Ведьмин Яр - Пехов Алексей Юрьевич - Страница 1

Ворон на ржаном поле не было, что и неудивительно при таком пугале. Будь я мало-мальски разумной вороной, то, встретив подобную страхолюдину, летел бы до княжества Лезерберг, вопя во всю глотку от ужаса.

Пугало было неприятным.

Недобрым.

Злым.

Оно торчало на палке, затянутое в дырявый солдатский мундир времен князя Георга. В широкополой, надвинутой на глаза соломенной шляпе с растрепанными полями. Голова — мешок, сшитый из рубища и набитый непонятно какой дрянью, — казалась одутловатой и непомерно большой. Нарисованная черной краской линия рта — зловещая ухмылочка на все лицо — заставляла задуматься о психическом состоянии пугала.

— Улыбка, что называется, мороз по коже, — отметил Проповедник.

Я не ответил, лишь раздраженно дернул плечом, и он замолчал. Меня больше заинтересовал серп в правой руке страшилы. Он был покрыт странным буроватым налетом. Возможно, ржавчина, а может, и нет. Я не настолько любопытен, чтобы проверять. Но, судя по улыбке пугала, не удивлюсь, если где-нибудь в меже лежат чьи-то кости. Кто знает, что делает оно ночью, когда вокруг залитые лунным светом поля и на проселочной дороге появляется одинокий путник?

Я бросил на него еще один оценивающий взгляд и сказал:

— Наверное, ты свирепеешь оттого, что изо дня в день приходится стоять в этом забытым богом месте под ветром, дождем и снегом. И надо думать, тебя порядком допекло гонять ворон. Если хочешь, можешь присоединиться к нашей маленькой компании. Не обещаю, что будет интересно, но всяко лучше, чем торчать на ржаном ноле.

Услышав мои слова. Проповедник расхохотался и вытер кровь, текущую из проломленного виска:

— Зачем тебе это страшило, Людвиг?

— Мне так хочется.

Он фыркнул, слишком громко и театрально, поправил окровавленный, давно уже не белый воротничок своей сутаны, но не стал меня убеждать оставить затею, за что я был ему безмерно благодарен.

— Что скажешь? — обратился я к пугалу.

Оно ничем не показало, что услышало меня. Лишь ветер трепал торчащую из-под соломенной шляпы паклю волос и пригибал ржаные колосья.

— Ну как знаешь, — равнодушно сказал я ему, поднимая с земли свой дорожный саквояж. — Если надумаешь, догоняй.

Я пошел прочь, и Проповедник пристроился в шаге за мной, напевая Anima Christi,[1] на этот раз переложив ее на мотив одной золянской песни. Проповедник у нас еще тот безбожник и богохульник. Такого, как он, даже среди кацеров[2] Витильского княжества не сыщешь. В былые годы Псы Господни с радостью отволокли бы его на костер, но теперь времена уже не те, и Проповедник частенько глумится над обряженными в черные сутаны братьям и по вере. Ему все сходит с рук.

Перед поворотом я оглянулся. Пугало стояло там же, где и раньше.

— Может, ему нравится гонять ворон? — пробормотал мой спутник.

— Не исключаю такой возможности. В любом случае — стоило попытаться.

Проселочная дорога виляла среди неубранных полей и казалась давно заброшенной. Никаких следов. Впрочем, впечатление было обманчивым. Люди здесь появлялись, о чем свидетельствовала хотя бы свежесколоченная изгородь. Мы дошли до перекрестка, где основной тракт вел к Виону, третьему по размеру городу княжества Фирвальден.

В воздухе пахло жарким летом и грозой, собирающейся на востоке. Неугомонные ласточки носились над самой землей, кузнечики стрекотали, как угорелые. В общем, ничего интересного. К сельским пейзажам я равнодушен. И если бы мой конь не захромал и его не пришлось продать какому-то жуликоватому типу, стал бы я рассматривать окрестные пасторали столь придирчиво.

Возле дорожного столба, отмечавшего мили, я остановился, мельком взглянул на сухую фигуру Проповедника, подумав передохнуть, но на дороге показался регулярный дилижанс, за что я тут же возблагодарил свою удачу.

