Катарское сокровище - Дубинин Антон - Страница 21

• Предыдущая
• 21/64
• Следующая

— Еще, батюшка, была девчоночка, тоже Жан-Марселево семя, Жакотта… Слабенькая родилась, чудом я ее выходила…

— Дочка с вами живет?

— На кладбище, отцы, уже года три как наша Жакотточка… Как родилась слабенькая, так чудом и до десяти дожила…

— У моей жены и у самой-то не ладится со здоровьем, — ввернул Бермон-ткач с неизменной улыбкой. — Сами, отцы, говорите — священников стыдиться нечего: так я вам как на исповеди открою — не стыдись, жена, отцам-то можно сказать — что-то стала моя Росса частенько скидывать. То пяток месяцев не доносит, а то и вовсе пустяк… Кабы все наши детки выживали, мы бы вдвоем уже полдеревни заселили, — хохотнул он, так что Аймера едва не стошнило макаронами. — Однако не дает пока Бог наследника… Сам дает, Сам и берет, а пока я к делу Антуана приставляю. Мотальщиком он у меня работает, хотя, скажу откровенно, и не слишком старается. Однако мастерскую и дом унаследует после меня, если что. Ведь он мне, считай, родной сын.

Бедная Росса! Вцепившись ногтями в край скатерти, она сидела пунцовая, не возражая ни словом мужу, который прилюдно ее позорил… И позорил облыжно. Брат Гальярд ни на миг не сомневался, что Бермон лжет. От первого слова и до последнего… Стоило бы узнать, совсем ли эта скотина не живет супружеской жизнью с законной женой, гнушаясь любого соития — или просто избегает зачатия детей, которое для катара, как известно, есть наипервейший грех? Спокойно, монах, спокойно, сказал у него в голове довольно суровый Гильем-Арнаут. Держи себя в руках. Мало ты таких видел? Мало? А ведь они и есть заблудшие овцы дома Израилева, вовсе не мировое зло и не демоны — нет, несчастные люди; именно ради таких и основан наш святой орден, именно таких ты, если вспомнишь, некогда собирался обращать.

— Кстати, если уж речь зашла о пасынке вашем, об Антуане. Не позовете ли и его к столу, любезный… ткач?

— Непременно позвал бы, как же без Антуана. Да только мальчик с утра свое отработал и гуляет где-то, я его дома не держу, — Бермон виновато развел руками. Аймер утешался прекрасными мечтами — представлял, с каким бы наслаждением он врезал этой сытой сволочи под дых. Или в черно-щетинистую челюсть снизу, с разворота… — Сами понимаете, отцы, его дело молодое, кровь кипит, девушки там, приятели…

Худой и замученный Антуан, как тень стоящий у церковной стены, представлялся Аймеру как живой. Ох и бьют парня в этом доме, и ничего ведь тут не сделаешь. Наверняка бьют смертным боем… А то и заставляют еретические обряды блюсти. Не удивительно, что тот, бедолага, не знает, чего ему больше бояться — смерти вечной или муки временной. И опять-таки надо сидеть и молчать, потому что всему свое время, и сейчас даже не допрос, сейчас — всего-навсего…

— Грамоте вы обучены? — брат Гальярд извлек из кармана рясы квадратик пергамента. — Вот, прочитайте. Собственно, ради передачи этого документа мы вас сегодня и посетили, любезный Бермон.

Ткач потянулся через стол могучей рукой, взял пергамент двумя пальцами. Прищурился на ровные строчки, будто подслеповатый. Улыбка его зашевелилась — он проговаривал для верности вслух чернильные слова.

— Значит, требуется предстать перед трибуналом в скорейшем же времени, — повторил он, черными злыми глазами глядя на Гальярда. — И что же это значит, дорогие вы мои… гости — «в скорейшем времени»? Всю работу побросать, кусок хлеба не доесть — и прямо сейчас помчаться к вам в замок? А чего бы это ради вы здесь со мной не потолкуете о чем вам интересно?

— «В скорейшем времени» означает — сразу по окончании Недели Милосердия, если вы не захотите появиться с покаянием несколько раньше, — пояснил непрошибаемый Гальярд. — В ордере указано — в понедельник, но если в воскресенье явитесь или на неделе, мы вас примем. Выберете любое удобное вам время, хотя бы вот завтра в сиесту, когда никто не работает. В замке же мы хотим вас видеть, потому что это будет не частный визит, а официальный вызов в церковный суд, где вы должны будете давать ответы при свидетелях и под присягой.

