Рожок зовет Богатыря - Воронкова Любовь Федоровна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/39
• Следующая

Антон, не дожидаясь, пока Толя решит, куда им теперь идти — дальше в тайгу или поворачивать к дому, — тяжело шлепнул на землю сумку и так же тяжело сел на землю и сам:

— Уморился... Жара...

Он снял кепку, положил на траву. Снял курточку...

— Посмотрите, — прыснула Катя, — Антон на дачу приехал!

Светлана засмеялась тоже. Но Толя небрежно взглянул на него и нахмурился:

— Как же это мы ушли от тропы? Не понимаю.

— А мы давно ушли от нее, — заметила Катя.

— А чего же ты молчала? Вот свяжешься с девчонками... — вдруг рассердился Толя.

Катя с недоумением посмотрела на ребят. А при чем же здесь девчонки? Это ей показалось настолько нелепым, что смешинки так и запрыгали в ее глазах.

А Светлана слегка надулась. «Девчонки»! Подумаешь! Вот сейчас придут домой, так она и не поглядит больше никогда на этого задаваку!

— Давайте покричим, — предложил Сережа, — может, кто из наших отзовется.

Ребята принялись кричать. Они кричали и все разом и вразброд — никто не отвечал им. Только слышно было, как лепечет на ветру осина и птицы изредка окликают друг друга.

Сережа, не говоря ни слова, пересек поляну. Потом спустился вниз к распадку. И еще раз, в другом месте, пересек поляну.

— Тропы нет, — сказал он вернувшись. — И как это мы так далеко убежали?

— Тропы нет! — повторил Антон, будто не веря. — Как это — тропы нет?

— Потеряли тропу, — прошептал Толя, и тонкие брови его почти сомкнулись у переносицы.

— Ой, — тихонько охнула Катя, — а что же теперь делать?

— Ну, вот еще — что делать! — спокойно возразил Антон. — А Толя на что? Тольян выведет. Только знаешь… Тольян, давайте поедим, а?

Антон жалобно посмотрел на Толю. Толе и самому хотелось есть. Он достал из сумки свой кусок хлеба с вареньем и тут же, без оглядки, съел его. Ну и вкусный же оказался хлеб! А варенье — такого он не едал никогда. Жалко, что мама положила один кусок — он бы и от второго не отказался.

Антон отошел и сторонку, встал на колени перед ранцем и, стараясь, чтобы никто не видел, что у него спрятано там, вытащил кусок пирога с мясом, и отвернувшись, принялся не спеша жевать.

Светлана растерянно посмотрела на Катю:

— А я ничего не взяла…

Катя пожала плечами:

— Я тоже!.. Только вот яблоки у меня…

У Светланы заныло под ложечкой. Сейчас же представился ей стол в саду тети Надежды, тарелки с супом, ломтики свежего хлеба, молоко... Она, закусив губу, посмотрела на Толю. Как это ему в голову не пришло поделиться с ней?

Но Толе, видно, и в самом деле это не пришло в голову. Он облизал пальцы, липкие от варенья, и сказал:

— Эх, хорошо, да мало!

Светлана отвернулась. Толя просто не замечает ее!

— Сергей, а у тебя есть что-нибудь? — спросила Катя.

— У меня вот тут хлеб с солью... — Сережа сбросил с плеча свой небольшой, тощий мешок. — Будете? Вот еще сало.

— Будем, будем! — закричала Катя. — Давай сюда... Светлана, подсаживайся!

Светлана замялась:

— Ну, может, у него у самого мало?

— Сколько есть. — Сережа отрезал им по ломтю от краюшки. — Если только не понравится...

Он, не глядя на Светлану, пододвинул ей хлеб и сало, нарезанное дольками. Но Светлана все еще глядела в сторону, будто наблюдая, как солнечные лучи сквозят сквозь ветки, прорываются длинными пиками, вязнут в густой дубовой листве...

— Светлана, ешь живей! — Катя с набитым ртом дернула ее за рукав. — Вкусно до чего!

Светлана принялась за еду. Да, вкусно было, здорово вкусно — хлеб с воздухом, да еще с салом! И откуда только Крылатовы берут такой хлеб!

— Толя, хочешь? — предложил Сережа. — Съешь. Черный хлеб покрепче.

— Давай, — согласился Толя.

— Антон, а ты?

Антон не обернулся. Уши его двигались в такт челюстям. «Когда я ем, я глух и нем» — это, видно, про него сложилась такая пословица.