Кучер остановил громыхающую на ухабах карету, я заплатил ему за проезд, радуясь, что до города ехать меньше часа и мои кости не успеют превратиться в порошок от тряски. Я забрался в карету, сел на едко пахнущее кожей сиденье, поприветствовав пассажиров. Их было всего трое, так что внутри оказалось просторно. Проповедник куда-то делся. Или поехал вместе с кучером, или решил прогуляться пешком. Я не беспокоился о нем. Вот уж кто-кто, а этот зануда от меня никуда не денется, проверено опытным путем.

Я сунул саквояж под сиденье, запихнув его ногой поглубже. Сидевшая рядом со мной пожилая дама крайне кислой наружности и в черном чепце подарила мне не слишком восхищенный взгляд и сжала черепаховую ручку сумки, словно опасаясь, что ее ограбят. Я мило ей улыбнулся, но должного эффекта не произвел. Для нее я был слишком странным господином, который путешествует пешком по проселочным дорогам.

Напротив меня сидел молодой человек в черном бархатном берете с вышитой эмблемой Савранского университета, заведения уважаемого и престижного. Судя по всему, господин студент возвращался в родные края на каникулы. Глаза у него были проворными, так что он почти сразу же заметил кинжал, показавший рукоять из-под моей расстегнутой вельветовой куртки. Безошибочно определив род моей деятельности, он нахмурился, и следующие двадцать минут я находился под расстрелом его взгляда, полного праведного молчаливого возмущения.

Мне было ровным счетом все равно, и его назойливое внимание меня ничуть не раздражало. Наконец студент прокашлялся и сказал запальчиво:

— Таким, как вы, не место в свободном княжестве!

— Спасибо за информацию, — вежливо поблагодарил я его, поглядывая на третьего пассажира.

Кажется, он улыбался, во всяком случае, глаза у него были веселые.

— Я презираю вашу работу!

Вот ведь повезло оказаться рядом с наслушавшимся прогрессивных вольнодумцев дураком. Другой бы на моем месте уже выбросил юного борца за справедливость из дилижанса, но я, как человек миролюбивый, лишь пожал плечами:

— Поэтому, чтобы вас не раздражать, я не стану ее делать прямо сейчас.

Он нахмурился, не понимая, и я спросил:

— Как вы считаете, сколько в дилижансе пассажиров?

— Разумеется, нас только двое!

Сосед студента действительно веселился. Плечи его тряслись от смеха.

— Спешу вас огорчить, молодой человек. Нас здесь четверо.

Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего — с большой опаской, словно я вот-вот на него кинусь, но я как ни в чем не бывало продолжил, ткнув пальцем в даму в чепце:

— Здесь едет женщина. Судя по одежде, едет уже не первый год.

Она посмотрела на меня с обидой и отвернулась к окну, произнеся губами какое-то ругательство.

— А рядом с вами сидит очень интересный персонаж. Как я понимаю, военный. Во всяком случае, на нем порядком испачканный мундир артиллериста княжества Лезерберг с нашивками уорэнт-офицера второго класса. Помните тот трехлетний конфликт, когда Фирвальдену показалось, что ущемляют его территориальную целостность? Кажется, парень оттуда. Пулей ему оторвало нижнюю челюсть, так что зрелище, я бы сказал, не очень аппетитное. В данный момент этот бравый вояка дышит вам в ухо, а кровь из его раны капает вам на плечо.

Студент дернулся, машинально посмотрел на свою чистую одежду, хотел что-то мне сказать, но, увидев по глазам, что я не лгу и не смеюсь над ним, побледнел.

— Вы шутите? — прохрипел он осипшим голосом.

— С такими вещами я никогда не шучу, уж можете мне поверить.

Он почувствовал себя очень неуютно со мной. Стал бросать взгляды на пустые сиденья, пытаясь увидеть то, что ему видеть не суждено.

— И вы… не собираетесь ничего делать? — нервно спросил студент.

— Нет. Не собираюсь. Во-первых, у меня выходной. Во-вторых, вы этого не одобряете.

Было еще и «в-третьих» — не все духи опасны для человека. Далеко не все. А я не убиваю тех, кто просто хочет жить. Даже если их жизнь мало чем похожа на человеческую. Но я не стал говорить об этом вслух. Идейный молодой человек этого совершенно не заслуживал.