— Ясненько-понятненько, отцы преподобные. И чем же, позвольте спросить, заслужил я такую честь — быть вызванным, ни много ни мало, в церковный суд? Имею я хотя бы право знать, в чем меня подозревают и с какого перепуга? Может, кто решил, что я, к примеру, кюре Джулиана в реке утопил? Или что я от уплаты десятины скрываюсь?

Более неискреннего удивления Аймер на человеческом лице еще не встречал. И ведь не боится, сволочь… Хоть бы боялся. А так — плюет нам в лицо и всем видом своим говорит, что плевать будет и впредь.

— Нам доподлинно известно, что кюре отца Джулиана вы не убивали, — утешил его такой же ласковый, такой же приветливый брат Гальярд. — Убийца священника обнаружен и сейчас находится у нас в заточении, имя его мы завтра во всеуслышание объявим после мессы, заходите в церковь, если интересуетесь. Относительно десятины — карнеляжной по большей части — некоторая вина за всей вашей деревней и впрямь наблюдается, но это скорее по части вашего епископа. А ваше… весьма обоснованное недоумение я готов развеять: хочу сообщить вам, что по многим полученным нами свидетельствам ваших односельчан вы подозреваетесь Святой Инквизицией. Подозреваетесь в ереси.

— Как можно? — Бермон громко всплеснул руками. Жена его чуть вздрогнула от хлопка. — Меня?! В ереси?! После стольких лет беспорочной супружеской и трудовой жизни… и у кого же, позвольте узнать, язык-то повернулся на меня так безбожно клеветать? Да онемеют уста лживые, как у дорогого отца Джулиана, Царство ему небесное, было в Библии написано.

— К сожалению, имена информаторов мы разглашать не можем. — Гальярд, вовлекаясь в нехорошую игру, печально развел руками. — В крайнем случае мы уполномочены показывать подозреваемым полный список лиц, дававших показания; однако вряд ли вы в нем найдете что-либо для себя интересное. Это попросту будет список жителей вашей деревни… Почти полный список.

(Как тебе это понравится, мерзкий ткач, позлорадствовал Аймер. Но виду не подавал, конечно же. Учили-учили Аймера в новициате «предполагать доброе» о людях… Быстро же такая наука забывается при виде настоящего закоренелого еретика!)

— И еще один вопросик, достопочтенный отец, — прожевав оливку, добавил Бермон. — Что, спрошу я вас ради интереса, станется, если я возьму да и не явлюсь? Мало ли — заболею, или день перепутаю, или работы вдруг столько навалится, что и в сиесту не продохнуть… Я ж в Мон-Марселе единственный ткач, а от мальчишки моего, от лентяя, помощи мало.

— Отвечу охотно. Если вы не явитесь в указанные сроки, вас, как ни жаль, будет приказано доставить на церковный суд силой, с вооруженной охраной. Если же вы решите по неотложным делам удалиться из дома именно в эти дни — над вами будет прочитано отлучение, а имущество ваше — конфисковано.

Росса сидела ни жива, ни мертва. Брат Гальярд вовсе не желал пугать ее, и без того испуганную самой жизнью — слова предназначались исключительно для ее супруга; однако объяснять ей сейчас про «вдовью долю» католической супруги осужденного еретика, про то, что на нее в случае чего мужнино наказание не распространится, было бы, мягко говоря, неуместно. После, после, в замке и безо всякого Бермона поблизости.

— Вас, сударыня, я тоже попросил бы зайти в замок при первой же возможности, — как можно мягче обратился он к Россе. Впрочем, ей помочь уже ничего не могло: отчаянными темными глазами из кругов тени она пресильно напоминала Антуана.

— Ей тоже бумажку предложите? Она у меня, правда, неграмотная… — Ткач протянул богатырскую руку через стол, но не получил ничего.

— Нет, с вашей супругой мы побеседуем безо всяких бумажек. В любое удобное ей время и вовсе не так… официально, как с вами, мастер Бермон. В этом остале, открою вам приятную для вашей супруги истину, подозреваемый в ереси только один — и это вы. Лично вы.

Шуточки кончились. С улыбкой, больше похожей на оскал, Бермон проводил незваных гостей до порога. Не предупредил, где стоит пригнуться — и старший из монахов едва избежал основательного столкновения с дверным косяком.

• Предыдущая
• 21/64
• Следующая