Enigma - Харрис Роберт - Страница 26

• Предыдущая
• 26/75
• Следующая

Даже без туфель она одного с ним роста.

— Конечно, понял…

— В Лондоне все девушки называют это «поработать у стенки». Представляешь? Говорят, что так не забеременеешь…

Он, недолго думая, оборачивает ее своим пальто. Она обвивает его руками.

К черту! К черту! К черту!

Отбрасывая прочь воспоминания, он сорвался с кресла. Заметался по холодному каменному полу крошечной гостиной, забежал на кухню. Все подметено, вычищено, убрано. Это, должно быть, Эстер, а не Клэр, подумал он. Печка почти прогорела и была чуть теплой, но он удержался от соблазна подкинуть совок-другой угля. Без четверти час. Где же она? Побрел обратно в гостиную, постоял, раздумывая, у лестницы и стал подниматься. Влажная стенная штукатурка шелушилась под пальцами. Он решил сначала осмотреть комнату Эстер. Там все было в точности как несколько недель назад. У кровати пара практичных туфель. В шкафу много темной одежды. Тот же самый учебник немецкого языка. «An seinen Ufern sind Berge, Felsen und malerische Schlosser aus den altesten Zeiten». На его берегах горы, скалы и живописные старинные замки. Закрыв книгу, Джерихо вышел на площадку.

И, наконец, открыл дверь в комнату Клэр. Теперь он совершенно отчетливо представлял, что собирается делать, хотя совесть подсказывала, что это нехорошо, а логика — что это глупо. В принципе он соглашался. Как любой воспитанный мальчик, он учил басни Эзопа, и ему было известно, что «подслушивающий ничего хорошего о себе не услышит», но разве, рассуждал он, открывая ящики стола, разве сия добродетельная мудрость кого-нибудь остановила? Ему надо было увидеть письмо, дневник, записку — что угодно, лишь бы узнать почему… впрочем, шансы обрести покой в любом случае равнялись нулю. Где она? С другим мужчиной? Может, занимается тем, что лондонские девушки называют «поработать у стенки»?

Обезумев от злости, он начал действовать, как вломившийся в дом грабитель: вытаскивать и опрокидывать ящики, смахивать с полок украшения и безделушки, швырять на пол одежду, сбрасывать с постели одеяла и простыни, рвать матрас, поднимая при этом тучи пыли, пудры и страусиных перьев.

Минут десять спустя он забился в угол, положив голову на ворох шелка и мехов.

Ты развалина, — вспомнил слова Скиннера. — Конченый человек. Ты испортил игру. Может, найдешь хорошую девицу… более подходящую тебе, чем та особа, с которой ты встречался.

Скиннер о ней знал. Похоже, и Логи. Как он ее называл? «Неприступная блондинка»? Может быть, все знали? Пак, Этвуд, Бакстер — все?

Надо уходить отсюда, прочь от запаха ее косметики, от вида ее платьев.

Именно это решение изменило все, потому что только стоя на площадке, прислонившись спиной к стене и закрыв глаза, он вдруг понял, что упустил какую-то вещь.

Неторопливо и обдуманно он вернулся в комнату. Тихо. Шагнул обратно через порог и снова вернулся. Опять тихо. Встал на колени. На полу был один из кенсингтонских тетушкиных ковров, нечто восточное, грязноватое и изрядно потертое. Всего два квадратных ярда. Джерихо скатал ковер и положил на кровать. Деревянные, просевшие и вытершиеся от времени половицы под ковром приколочены проржавевшими гвоздями, которые никто не трогал лет двести — за исключением одного места, где короткий отрезок старой доски, дюймов восемнадцати длиной, был прикреплен четырьмя новенькими блестящими шурупами. Джерихо торжествующе хлопнул ладонью по доске.

На что еще вы хотели бы обратить мое внимание, мистер Джерихо?

На любопытный случай со скрипящей половицей.

Но половица не скрипела.

Это и был любопытный случай.

