Снова три мушкетера - Харин Николай - Страница 79

• Предыдущая
• 79/103
• Следующая

— Думаю, еще рано, Планше, — отвечал мушкетер. Затем он снова погрузился в свои мрачные размышления.

— А куда мы сейчас направляемся, сударь?

— В Виши.

— Наверное, там меня и похоронят, — жалобно сказал Планше.

Но чуткое ухо д'Артаньяна расслышало в его тоне некоторую фальшь.

— В таком случае, Планше, нас похоронят в Виши вместе. Ведь ты не откажешь мне в любезности, покидая этот мир, заразить напоследок и меня.

— Я рад бы вам помочь, сударь, но, боюсь, это невозможно.

— Ну уж нет, Планше! В таком случае тебе придется остаться в живых. Мне будет слишком одиноко без тебя.

При этих словах д'Артаньяна глаза славного малого радостно заблестели.

— Вы ведь говорите это искренне, сударь? Вам и впрямь было бы жаль меня?

— Ты задаешь смешные вопросы, Планше. Я говорю то, что думаю. Мне очень не хватало тебя, покуда ты пропадал где-то на краю света. Я ведь даже не знал, жив ли ты.

— Ах, сударь, вы проливаете бальзам на мои душевные раны. А то я было подумал… Да что там! Другими словами, сударь, мне не очень-то радостно было увидеть у вас в услужении этого олуха Жемблу.

— Жемблу?!

— Ну да!

— А знаешь ли ты, что его мне рекомендовал твой почтенный собрат по профессии — господин Мушкетон, потому что теперь, я думаю, Мушкетона нельзя именовать иначе, как господином — такой он, верно, стал важный.

— Так это Мушкетон так удружил мне?!

— Лучше сказать, что Мушкетон удружил мне, — все-таки мне нужен был кто-нибудь, особенно во время поездки в Тур.

— Так это Мушкетон! Ах болван, ах чугунная голова! — повторял Планше. — Так я и знал, сударь, что вам кто-то подал дурной совет.

Планше еще немного поворчал для порядка.

— Вот Гримо такая дикая мысль никогда бы не пришла в голову, — сказал Планше, успокоившись. — Этот парень надежный.

Так как мушкетер опять опустил голову и замолчал, Планше, искоса поглядывавший на него, наконец решился:

— Знаете что, сударь!

— Что, Планше?

— Я тут подумал… не позволите ли мне поведать вам нашу с Гримо историю? Глядишь, моя болезнь и выйдет потихоньку из моего организма вместе со словами. А их придется потратить немало, уверяю вас. Времени у нас достаточно — мы ведь не слишком торопимся. Дорога дальняя. Так я и сам бы вылечился, и вас бы развлек по пути в Париж.

Д'Артаньян был тронут этой дипломатией.

— Ты славный малый, Планше, — ответил он. — Я не настолько жестокосерд, чтобы позволить тебе зачахнуть на своих глазах. Выкладывай свои приключения. К тому же твой рассказ действительно развлечет меня наверное, это как раз то, что мне сейчас необходимо.

— Отлично, сударь! — воскликнул Планше. — Честное слово, мне, кажется, уже немного полегчало. Итак, с чего мы начнем?

— С самого начала, разумеется!

— Извольте, сударь. Ваше желание — для меня закон. Только не перебивайте меня, я ведь не мастер рассказывать разные истории и, пожалуй, могу сбиться.

— Обещаю тебе, Планше, что буду нем, как рыба.

— В таком случае, сударь, я начинаю, — торжественно объявил Планше.

Первым делом, сударь, я вам расскажу, как мы спаслись от гибели. Видно уж, наши с вами святые были сильны в тот день, что не дали нам покинуть этот мир.

Мы с Гримо приспособили несколько длинных досок к пустым бочонкам, предварительно закрыв их крышками и заделав все щели и отверстия. Доски матросы связали между собой; к тому времени они уже смекнули, к чему идет дело.

Господин Эвелин — вы должны его помнить, сударь, это помощник капитана — тоже здорово помогал нам. Опасность как-то сближает. Уже никому не приходило в голову орать на нас и тем более загонять в трюм. Правда, в нем было уже воды по горло самому здоровому матросу на фелуке, а в нем росту хватило бы на двоих таких, как я, сударь.

