Прикольная история - Щеглов Дмитрий - Страница 4

• Предыдущая
• 4/24
• Следующая

– Что мы ходим тут, как придурки, озера не видели что ли? Пошли в бинокль смотреть, – предложил Данила.

– У тебя есть бинокль? – спросила Настя. – И молчишь?

– Он его специально привез, за тобой подглядывать, – съязвил Данила и, довольный своей шуткой, расхохотался.

– Свинья! Ты все хочешь испоганить, – возмутилась Настя.

– Чем же я бинокль испоганил? – и снова захохотал. – Пиккадилли в Риме. Отличница туфтовая.

Данила все-таки допек Настю и, только получив хорошего тумака, наконец успокоился.

Мы вошли к нам во двор. Дед возился с пчелами. Бабушка же, увидев Настю, расцвела.

Бабушке всегда нравилась Настя: за независимый характер, за мальчишескую прямоту, за то, что та всегда здоровалась первая, – нравилась, и все. Поэтому, когда мы втроем появились в нашем дворе, бабушка ласковым взглядом проводила Настю, прошептав:

– Невеста.

А Данила, услышав такое сравнение, тут же перевел его на дворовый язык:

– Коза!

– Где? – спросила Настя.

– Где, где? – передразнил Данила, – вон в огороде.

Бабушка, приняв последнюю реплику за чистую монету, обеспокоенно посмотрела в огород.

– Ой, выгнать надо.

– Настя, тебя сейчас хворостиной попрут, – засмеялся Данила.

– Дурак ты, Данила, и не лечишься! – взорвалась Настя.

– Заткнись, мисс Панталоне. Кто тебя сюда звал? Катись в свой Рим на Пиккадилли.

Они готовы были снова сцепиться, но я вынес им бинокль и подал Насте.

– Десятикратный, – похвастался я.

Пока они его рассматривали, я переоделся в потертые шорты, сменил кроссовки на сандалии, оставив только фирменную кепку.

– Дай на джинсы глянуть, я такую фирму еще не видел, – заглядывая на веранду, где я переодевался, попросил Данила, – лейбл какой-то новый.

– Держи.

Данила ловко поймал штаны, и вдвоем с Настей они стали их рассматривать.

– В Турции шили, – авторитетно заявила Настя.

– Тоже мне, таможня, – съязвил ехидный Данила, – гляди, шов какой, с двойной стежкой, – и он наизнанку вывернул одну штанину. – Так шьют в Испании, а в Турции шьют в один шов и гнилыми нитками.

– Ты откуда знаешь, что гнилыми? – удивилась Настя.

– Климат у них морской, влажный, нитки и гниют.

– А в Испании что, не морской?

– Морской, но Испанию Гольфстрим омывает.

– Ты это серьезно?

– Вполне. Всю жизнь там Гольфстрим протекал.

– Я про нитки, – Настя начала злиться.

– Нет, про нитки в Гольфстриме я не читал, может, и плавают какие.

В очередной потасовке верх взяла Настя. Она от всей души наградила Данилу тумаком.

– Вот тебе Гольфстрим, а вот гнилые нитки.

На время между ними установилось перемирие. Они потеряли интерес к джинсам и разглядывали в бинокль наш огород.

Кроссовки я предусмотрительно задвинул подальше под тахту, чтобы в руках моих друзей, доморощенных экспертов, они не оказались елецкого пошива.

– Смотри! Пчелы-то какие большие! Как капустницы, даже страшно! – удивлялась Настя, протягивая мне бинокль.

– Полезли на чердак, – предложил Данила, – посмотрим сверху на озеро.

– А дед не заругает? – забеспокоилась Настя.

– Лезьте! Лезьте! Не заругает, только осторожно. Не свалитесь, – благословила свою любимицу бабушка, потихоньку слушавшая наш разговор.

Ход на чердак был через веранду. Первым по лестнице полез Данила. Я, как рыцарь, без задней мысли хотел пропустить вперед Настю, но услышал:

– Ишь, чего захотел? Бессовестный! Подглядывать?

– Нужна была ты мне, – обида обожгла меня. – Что я, твои мослы не видел? – и я полез вслед за Данилой.

– Ты меня вперед пускал, чтобы эта жирная бочка мне на голову свалилась? – оставшись последней, Настя решила оставить за собою и последнее слово, а заодно пройтись еще раз по моему приятелю.

