Тайна девятки усачей - Власов Александр Ефимович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/35
• Следующая

Снаружи это была обычная деревенская бревенчатая баня, которую топят по-черному. Но она носила гордое название штаба. И Санька, переступая порог, почувствовал непривычную робость.

Внутри было чисто. Ни закопченного котла для воды, ни груды растрескавшихся от огня камней, ни полка для любителей париться.

Баней давно не пользовались. Посреди стоял стол. Вокруг — скамейки. На стене висел табель. Здесь Мишук ежедневно отмечал заработанные звеном трудодни. В углу виднелись какие-то сачки и палки. На узком подоконнике белела миска с солеными огурцами. Рядом лежала разрезанная на куски краюха хлеба.

— Откуда это? — спросил Санька, принюхиваясь к вкусному огуречному запаху.

— Иван Прокофьевич принес! — пояснил Мишук. — Хозяин бани.

— Зачем? — удивился Санька.

— Чтобы по огородам не лазили, — сказал Мишук. — Были у нас такие! — Звеньевой посмотрел на Вовку, который надул толстые губы и покраснел. Но Мишук не стал вдаваться в подробности. — Перекусим! — произнес он.

Мальчишки быстро разобрали огурцы и куски хлеба. Санька тоже не зевал и принялся уплетать за обе щеки. Такого аппетита у него давно не было.

Мишук подошел к подоконнику последним. Думал он, что ему на этот раз ничего не достанется: Иван Прокофьевич всегда оставлял восемь порций. Но и огурец, и кусок хлеба ждали Мишука. Секретарь колхозной парторганизации уже учел, что в звене стало девять человек.

— А я так и не понял, за что вам такой харч подносят?— произнес Санька, с трудом приоткрывая набитый рот. — В баню пустили, да еще и кормят!

— Умный он — Иван Прокофьевич! — ответил Мишук.— Знает: после этого у любого человека совесть заговорит. Только подумаешь в чужой огород сунуться, а Она — цап тебя за штаны и назад! Лучше всякого сторожа!

Санька не поверил, но больше не расспрашивал.

— Бывает, — неопределенно сказал он. — Вы мне лучше про Димку расскажите.

— Ты его так не называй! — строго произнес Мишук. — Он герой! И все мы верим в это! Он из нашей деревни и предателем быть не может!

— Как это так: то герой, то предатель? — спросил Санька.

— А вот так!.. Люди всякое болтают, но мы верим, что герой, только доказать не можем!

И Мишук рассказал то немногое, путаное и противоречивое, что было известно о Диме-гармонисте.

В самом начале войны Дима Большаков остался сиротой. В теплый полдень с запада показалось несколько фашистских самолетов. Шли они строем и пролетали в стороне от деревни. Но неожиданно один из стервятников отделился от эскадрильи, коршуном пронесся над Усачами и сбросил бомбу.

Соседи видели, как Дима с неразлучным баяном за спиной подбежал к дымящейся воронке. На этом месте только что стояла изба Большаковых. На беду мать и отец были дома...

Через неделю из леса в деревню прибрели десятка два израненных бойцов — остатки саперной роты, попавшей в окружение. Передохнув, бойцы снова ушли в лес. Усачи оказались в тылу фашистских войск.

Как жил эти годы Дима Большаков, никто толком не знал. В памяти у обреченцев и жителей соседних деревень сохранилось лишь одно воспоминание. Чаще всего мальчишку видели с пьяными полицаями, с фашистскими солдатами, ездившими по селам в поисках самогона. Где пахло спиртным — там почти всегда появлялся Димка-гармонист. Он не расставался с баяном. Многие слышали, как он наигрывал немецкие песенки по заказу захмелевших фашистов, которые уже чувствовали себя полными хозяевами.

Вдруг на болоте за Усачами появился партизанский отряд. В Обречье взлетела на воздух изба, занятая полицаями. На дорогах стали подрываться на минах тяжелые фашистские грузовики. Обрушился в реку мост на шоссейной дороге, проходившей в десяти километрах от Усачей. Поговаривали, что это работают попавшие в окружение саперы.