Когда мы спускали на воду наш плот, на душе у нас было неважно, но оказалось, что он вполне способен держаться на поверхности воды, а не опускаться на дно, а в тот момент нам ничего другого и не было нужно. Волны швыряли и бросали нас, но мы все вцепились в наши бочки с досками, и, думаю, всем чертям преисподней было тогда нас от них не оторвать.

Так прошло довольно много времени, фелука пошла ко дну. Силы наши таяли, надежды на спасение — тоже. И тут капитан заметил парус. Как мы кричали! Как мы молили Бога, чтобы они не прошли мимо!

К счастью, на корабле заметили нас и спасли наши продрогшие тела и пострадавшие души.

Корабль, который нас подобрал, был голландский. Голландцы, сударь, отличные моряки, но народ неразговорчивый. На корабле было скучновато. Зато, уж если эти люди принимались чудить, то чудили они как следует. Вроде бы и умом их Господь не обидел, да, видно, все же что-то упустил из виду, когда сотворил эту нацию. Взять хотя бы их морские обычаи.

Сам я, как вы хорошо знаете, сударь, человек далекий от морского дела, но господин Эвелин посвятил меня в наши, французские, морские церемонии. Они просты и необременительны для посвящаемых и веселы для всех остальных. Существует обычай шуточного крещения всех, кто первый раз пересекает тропик Рака, Козерога или же экватор. Вообще же, как я уяснил, моряки развлекаются на подобный лад значительно чаще. Как только увидят какие-нибудь рифы или утесы, которые готовы разнести корабль в щепки, так сразу начинают умилостивливать морского бога Нептуна.

Наши это делают на такой манер — обряжают боцмана правителем подводного царства, мажут ему физиономию сажей и усаживают на видном месте: в одной руке деревянный меч, в другой горшок с колесной мазью или чем-нибудь еще похлеще. Все, кто пересекает тропик в первый раз, становятся перед боцманом на колени, и он крестит им лбы, касается мелом, а затем мажет их этой самой колесной мазью. Потом, наверное, для того, чтобы отмыть ее, подручные боцмана — морские черти и прочие обитатели морей, роли которых доверены матросам, уже побывавшим в этих широтах, — окатывают их водой из ведра. В тех краях такой климат, что это только приятно.

Кроме того, каждый «крещеный» должен отнести к грот-мачте бутылку вина; но у кого вина нет, того об этом и не просят. Кроме того, по окончании церемонии все равно это вино дружно выпивают сообща.

Совсем иначе поступают голландцы. Они и нас с Гримо пытались заставить выполнять их обряды, но мы отказались наотрез.

— Какой же их способ «крещения»? — спросил мушкетер, невольно улыбнувшись.

— Ужасный, сударь! — живо откликнулся Планше, ободренный этой улыбкой. — У них принимавшие крещение, словно преступники, трижды прыгали в воду с самой высокой реи, а некоторым, по особой милости, разрешали прыгать с кормы. Думаю, что и я, и Гримо пошли бы ко дну после первого же такого прыжка.

Героем дня у них считается тот, кто прыгнул и в четвертый раз, — в честь штатгальтера Нидерландов или капитана.

Первым прыгнул здоровенный рыжий матрос по имени Иоганн. Его поздравили пушечным выстрелом и поднятием флага. Нам с Гримо сообщили, что тот, кто не желает бросаться в воду, кишащую акулами, по их правилам, платит двенадцать стюйверов, и тогда я окончательно понял, что эти правила никуда не годятся.

Хуже всего — пассажиры платят, сколько с них потребуют, а так как их на судне было много, то монеты так и звенели. С одного купца, направлявшегося на Мартинику, запросили целых два рейксдалдера, и он, простофиля, их безропотно заплатил.

Капитан Ван Вейде сказал, что со шкиперов, которые еще не бывали в этих водах, по голландским обычаям, берут бочку вина.

Как бы то ни было, ни у меня, ни у Гримо не было ни одного су, да и у капитана с помощником, после того как их фелука пошла ко дну, тоже в карманах было не больше нашего, не говоря уже об остальных матросах «Морской звезды». Все мы, подобранные в открытом море, находились в жалком состоянии, когда ступили на борт голландца.

Планше перевел дух и чуточку помолчал.

— Кстати говоря, сударь. Теперь я знаю разгадку тайны «летучих голландцев».

• Предыдущая
• 79/103
• Следующая