– Я спущу тебя, язву, сейчас по лестнице, – протиснулся к люку Данила и навис над показавшейся Настиной головой, то ли протягивая руку, то ли действительно собираясь спустить ее с лестницы.

– Подай даме руку, рыцарь.

– Дама в панталонах!

– Это лосины, дурак! Разбираться надо!

– Лосины из псины! – затаскивая на чердак Настю, скаламбурил Данила и, довольный, захохотал.

На чердаке было пыльно и душно. Здесь, видно, никогда не убиралось. На стропилах висела многолетняя паутина.

– Открой окно, пусть протянет, – предложил я Даниле.

– Правильно, пусть протянет, а то кое от кого так одеколоном воняет, стоять рядом невозможно.

Настя поняла, что Данила бросил камень в ее огород, покраснела и немедленно огрызнулась:

– Это не одеколон, деревня-матушка, а духи «Восторг».

– Даже если это и духи «Восторг» – все равно льют не по целому флакону, а мажут немножко за ухом, – напирал Данила.

– Почему за ухом? – не поняла Настя.

– Глупая, за ухом даже свинью почешут, и то ей приятно, – развивал дальше свою мысль Данила. – А ты у нас – не свинья, а человек, или я не прав?

– Прав! – попалась на удочку Настя.

– А если прав, то тогда мыться надо почаще, а не перебивать всякие запахи духами «Восторг», а то неделями не моются, потом выльют на себя ведро одеколону и считают, что окружающие пришли в экстаз и приняли их за леди.

Данила довел Настю почти до слез, но на этом не остановился, а решил добить деморализованного противника. Он, как маршал Жуков, перед решающим ударом, обвел внимательным взглядом поле боя и, заметив подрагивающие в ярости от незаслуженной обиды Настины губы, безжалостно изрек:

– Леди в панталонах в природе просто не бывает!

Я поднял оконную раму. На нас пахнуло свежим ветерком. Все втроем мы сгрудились у окна. Насте, как даме в театральной ложе, мы уступили привилегированное место впереди, а сами расположились сзади.

– Пусть пыль локтями повытирает, раз лезет вперед, хоть какая-нибудь от нее польза будет, – усмехнувшись, сказал Данила.

– Не вздумай ко мне прижиматься, толстый, – на всякий случай лягнула его Настя.

– Тпру! Не брыкайся! Стой смирно, лошадка.

Настя недолго смотрела в бинокль, поводя им из стороны в сторону.

– Ничего интересного, – сказала она, пропуская вперед Данилу.

Данила, удобно пристроив живот, собрался, видимо надолго расположиться, осматривая окрестности. Сразу за нашим забором в соседнем доме жил одинокий дед по кличке Хромой. Домик у него был маленький, аккуратный, под полукруглой крышей, чем-то напоминающий татарский шатер. Во дворе был вырыт и обложен плиткой неглубокий бассейн, дно которого просматривалось невооруженным глазом. Дальше, домов через пять, был Настин дом, и только в самом конце улицы жил Данила. Настя, взяв меня под руку, как заправский гид описывала сверху мне то, что я не один раз видел снизу и на что теперь через бинокль смотрел Данила. Так близко от нее я никогда не стоял и поэтому млел от восторга. Костлявый Настин бок шпагой упирался в меня. Данила мог смотреть в бинокль хоть до утра.

Настя кивнула на дом нашего соседа и, как экскурсовод на экскурсии, стала рассказывать:

– Сосед ваш, дед Хромой, отмотал полный срок по пятьдесят восьмой статье, десять лет. А теперь притаился, на дно залег, думает, никто об этом не знает.

– Ну и жаргон у тебя, как будто вместе с ним срок мотала, – подал голос ехидный Данила.

– Зарезал кого, что ли? – не понял я. – За что сидел? – переспросил я Настю, хорошо зная нашего соседа, степенного, убеленного сединами старика. За глаза и правда его все звали Хромой.

«Может, он и в паспорте так записан», – подумал я, но переспрашивать не стал.

– Зарезал, не зарезал, я слышала от отца, но в какой-то группировке он состоял.

– В люберецкой?

– Нет, в какой-то другой.

– Может, солнцевской?

– Нет… Точно, вспомнила! В троцкистской, – Настя вытащила из уголка памяти название группировки.

Данила захохотал:

– Дура, троцкистская группировка была в тридцатых годах, ее еще Сталин разгромил.

• Предыдущая
• 4/24
• Следующая