В царившем в спальне беспорядке невозможно было найти подходящий инструмент. Он спустился на кухню, отыскал там нож. С перламутровой ручкой и выгравированной на ней буквой «Р». В самый раз. Вприпрыжку промчался через гостиную. Кончик ножа подошел к шлице в головке шурупа, резьба отличная, шуруп вывернулся идеально. Точно так же и остальные три. Под половицей он обнаружил войлок и штукатурку потолка нижнего этажа. Потом углубление примерно в шесть дюймов. Джерихо снял пальто и пиджак, засучил рукав. Лег на пол и сунул руку в пустое пространство. Сначала не было ничего, кроме пригоршней мусора — главным образом, кусков старой штукатурки и обломков кирпича, — но он продолжал шарить, пока наконец не издал радостный возглас: рука нащупала бумагу.

Он разложил все вещи более или менее по своим местам. Развесил одежду, сложил белье и косынки в ящики и задвинул их обратно в комод красного дерева. Убрал украшения в кожаный футляр, остальные, вместе с флаконами, баночками и коробочками, в большинстве пустыми, искусно разложил по полочкам.

Делал все это машинально, как автомат. Сняв ковер, застелил постель, расправил пуховое одеяло, накрыл кружевным покрывалом. Сел на краешек кровати и оглядел комнату. Неплохо. Конечно, когда она станет искать свои вещи, то сразу увидит, что кто-то в них копался, но на первый взгляд все выглядело, как прежде — если не считать дыры в полу. Он пока не знал, что с ней делать. Все зависело от того, возвращать радиоперехваты на место или нет. Джерихо достал их из-под кровати и заново стал изучать.

Их было четыре, на стандартных листах, восемь на десять дюймов. Поднес один из них к свету. Дешевая бумага военного времени, которую в Блетчли расходовали тоннами. В переплетении грубых желтых волокон в сущности можно было увидеть мертвый лес: контуры листьев и черешков, слабые очертания коры и папоротников.

В верхнем левом углу каждой депеши были проставлены радиочастоты, на которых они передавались, — 12 260 килогерц, а в правом — время перехвата. Все четыре следовали одна за другой 4 марта, всего девять дней назад, с промежутками приблизительно в двадцать пять минут, с 9.30 вечера и почти до полуночи. Каждая состояла из позывных — ADU, — за которыми следовали примерно две сотни пятизначных групп. Это уже само по себе представляло важный ключ, означавший, что, чьи бы эти депеши ни были, они не имели отношения к флоту: депеши германских военно-морских сил передавались четырехзначными группами. Так что они предположительно относились к сухопутным или военно-воздушным силам.

Она, должно быть, похитила их из третьего барака.

Чудовищный смысл открытия явился для Джерихо вторым убийственным ударом. Разложив на подушке радиоперехваты в порядке их поступления, он, подобно королевскому адвокату, всячески старался найти какое-нибудь невинное объяснение. Глупое озорство? Возможно. Уж она-то никогда не обращала внимания на секретность: во весь голос рассуждала о восьмом бараке в вокзальном буфете, хотела знать, чем там занимаются, пробовала рассказать ему, чем занимается она сама. Вызов? Тоже возможно. Она способна на все. Но эта дыра в полу, устроенная с холодным расчетом, притягивала взгляд, сводя на нет все доводы в ее защиту.

Звук шагов внизу вывел его из глубоких раздумий. Он вскочил.

Потом громко позвал: «Эй, кто там? » — в голосе было больше уверенности, чем на самом деле. Прокашлявшись, повторил: «Эй! » — и снова услышал шум, явно звук шагов, но теперь определенно снаружи. Почувствовал прилив адреналина. Быстро подбежал к двери спальной и выключил свет, так что теперь дом освещался только из гостиной. Если кто-нибудь станет подниматься по лестнице, он сможет видеть силуэт, сам оставаясь в темноте. Но ничего не происходило. Может, пытаются проникнуть через заднюю дверь? Положение крайне уязвимое. Вздрагивая при каждом скрипе, он стал осторожно спускаться по лестнице. Его обдало холодным воздухом.

Входная дверь распахнута.

Одним махом он одолел последние шесть ступенек и выбежал наружу. Как раз вовремя, чтобы увидеть хвостовой огонек велосипеда, свернувшего с дорожки на тропу и исчезнувшего в темноте.

Он бросился следом, но через два десятка шагов отказался от этой затеи. Велосипедиста ему не догнать.

• Предыдущая
• 26/75
• Следующая