После еды стало веселее. Ранец у Антона полегчал. У Сережи еще осталось кое-что, но в заспинном мешке это нисколько не мешает. А Толе было досадно. И зачем он только взял эту сумку? Хлеб он съел. А пустая сумка будет теперь болтаться за спиной всю дорогу.

На дороге чибис,

На дороге чибис... —

тонким голосом запела Катя.

Он кричит, волнуется, чудак! —

подхватили Толя и Светлана.

Расскажите, чьи вы,

Ах, скажите, чьи вы...

Песенка весело полетела по тайге. Сережа вторил мысленно — он пел только тогда, когда его никто не слышал: у него совсем не было голоса.

Ах, скажите, чьи вы...

Изачем, зачем идете вы сюда!..

Сережа шел сзади всех. Впереди — Толя. Он шел, как покоритель неизвестных стран со своим войском. Ребята бездумно шагали вслед за ним. Анатолий знает, куда идти. С ним не пропадут.

И только Сережа, шагая сзади всех, старался проникнуть в мысли своего вожака: куда же все-таки они идут? На что ориентируются?

— Папоротник цветет! — закричала Светлана — смотрите, вот чудо! А говорят — он спорами размножается!

Светлана бросилась в заросли папоротника. Роскошные перистые листья поднимались ей до плеч. Среди их резной зелени ярко пылали красные бархатистые цветы. Да, конечно, это колдовской цветок папоротника, за которым ходил под Иванову ночь бедный Грицко. Но там, на Украине, он, может, цветет только под какую-то Иванову ночь, а здесь вот, пожалуйста, рви сколько хочешь!

— Ай! — Светлана увязла, и туфли ее тотчас налились водой: под папоротниками таилось болотце.

— Назад! — сердито крикнул Толя.

— Подумаешь — «назад»! — задетая его тоном, ответила Светлана. — Мне для гербария нужно.

Она чувствовала, что ее красивые желтые туфли гибнут и ноги вязнут все глубже. Однако она дотянулась и сорвала цветок — красный, бархатистый, необычайно яркий, с лепестками в форме мальтийского креста. Но что же? Этот цветок, вовсе и не на папоротнике растет. У него свой стебель, свои листья, маленькие листья гвоздики. Светлана покачала головой:

— Хитрый цветок! Ага! Это чтобы его в папоротниках заметнее было. Я понимаю, среди такой зелени тебя всякая бабочка увидит!

Но цветок был очень красив, и Светлана тут же бережно уложила его в папку.

— Не отставать! — напомнил Толя. Катя подбежала к подруге:

— Давай руку, ну! Завязла?

— Немножко, — прошептала Светлана. И, выбравшись, посмотрела на свои грязные, промокшие туфли.

— Эх, ты! — с мягким укором сказал Сережа. — Разве можно по тайге в туфлях ходить? Сапоги надо.

Светлана беззаботно махнула рукой:

— Вот еще!

И снова ребята завели полюбившуюся песню, под которую так славно было шагать:

Ах, скажите, чьи вы,

Расскажите, чьи вы,

И зачем, зачем идете вы сюда?!

А Сережа опять вторил песне мысленно и в то же время думал: куда же ведет их Толя?

И еще думал с горечью: идут домой, а оленя-то они так и не нашли, не загнали. Богатырь-то ушел. Ушел его любимец, им выхоженный. Не и хотел вернуться. Но поиски все-таки оставить нельзя. Все старые оленеводы говорят, что, если олень попробовал хлеба, он не уйдет далеко. Может, один из сотни уйдет... А если этот и есть один из сотни?

Нет. Завтра они с отцом отправятся, разыщут его и загонят. Нельзя, никак нельзя упустить такого оленя!

Сережа не знал, что совсем недалеко, привлеченный знакомым напевом — ведь именно эту песню играл Сережа Богатырю, когда приучал его к кормушкам, — следует за ними рыжий, словно забрызганный солнцем рогатый Богатырь. Он шел тихо, принюхивался, слушал, смотрел. И вдруг вышел на голый выступ базальта и остановился. Он стоял, освещенный лучами, статный, красивый самой большой оленьей красотой.

— Богатырь! — ахнули все в один голос.

Богатырь исчез. Это было как во сне. Только во сне может так появиться что-нибудь и так бесшумно и внезапно исчезнуть.

Несколько секунд ребята ошеломленно глядели на базальтовый выступ. Синий базальт золотился по краям, солнце светило уже совсем косо.

• Предыдущая
• 12/39
• Следующая