. Кто знает?.. — улыбнулся в ответ Данросс. Подошедший мафу поздоровался с Травкиным и передал ему записку.

— Вам письмо, сэр. Мистер Чой просил, когда у вас будет время, взглянуть, как подковали Чардистана.

— Я скоро туда подойду. Скажи ему, чтобы Буканиру добавили отрубей, сегодня и завтра. — Нахмурившись, Травкин повернулся к Данроссу, который пристально наблюдал за Ноубл Стар: — Вы не собираетесь участвовать в заезде в субботу?

— На данный момент — нет.

— Я бы не советовал. Данросс рассмеялся.

— Знаю. До завтра, Алексей. Завтра поработаю с Импейшнс. — Он дружески похлопал тренера по плечу и ушел.

Травкин посмотрел ему вслед. Потом скользнул взглядом по лошадям, вверенным его попечению, и попадавшимся на глаза скакунам конкурентов. Он знал, что в субботу схватка будет жестокая и что за Ноубл Стар нужен глаз да глаз, и улыбнулся про себя: приятно участвовать в игре, где ставки так высоки.

Он развернул записку, которую держал в руке. Она была короткой — всего несколько строк по-русски — и начиналась так: «Привет из Кургана, ваше высочество. У меня есть вести об Анастасии...» У Алексея перехватило дыхание, он побледнел. «Клянусь кровью Христовой! — чуть не вскрикнул он. — Никто в Азии не знает ни того, что мой дом стоял в Кургане, на равнинных берегах реки Тобол, ни что мой отец был князь Курганский и Тобольский, ни того, какое имя носила моя юная жена, — кажется, тысяча жизней минула с тех пор, — которую поглотила революция, пока я воевал со своим полком... Клянусь Господом, я никому не называл её имени, даже про себя не смел его повторять...»

Ошеломленный, он перечитал записку. «Что это — ещё одна дьявольская выдумка Советов, врага всех русских людей? Или этот человек свой? О Господи Иисусе, пусть он будет свой».

После слова «Анастасии» в записке значилось лишь: «Прошу встретиться со мной в задней комнате ресторана „Зеленый дракон", что в переулке около дома 189 по Натан-роуд, сегодня в три». Подписи не было.

На другой стороне паддока[149] рядом с финишем направлявшийся к своему тренеру Ричард Кван вдруг заметил Улыбчивого Цзина, председателя совета директоров банка «Цзин просперити», который приходился ему дальним родственником. Тот стоял на трибуне, направив бинокль на Пайлот Фиша.

— Привет, Шестой Двоюродный Брат, — радушно окликнул Кван по-кантонски. — Ел ли ты рис сегодня?

Хитрый старик тут же насторожился.

— Денег ты у меня не получишь, — грубо бросил Цзин, обнажив зубы, торчавшие вперед, из-за чего казалось, что он постоянно улыбается.

— Почему это? — так же грубо спросил Ричард Кван. — Получил от меня взаймы семнадцать, ети его, миллионов и...

— Да, но это ссуда до востребования через девяносто дней — хорошо вложенные деньги. Мы всегда платили сорок процентов по займам, — огрызнулся старик.

— Ах ты, жалкая старая кость, я помог тебе, когда ты нуждался в деньгах! Теперь пора возвращать долг!

— Возвращать? Что возвращать? — Улыбчивый Цзин сплюнул. — За все эти годы я возвратил тебе целое состояние. Я рисковал, а ты извлекал прибыль. Вся эта беда случилась в самое неподходящее время! У меня ни единого медяка наличностью! Я не такой, как некоторые банкиры. У меня деньги всегда используются с умом.

Как утверждала молва, они «использовались с умом» на наркотики. Ричард Кван, конечно, никогда об этом не спрашивал, и никто ничего точно не знал, но все считали, что банк Улыбчивого Цзина — одно из мест, где тайно отмываются доходы от наркоторговли, которая по большей части велась через Бангкок.

— Послушай, Двоюродный Брат, мы же одна семья, — начал Ричард Кван. — Это лишь временные трудности. На нас напали заморские дьяволы, так их и так. Когда подобное случается, цивилизованные люди должны быть заодно!

— Согласен. Но причина изъятия денег из «Хо-Пак» — ты. Ты. Снимают вклады из твоего банка, а не из моего. Ты каким-то образом задел этих блудодеев! Они копают под тебя — ты что, газет не читаешь? Да, и у тебя, как я слышал, вся наличность ушла на какие-то очень скверные сделки. Ты, Двоюродный Брат, сам сунул голову в кангу[150]. Добудь деньги у этого своего партнера-полукровки, гнусного сына малайской шлюхи. У него миллиарды — или у Прижимистого... — Старик вдруг захихикал. — Десять против одного, что старый блудодей даст тебе в долг!

— Если меня пустят под откос, то скоро доберутся и до «Цзин просперити».

— Ты мне не угрожай! — озлобился старик. В уголках губ у него постоянно собиралась слюна, губы то закрывали зубы, то раскрывали в характерной гримасе. — Если ты обанкротишься, я тут ни при чем. Зачем переносить свой скверный джосс на семью? Ничего во вред тебе я не сделал. Зачем ты пытаешься перенести на меня свой плохой джосс? Если сегодня... айийя, если сегодня он действительно на меня перекинется и эти вкладчики, собачья кость, начнут снимать деньги, я не продержусь и дня!

• Предыдущая
• 125/383
• Следующая