Местные жители считали болото непроходимым. Но фашисты все же попытались устроить облаву. Зимой пригнали батальон солдат с тремя танками и двинулись в лес. Назад вернулись две машины и меньше половины батальона. Остальные остались в болоте: кто на минах подорвался, кого засосала трясина, не замерзавшая в самые лютые морозы.

И снова поговаривали в деревнях, что взять саперов врасплох не сумели. Слух подтвердился: партизаны продолжали действовать. Они появлялись неожиданно, и каждый раз в новом месте. Болото огромное — выходы в любую сторону. Риск попасть в засаду был невелик. Фашисты не могли держать под контролем всю береговую кромку, протянувшуюся на десятки километров.

Тогда гитлеровцы в одну из ночей окружили деревни, расположенные вблизи болота, истребили жителей, а избы сожгли. Так вокруг партизан была создана «мертвая зона». Входить в нее запрещалось. Нарушивших приказ ждала виселица.

В «мертвую зону» попала и деревня Усачи. На месте старого поселения, обжитого много веков назад, остались одни русские печи. Фашисты спалили дома, но расправиться с усачами им не удалось. Жители исчезли, как исчезли когда-то попавшие в окружение саперы. Только Димку-гармониста видели несколько раз в Обречье. Но вскоре и он пропал. Да и партизаны больше ничем не давали о себе знать. Видно, и до них добрались фашисты.

Кто же предал партизан? Невольно пришла мысль о Димке-гармонисте. Вспомнили, что еще до войны он водил ребятишек за клюквой на болото. Не он ли и показал фашистам тайные партизанские тропы?

И утвердилось бы мнение, что Димка Большаков — предатель, но тут в Обречье появилась старуха из Усачей. До войны она работала в колхозе сторожихой. В ночь, когда фашисты выжигали деревни вокруг болота, ее в Усачах не было. Услышав, что говорили в народе о Димке-гармонисте, она вступилась за парня и рассказала, что Дима Большаков был партизанским разведчиком. Ходил он с баяном не для того, чтобы развлекать пьяных гитлеровцев. Футляр служил хорошей маскировкой. Иногда в нем был настоящий баян, но чаще Дима переносил в футляре взрывчатку.

Недаром говорят: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Все видели Димку-гармониста вместе с полицаями и гитлеровскими бандитами, поэтому слова старухи не могли до конца развеять дурную славу вокруг его имени.

В 1946 году на месте сожженных Усачей выросла новая деревня. Новыми были и жители — переселенцы из других областей. Еще через год в Обречье судили бывшего полицая. Следователя очень интересовала судьба партизанского отряда, исчезнувшего в 1943 году. В связи с этим вновь заговорили о Димке-гармонисте. И полицай прямо заявил, что партизан предал мальчишка из Усачей. Он провел гитлеровцев по болоту на сухие островины — в самый центр партизанского лагеря.

Показания полицая проверить не удалось. К тому времени старуха из Усачей умерла. Правда, во вновь отстроенной деревне жил еще один коренной усач — дед Евсей. Но он ничем не мог помочь следователю. За неделю до начала войны старик уехал в другую область к сыну. О событиях, которые происходили в Усачах в годы оккупации, дед Евсей ничего не знал.

Полицая осудили, а история Димки-гармониста так и осталась не выясненной.

Прошло много лет, но народная память крепка. Нет-нет да и вспомнят люди про эту историю. И снова разгорался спор.

Одни утверждали, что мальчишка предатель, другие, ссылаясь на рассказ сторожихи, защищали земляка. Но среди подростков Дима Большаков имел самых горячих и убежденных защитников.

Кому приятно жить в деревне, в которой родился предатель? И мальчишки из звена Мишука горой стояли за своего односельчанина. Любое непочтительное слово о Диме Большакове воспринималось ими как кровная обида. Сколько ссор и драк было из-за этого!

— Мне нынешней зимой чуть зуб коренной не высадили!— сказал Вовка. — Неделю шатался, а потом ничего — окреп!

— Так вам и надо! — выпалил Санька.

Пока Мишук рассказывал эту историю, Санька сделал свой выбор, и Дима Большаков приобрел еще одного надежного друга.

— Так вам и надо! — с искренним негодованием повторил Крыльев.

Всегда сдержанный и спокойный Мишук взъерошился:

• Предыдущая
• 6/35
• Следующая